Олег Михалевич - Ночь с Марией. Рассказы Страница 19

Я расклинился между локатором и судовым телеграфом, безуспешно пытаясь разглядеть швы сварки на залитой водой палубе. Качка не доставляет удовольствия никому, и каждый по-своему подвержен воздействию морской болезни. У меня она выражается в повышенном аппетите.

Трюк с Васькой был беспроигрышным. Тараканы и крысы водились на пароходе в изобилии, и с ними, по воспоминаниям деда, безуспешно боролись с момента приемки судна от американцев. Поэтому традиционные методы я отверг сразу. И придумал свой – иерархический. Проще говоря, выделил из числа тараканов, прогуливающихся по поверхности стола в моей каюте, самого крупного и осторожно пододвинул к нему крохотную крошку сыра. Таракан присел от неожиданности на все свои лапы, но не убежал, а, обнаглев, стал грызть сыр прямо у меня на глазах. Я нарек его Васькой. И тут же прихлопнул нескольких его конкурентов. Подобную процедуру мы повторяли две недели подряд. Я кормил Ваську сыром, поил яблочным соком, и он позволял мне осторожно прикасаться к его спине кончиком пальца. Васька быстро подрастал, и его уже было не спутать с недокормленными сородичами. Постепенно все остальные тараканы из поля моего зрения исчезли. И я подумывал уже о следующем этапе: организации тараканьих бегов.

Быстро сгущался сумрак, чтобы уступить место темной тропической ночи. Авторулевой не успевал уследить за выкрутасами девятого вала, и за штурвал поставили вахтенного матроса, двухметрового Колю Гудкова.

– Игоревич! – вдруг позвал он меня. – А вот вы как думаете, корпус выдержит шторм или нет?

Вопрос мне не понравился.

– Ты о чем это? – спросил я, хмурясь.

– Ну, как же, – ответил он. – О трещине все знают. И дед неспокойный ходит. Кое-кто нервничать начинает. А другие так нет, ерунда все, говорят. А вы, какого мнения?

– Простого. Нечего панику на пустом месте сеять. Тоже, нашли тему. Чтобы судить о чем-то, надо разбираться в сути вопроса. Наука такая есть – сопротивление материалов. Все легко просчитывается. Вектор напряжения надо помножить на стрелку прогиба и по таблице коэффициентов с учетом интеграла и закона Гука… А народ-то к чему больше склоняется?

Двое суток спустя стрелка барометра застыла на одной, хотя и крайне низкой, отметке, шторм вновь уступил место ровной зыби. Дед и капитан нервно вышагивали по палубе вокруг наваренных листов, о чем-то спорили, сразу замолкая, если к ним приближался кто-либо из членов экипажа. Вахты третьего штурмана и четвертого механика заканчиваются одновременно, в полдень, поэтому мы с Юрой обедали, поглощая скудную пайку, одновременно, позже всех. В кают-компании мы были вдвоем, и я напомнил, что мы давненько, с начала шторма, не брали в руки штангу.

– Не получится сегодня, – огорошил меня Юра. – Дед велел сварочный аппарат приготовить, будем листы над трещиной подваривать.

Я сразу оживился.

– А что, лопнула-таки старая сварка? Можем Гафарова трясти? Давненько я черной икрой не баловался…

Юра огорченно потряс головой.

– И не побалуешься. Все на месте. Разве что несколько крупинок отлетело, почти незаметно. Но деду что-то не нравится, хочет дополнительно укрепиться. Какой тут спор после этого?

– Жаль… А как здорово все начиналось! Ладно, пойду, придавлю свои законные шестьдесят.

Я поднялся к себе, открыл дверь и замер. Посреди каюты сидела огромная крыса и в упор смотрела на меня черными бусинками глаз, явно не желая уступать место. Мне стало не по себе. Крыс было много, но обычно они старались не попадаться людям на глаза, разгуливая в основном по ночам. Но чтобы так, средь бела дня… Должно быть, сильно оголодала, подумалось мне. Стоит повернуться спиной, чтобы открыть дверь и… Главное, не показать, что ее боишься. Пусть знает, кто здесь хозяин положения!

Для настоящего овладения положением мне, однако, не хватало какого-нибудь инструмента. Я был в шлепанцах, шортах и в легкой рубашке. В обозримой близости ничего не просматривалось. Я осторожно, не делая резких движений, протянул руку к ближайшему рундуку, медленно выдвинул его и вытянул полуметровый стеклянный термометр для замера воды. Крыса не двигалась. Видимо, отступать ей было некуда. Но оружие в руках придавало мне уверенности.

– А-а! – закричал я, делая выпад термометром, как шпагой.

Крыса метнулась вбок, к переборке с прикрученной к ней батареей центрального отопления, и исчезла. Я осторожно потыкал за батареей градусником и обнаружил прогрызенную в переборке дыру.

Успокоившись, я покормил Ваську и прилег на койку. Сон не шел. Глаза то и дело обращались к батарее, и я понял, что пока не увижу на дыре надежной заплаты, сну в этой каюте меня не одолеть. Да и мотивация поведения крысы меня все еще озадачивала. Какой там голод, если трюмы забиты сахаром! И даже если допустить, что в трюм ей не пробраться, при чем тут моя каюта? Появление Юры я встретил с облегчением.

– Ну, как, пан спортсмен, – сказал он, – пойдем, штангой побалуемся?

– А что, сварочные работы уже закончились?

– Не совсем.

Юра загадочно улыбнулся.

– Аппарат-то я притащил, как дед велел. Да вот беда – электродов не оказалось. Предшественник мой, оказывается, забыл в Союзе заказ сделать, а дед не проконтролировал. Так что где там Гафаров? Жизнь продолжается!

Штанга, полуторапудовые гири и гантели водились на пароходе с незапамятных времен. Площадку для спорта мы оборудовали в кормовой части, на полуюте. Как должны выглядеть настоящие тренажеры мы и не подозревали, но книжка была рассчитана именно на не избалованного советского человека. Гимнастическую скамейку заменяла отшлифованная доска, которую мы закрепляли в разных положениях, а упражнения делали по очереди: один подавал или принимал штангу, или придерживал партнера за ноги на наклонной доске. Мы размялись, используя гантели и гири, и перешли к более основательным упражнениям. Юра устроился на доске, я вытащил из ящика восьмидесятикилограммовую штангу, встал над его головой и опустил снаряд на Юрины руки. Он напрягся, принимая вес, и я отпустил металлическую ось. В этот момент судно накренило, штанга пошла вбок, я кинулся на перехват, но скамейка уже качнулась и упала. Штанга покатилась по наклоненной палубе и ударилась об ограждение площадки. Пароход перевалился на другой борт. Штанга покатилась назад. Прямо на лежащего Антоненко.

– Юра!

Я кинулся на помощь, но Антоненко уже и сам оценил ситуацию. Он взлетел с необыкновенной скоростью, штанга прокатилась мимо, ударилась о скамейку, подпрыгнула и одним концом врезалась в ящик с гирями. Стенка треснула. Я с ужасом представил, что нас ожидает среди груды разбушевавшихся спортивных снарядов, и мельком взглянул за борт. Поверхность океана была спокойной. Пароход не качало. Не сговариваясь, мы разобрали коварную штангу и убрали ее подальше. Юра отделался легкими ссадинами на животе и локте.

– Что это было? – спросил он.

– Черт его знает, – признался я. – Прикатило откуда-то. Может, цунами?

– Скажешь тоже. Тут бы такая гора воды прошла – мало не покажется! И штанга бы нам не так врезала!

– Да нет, – объяснил я. – В океане цунами ничем не грозит. Качнет, как сейчас, и все. Волна только возле берега поднимается.

– А берег-то далеко?

– Относительно… Гавайские острова прошли неделю назад. Они ближе всего. До Японии еще недели две.

– А штормить нас будет?

– Ну, сразу и не скажешь. По прогнозу, вроде, все в порядке. А что?

– Да я так. – Юра потрогал ссадину на животе, потянулся. Полюбовался рельефным бицепсом. – Что-то есть захотелось. А не заглянуть ли нам к Гафарову?

– Попробуем, – легко согласился я.

Мы спустились с юта и зашагали к надстройке. Я подумал, что сейчас самое время будет заделать дыру в переборке.

По крышке трюма разгуливали несколько чаек. Откуда они взялись здесь, посреди океана? Кто-то придумал красивую легенду, что в чаек переселяются души моряков. Но мне не очень хотелось бы, чтобы моя душа оказалась в этом кричащем и гадящем создании.

– Рыбаки рассказывают, – сказал я, – что в дальних рейсах, когда рыба надоедает, они ловят чаек на крючок, как рыбу, и едят. Говорят, неплохое мясо получается, хотя и черное.

– Не очень-то они аппетитные, – усомнился Юра. – Конечно, это как приготовить… Интересно, а наш повар справится?

И я не стал его огорчать напоминанием об еще одной примете:

Чайка ходит по песку, моряку сулит тоску.

Вечером шторм разыгрался с новой силой. Направление ветра изменилось, волна била в правый борт, перекатывалась через трюмы, бурными потоками проносилась по палубным проходам между трюмами и бортом. Фильм крутили в столовые команды, но из-за духоты и постоянной качки зрителей не оказалось. Смотреть кино в одиночку Пахомов не захотел. Он поднялся на мостик, включил громкую связь и запретил любое перемещение по открытой палубе. Затем подошел к барометру, постучал пальцем по стеклу, словно надеясь вернуть на нужное место застрявшую в нижней части прибора стрелку, и повернулся ко мне: