Виктория Ледерман - Первокурсница Страница 2

Пришла апатичная Люба со взглядом перекормленной коровы и безразлично спросила:

– Продавать будете? Знаю, кто купит.

– Нет, унесу на память. Заверните в газетку.

Люба молча принялась за дело.

Через два часа я вышла из салона красоты совершенно другим человеком – с короткой стрижкой цвета «горький шоколад» и с посветлевшей душой. Маме, без сомнения, станет плохо, когда она меня увидит. Мои длинные волосы – это только ее заслуга, она холила и лелеяла их с самого моего детства. И всегда говорила, что длинные волосы придают девушке женственность и загадку, а с короткой стрижкой я стану похожа на субтильного подростка и растеряю всю пикантность. Я смотрела в зеркало на свой новый облик и понимала, что только сейчас эту пикантность и приобрела. Именно теперь у меня был шанс выделиться из толпы длинноволосых девушек, которые с детства слышали от своих мам то же самое, что и я.

Я пошарила в сумочке, добыла свой телефон и позвонила маме. Абонент недоступен. Наверно, опять мобильник дома забыла. Что-то в последнее время мама стала невнимательная. Не к добру это. Как бы она ненароком замуж не выскочила. Третьего папочку я не переживу, это факт.

Я набрала номер маминой аптеки. Мама подойти не могла, и я передала через ее напарницу, что сегодня задержусь и поужинаю у Кирилла. Он должен был вернуться из двухнедельной командировки. Я уже успела основательно соскучиться, и к тому же мне не терпелось поделиться с ним своими проблемами. Его ироничный взгляд на ситуацию иногда помогал найти верное решение.

Я прыгнула в затормозившую возле меня маршрутку и покатила к нему.

Кирилл Барс – мой биологический отец. Но папой я всю жизнь называю Василия, маминого мужа, и до окончания школы носила его фамилию – Тюлькина. Как только меня не дразнили – и «тюлькой», и «килькой». Была даже рассеянная учительница, которая постоянно называла меня Селедкиной. Короче, достали с этой фамилией чрезвычайно, и к институту я стала уже Александрой Барс.

– Ты что с собой сотворила? – икнул дед, открыв мне дверь. – Вот куролесница, что-нибудь да отчебучит.

– Дед, ты столько прикольных слов знаешь! – восхитилась я. – Напиши мне списочек, буду однокурсников развлекать.

В прихожую выглянула Настя, молодая беременная жена Кирилла.

– Ой, Саша, ты постриглась! Как тебе хорошо! Сразу такая взрослая стала, – воскликнула она. – Теперь еще больше на Кирилла похожа.

– Он приехал? – поинтересовалась я.

– Да, еще утром, – вздохнула Настя. – Закрылся в спальне с компьютером в обнимку. Завтра статью сдавать.

Я прошла в комнату. Откуда-то сверху на меня сиганул котенок и повис на свитере. На второго я чуть не наступила, а третий подлез под меня как раз в тот момент, когда я опускалась на диван.

– Да чтоб вас всех! – закричала я, выкидывая котят одного за другим на середину комнаты. – И когда только вы их раздадите?

– Так не берет никто. Пытались уже, вон какие лоси вымахали, и все никак, – пожаловалась Настя. – Саш, ты ужинать будешь?

– Спрашиваешь! – живо откликнулась я.

Настя ушла на кухню.

– Новый год справляем в роддоме? – спросила я у деда, провожая взглядом ее неуклюжую фигуру.

– Да не хотелось бы, – отозвался тот из-за газеты.

– Кого ждете, мальчика или девочку?

– Настя на УЗИ просит ей не говорить, – буркнул дед. – Сюрприз хочет.

– Но ты наверняка внука ждешь?

– Естественно! Куда еще одну девку, солить, что ли?

– Можно подумать, девок куча! – возмутилась я. – По-моему, я у тебя пока единственная внучка.

– И слава богу. Мне одной тебя по горлышко хватает, – заявил мой любящий дед. – Ты одна мне пятерых заменяешь.

– Погоди, вот рожу тебе правнучку, – припугнула я его, – да еще на меня похожую. Станешь прадедом в шестьдесят лет, будешь тогда знать.

– Я тебе рожу! – погрозил мне дед. – Родит она! Рано еще.

– Имею право, – ответствовала я. – Совершеннолетняя. Буду в апреле.

– Один вон уже родил в восемнадцать лет, – проворчал дед, имея в виду Кирилла. – И чего хорошего из этого вышло?

– А чего плохого? Разве я тебе не нравлюсь? – спросила я и поднялась, отогнав ногой прицепившегося котенка. – Пойду поздороваюсь с ним.

– Куда? – вскинулся дед. – Он всех гонит, к нему нельзя.

– А на меня это не распространяется, – с достоинством ответила я и открыла дверь в спальню.

Сказать, что в комнате царил страшный беспорядок, означало не сказать ничего. Здесь обитал такой хаос, которого моя мама ни за что не допустила бы. Письменный стол, на котором стоял компьютер, был завален бумагами, дисками, ручками, маркерами. Все обозримое пространство над столом было заклеено стикерами разных цветов. На краешке стола примостилась кофейная чашка, поверх которой помещалось блюдечко с сухариками. Постель была смята, будто кто-то не раз бросался на нее с размаху и не менее резко вскакивал. А на полу распласталась огромная карта Самары. Перевернутая пепельница с рассыпанными вокруг нее окурками захламляла как раз район Безымянки, где проживали мы с мамой.

– Привет неутомимым труженикам! – сказала я, затворяя за собой дверь. – Творческий кризис?

Кирилл оторвался от монитора и широко улыбнулся. Раньше я с разлету повисала на нем, визжа как помешанная, но года четыре назад остепенилась и теперь ограничивалась внутренним ликованием. И лишь иногда, когда мы долго не виделись, я могла позволить себе поцеловать его.

С минуту Кирилл оценивающе смотрел на меня. Потом проговорил, приподняв одну бровь:

– Дама, вы к кому?

Его умение поднимать одну бровь всегда вгоняло меня в дикий восторг, но, сколько я ни пыталась, никогда не могла сделать так же – мои брови ездили вверх-вниз только синхронно.

– Мне нужен репортер хроники происшествий господин Барс. Я его незаконная дочь. Если он не захочет меня признать, этот факт станет достоянием широких масс.

– Это провокация, дорогая моя, подрыв кристальной репутации упомянутого господина. Я прекрасно знаю его дочь. Она очаровательная длинноволосая девочка. И никаких стриженых и крашеных детей у него нет. Так что, молодая особа, возвращайтесь обратно на обложку журнала.

– И это комплимент? Довольно дохленький для тебя, – вышла я из роли. – Давай, напрягись, я подожду.

– Боюсь, не получится. Я слишком шокирован. Что это с тобой?

– Я сменила имидж!

Кирилл снова оглядел меня.

– Ну? – не выдержала я. – Как я тебе?

– Как тебе сказать… чтоб не обидеть, – тянул время мой мучитель.

– Ну говори, хватит уже. – От нетерпения я даже подпрыгнула.

– Ничего, – сказал Кирилл без тени улыбки, – не расстраивайся. Ты все равно моя дочь.

И расхохотался, увидев мою надутую физиономию:

– Да пошутил, пошутил. Тебе очень идет.

– Правда? – просияла я.

– Просто красавица. Такая взрослая, даже страшно.

– Ну спасибо.

– У меня аврал, – сообщил Кирилл. – Пожалуй, придется всю ночь сидеть.

– Сиди, – разрешила я. – Но сначала я должна с тобой поговорить.

– А завтра нельзя?

– До завтра я не доживу.

– Что с тобой такое?

– Я влюбилась! – выпалила я и выжидающе уставилась на Кирилла.

Тот усмехнулся:

– Опять?

– Ничего не опять! – бурно возмутилась я. – Теперь по-настоящему.

– Беда с тобой. И сколько времени ты его любишь? Больше недели?

– Четвертый месяц.

– Невероятно! Просто рекорд. И он, конечно, женат.

– Нет. Но он любит другую.

В комнату осторожно заглянула Настя и позвала нас ужинать.

– Ладно, – вздохнул Кирилл, поднимаясь. – На голодный желудок такую проблему не решить. Давай подкрепимся, а потом подумаем, как спасти от тебя этого несчастного молодого человека.

Глава 3

Первый раз я влюбилась, когда мне было пять лет. В Кирилла. Я жила тогда с мамой и папой и не знала совсем, что Кирилл – мой настоящий отец.

Хорошо помню, как он первый раз пришел к нам домой. Я смотрела «Спокойной ночи, малыши!», а папа и мама долго сидели с ним в кухне – даже забыли, что мне пора спать. Эту оплошность я использовала в угоду себе. Насмотревшись, как Хрюша рисовал кисточкой на большом листе бумаги, я решила, что тоже хочу стать настоящим художником. Я вытащила из папиного портфеля точно такой же лист, не обратив внимания, что с одной стороны он заполнен мелким шрифтом, и прикрепила этот лист пластилином прямо к обоям. Потом нашла свои акварельные краски и озадачилась, где взять воду. Ни на кухню, ни в ванную я идти не рискнула, чтобы родители не нарушили мои творческие замыслы. Поэтому я достала из серванта хрустальный фужер на ножке, набрала им воды из аквариума и принялась за дело. Листок, прикрепленный к стене, оказался мне маловат для самовыражения. Я рисовала все ниже и ниже, сначала на светлых обоях, а потом и на полу. Но вот беда: на линолеуме акварельная краска никак не хотела размазываться и собиралась в капельки. Я трудилась, стоя на коленях в зеленой луже и упорно возя ладошками по полу.