Акоп Мелик-Акопян (Раффи) - Самвел Страница 19

Не один раз подбирала Нвард и снова разбрасывала лепестки, стебельки и листья; наконец княгиня вышла из своей комнаты.

– Что это такое? Кто это сделал? – воскликнула она, окидывая зал сердитым взглядом.

– Известно – кто! – ответила девушка, усердно подбирая цветы. – Вошла сейчас и вижу: Ваган все раскидал. Как увидел меня, бросился бежать.

– Ах, озорник! – воскликнула возмущенная мать. – Когда же поумнеет этот мальчик? Сейчас могут войти гости и застать этот беспорядок.

– Я мигом все уберу, госпожа, – ответила девушка, суетясь по залу.

– Пока ты уберешь, наступит полдень! Пришли кого-нибудь из слуг, чтобы подмел, а сама беги в сад, нарви свежий букет и принеси сюда.

Нвард быстро вышла.

В трапезной палате толпились слуги; смеялись, гоготали, шутили, накрывая на стол. Тут же был и юный Иусик, возлюбленный Нвард.

Кликнув издали одного из слуг, девушка, передала ему приказание госпожи, а сама побежала в сад.

Глаза Иусика загорелись. Он стал следить, куда направится Нвард, так как заметил, что шустрая девушка уходя поднесла руку к правому уху, – это был условный знак: «следуй за мной».

Иусик, чтобы не навлечь подозрения товарищей, выждал несколько минут, а затем незаметно вышел из трапезной. Издали он заметил, что девушка отправилась в сад. Он поспешил туда же другой дорогой.

Он нашел свою возлюбленную возле кустов роз, но не такой веселой, какой обычно встречал ее здесь! Она только что начала вязать букет.

– Не для меня ли? – спросил он и хотел было ее обнять.

– Не время, Иусик, – сказала Нвард. – Я позвала тебя по очень важному делу.

– По какому это делу? – с обидой в голосе спросил юноша, впервые столкнувшись с такой холодностью любимой девушки.

– Иди к Самвелу. Как-нибудь намекни, чтобы он предупредил Мушега ни в коем случае не приходить сегодня на обед к нашей госпоже… Иди, не медли!..

Серьезный тон, которым девушка произнесла эти слова, заставили Иусика забыть на время свою любовь, и он спросил с удивлением:

– А почему бы князю Мушегу не прийти на обед? Что случилось?

– Есть причина… потом скажу… торопись!

– Но князь Самвел захочет узнать причину, чтобы сообщить о ней князю Мушегу.

– Если твой князь сейчас все узнает, будет нехорошо, дорогой Иусик, – твердо ответила девушка. – Может произойти ссора. Когда гости разъедутся, тогда я тебе обо всем расскажу и ты сообщишь своему господ дину. Ступай же, не медли!

– Дай личико…

– Иди…

– Ну, хоть эти милые пальчики!..

Иусик поймал руку девушки, поцеловал кончики ее пальцев и выбежал из сада.

О, дали бы мне дым благоуханий

И утро Навасарда,Прыжки ланей,И бег оленей!Мы в трубы протрубимИ в барабаны забьем!39

Из трапезной палаты донеслись звуки лютни, бамбира и страстная песня царя Арташеса. Два гусана, стоя у дверей, пели и играли на своих старинных инструментах. Стара была песня, стары были и певцы.

Арташес спел эту песню на смертном одре. Царь, патриот в последние минуты жизни жаждал участвовать в торжествах, происходящих в первое утро месяца Навасарда. С тех пор прошло около трехсот лет. И вот та же песнь лежавшего на смертном одре царя-язычника пелась в христианский век.

Посреди обширной палаты стоял мраморный, стол. Он был длинен настолько, что по обеим сторонам его могли свободно разместиться более пятидесяти человек. Но на красивых скамьях, украшенных резьбой, сидело всего пятеро. В центре стола на великолепном кресле восседала княгиня Тачатуи, справа – Саак Партев, слова – Месроп Маштоц. Рядом с Сааком сидел Самвел, а напротив него – старик Арбак, дядька Самвела. Среди гостей не было ни князя Мушега, ни княгини Вормиздухт.

Стол был уставлен всевозможными яствами. На высоких серебряных вазах лежали сладости и сушеные фрукты. Весь стол был украшен разнообразными цветами и свежими листьями. За спиной каждого гостя стаял пышно одетый юноша с венком на голове, держа в одной руке серебряный кувшин с вином, а в другой серебряный кубок в виде маленькой чаши. Это были виночерпии, число которых равнялось числу гостей. Немного поодаль стояли вооруженные телохранители, неподвижно наблюдавшие за господами.

Певцы, которым было предоставлено место у дверей, пели не переставая и играли на инструментах. Один из них был слепой, как Гомер, другой – хромой. Они были бедно одеты. Убого выглядели эти любимцы народа в княжеской трапезной.

Звуки из печальной песни, ее грустная мелодия, звон золотых вилок и звучное чоканье серебряных кубков заглушали разговор, который становился все оживленнее.

Молчал лишь Самвел. Горькие, томительные размышления волновали его душу. Двое близких его сердцу людей по разным причинам не приняли участия в трапезе: князь Мушег и Вормиздухт. Причины отсутствия обоих были для него тоже очень неприятны.

Больше всех говорила княгиня Мамиконян, то и дело обращаясь к Сааку Партеву. Обыкновенно среди гостей она чувствовала себя свободно, но сегодня ее разговор все время обрывался, и слова казались бессвязными. Ее мучила, мысль о том, рассказал ли Самвел гостям о возвращении князя Вагана из Тизбона, и если рассказал, то в какой форме? Гости не заговаривали об этом, да и сама княгиня старалась избежать этой темы. Но совершенно умолчать об этом было неудобно. У нее было намерение отправить в ближайшие дни Самвела для встречи отца, прежде чем последний вступит в пределы Тарона. Нельзя, чтобы самые близкие друзья их дома не знали об этом. И сколько бы она ни скрывала, все равно Самвел сам сообщит им. Но она не успела сговориться с Самвелом, как возвестить о предстоящем приезде отца, и какой характер придать его встрече. Кроме того, ее мучил вопрос: почему Мушег не пришел к обеду? Неужели в ее доме завелись шпионы? Неужели ей изменил евнух Багос?.. Сам посоветовал и сам же тайно сообщил Мушегу о подготовленном заговоре. «Если Мушег все знает, то последствия могут быть ужасны» – размышляла она, скрывая свою тревогу за поддельной веселостью. Никто не внушал ей такой страх, как этот смелый и храбрый юноша, который мог разрушить все ее намерения.

Лишь исключительное самообладание помогло княгине сохранить хладнокровие и не выдать себя перед гостями. И все же она была в тяжелом положении и не знала, какой найти выход из такого сложного стечения обстоятельств.

Она старалась говорить о посторонних вещах. Несколько раз по-разному она выразила сожаление по поводу ссылки Нерсеса Великого, отца Саака.

– С того дня, – говорила княгиня со слезами в голосе, – как до моего слуха дошла эта печальная весть, я не знаю покоя. Всякий раз как вспомню о нем, на моих глазах навертываются слезы… Армения без пастыря! Горе нам всем! – и она поднесла платок к глазам.

Саак стал ее утешать, говоря:

– Не печалься, княгиня, не мучь себя этими тяжелыми воспоминаниями. Моему отцу пришлось в жизни перенести немало испытаний, но каждый раз всемогущий господь помогал ему. И от этого испытания, я уверен, он избавится…

– Избавится… – повторила княгиня, приняв несколько утешенный вид. – Святые молитвы помогут ему.

Партев перевел разговор и спросил:

– Скажи, тетушка, какие вести у тебя от дяди? Не знаю, откуда, но дошло до меня, будто он на этих днях возвращается домой?

Княгиня смутилась, но быстро овладела собой.

– Говорят, возвращается, но точных сведений нет. Видно, за грехи наши… Дороги преграждены… отовсюду слышно о неудачах… Нет ничего утешительного… Что делается в Тизбоне, что с государем нашим – ничего не известно. Лишь на днях прибывший из Тизбона, должно быть беглый воин, принес известие, будто твой дядя возвращается. Но не было ни письма, ни другого доказательства. Боюсь, что воин обманул меня, надеясь на награду. Как твое мнение, дорогой Саак? Я совсем растерялась, не знаю, что и делать…

– Не думаю, чтобы прибывший воин посмел тебя обмануть, дорогая тетушка! Он здешний уроженец?

– Да, из наших крестьян.

– Ну, значит, нельзя сомневаться, твои люди не обманут тебя!

– Я тоже склонна так думать, вот собираюсь послать Самвела встречать отца.

– Конечно, следует послать! – воскликнул Саак, стараясь казаться веселым, и обратился ко всем остальным, как бы желая привлечь их к этому притворно дружественному разговору: – Слышишь, Месроп, дядя мой Ваган возвращается, Самвел едет его встречать… Поднимем кубки и пожелаем Самвелу счастливого пути!

Месроп, занятый шутливой беседой со стариком Арбаком, не сразу расслышал Саака. Партев повторил свой тост.

– Выпьем, выпьем! – ответил Месроп и обратился к певцам: – Спойте нам новую песню.

Они спели песню о ночном посещении Вахагном золотого чертога Астхик, стоявшего на вершине горы Астхонк:

Померкло солнце. Ночь темна.Над тихою рекойРассыпал бог земного СнаДремоту и покой.

Волны полночной перекатЧуть слышен в тишине,Чтоб забытье речных НаядНе нарушать на дне.

Не слышно камышей ночныхНад сонной Арацани, —Тяжелый Сон у водяных —Пусть мирно спят они.

Лес, не шумя листвой, стоит,Как вымер тихий мир.В замшелом гроте крепко спитПарик – лесной Сатир.

Молчат земля и небосвод,Повсюду тишина.Трава и гладь прохладных водВ объятьях томных Сна.

И только на горе АстхонкБогине спать невмочьИ слышит тяжкий долгий стонОтзывчивая ночь.

Богиня мечется, томясь,Покров ее измят,А пламя глаз летит, стремясьВ далекий Аштишат.

Вдруг задрожал, трясясь, Тарон,Объял все души страх.Гром загремел со всех сторон,В лесах и на горах.

Светловолосый то ВахагнРукой богатыряПотряс, как грозный ураган,И горы и моря.

Богиня дрогнула, бледна,И грусть сошла с лица,Когда почуяла она,Что Витязь у дворца.

Мир снова погрузился в Сон,Земли спокоен лик, —Умолкнул Витязь, заключенВ объятия Астхик.40

XIII. Обстоятельства усложняются