Олег Рой - Маскарад на семь персон Страница 2

– Не, ну я ничего столь глобального не представлял. Маскарад – это чисто мысль, чтоб расслабиться слегка. Все-таки сто лет уже не виделись. Кстати, потому тебе первой звоню. Ты ж у нас запасливая, у тебя все контакты всегда были. Обзвонишь народ?

Ну вот всегда так! Вообще-то предложение нравилось ей с каждой секундой все больше и больше, так что ж теперь, впрягаться в подготовку? Но, похоже, придется.

– Игорек, ты эксплуататор! – горячо взмолилась Алла. – Кто сказал, что работы мне добавлять не станет? Сто не сто, но в последний раз чуть не десять лет назад виделись. Думаешь, у меня тут телефонная книжка сама обновляется?

– Да ладно тебе! Уж будто… Ал, ну ей-богу… – заканючила трубка.

– Ладно, ладно, не ной, – фыркнула Алла. – Маскарад – это действительно может быть весело. А то новый год наступил, а праздника как будто и вовсе не было. Ну или был черт знает как давно. Я за продолжение банкета! – Алла довольно точно воспроизвела интонацию Юрия Яковлева из бессмертной гайдаевской комедии. – Так что идею твою одобряю, и старый Новый год – подходящая дата. В общем, народ обзвоню. Всех не обещаю, но постараюсь. Кого успею найти.

Старайся, однако, не старайся, а как собирать народ, когда все, как сговорились, отказываются от городских номеров? Ну да, ну да, век сотовой связи, зачем дома стационарный телефон? Вот и выходит: звонишь одному, другому, третьему – и здрасте-пожалуйста, «номер не обслуживается». Это еще если не считать того, что чуть ли не десятеро из их группы исчезли с горизонта сразу после вручения дипломов. Ну те, кто не москвичи, разумеется. Некоторым «провинциалам» удалось в Белокаменной зацепиться, но многие и разлетелись, ищи их теперь. Да и с москвичами не лучше. Витьку-большого убили еще в конце девяностых, Илюша уж лет восемь, как на родину предков свалил, Маратик, которому Алла до сих пор чувствовала себя отчасти обязанной, где-то в Германии пособие по безработице проедает. То есть, может, и не пособие, но Алле приятнее было думать именно так.

Да и до кого удалось дозвониться, не особо горели жаждой встречи. Не все, по крайней мере. Юрик вон сперва никак не догонял, что за Алла и о какой-такой группе речь, а после буркнул, что не может «по семейным обстоятельствам». Ага, знаем мы эти обстоятельства! Еле языком ворочал, трубка, казалось, перегаром дышит. Ну надо же! А такой парень был, весельчак и душа компании – и на гитаре что хочешь мог сбацать, и анекдотами как из мешка сыпал. А какие смешные поздравлялки для всех девчонок к Восьмому марта сочинял…

Ну и ладно, таких на встрече, конечно, не нужно. Ресторан Игорек выбрал недешевый, так что и компания должна состояться соответствующая. Как там говорил классик марксизма-ленинизма? Лучше меньше, да лучше. Алла и не рассчитывала на многолюдие.

Девчонок и вовсе черта с два найдешь – вечная же история, была Иванова, стала Сидорова. Впрочем, «прекрасную» половину группы Алла и не особо старалась отыскивать. Без Кристины, ясно дело, не обойдется, так что поблистать в чисто мужской компании не выйдет, но чем меньше будет на встрече «девочек», тем лучше. Правда, Ольке Копыловой она все-таки отзвонилась – и неожиданно удачно. Юный голос на том конце провода сообщил, что мамы сейчас нет, но обещал все передать. Гм, хмыкнула Алла, кладя трубку. Олька что, фамилию не сменила? Мать-одиночка небось? Впрочем, чего еще от этой бедной, как церковная мышь, и такой же серой дурилки ожидать. Вот и ладненько, пусть будет серая мышка. Если, конечно, мышкино отродье не забудет передать приглашение. Потому что перезванивать Алла, разумеется, не станет, вот еще! Не получит Копылова приглашение – и ничего страшного, никого ее отсутствие не расстроит. А если и получит, может, еще и не захочет на него отзываться – чего хорошего чувствовать себя бедной родственницей на чужом празднике жизни? Ну а уж если и явится, тоже неплохо. Ну для нее, для Аллы. С Кристиной не посоперничаешь, она небось и теперь в красотках, невзирая на возраст и двоих детей. А вот на фоне Копыловой Алла будет выглядеть очень даже прилично.

В ресторан она приехала с расчетом чуть опоздать – так, чтобы все уже собрались. Все да не все, оказалось. Только Алла успела расцеловаться с Игорьком, Кареном, Матвеем – мальчики выглядели один другого лучше, ну и с Кристиной, разумеется, – только они поахали друг на друга «какие все молодцы!», явилась и Копылова. Годы не прибавили ей ни морщин, ни килограммов, но в то же время…

Алла мысленно хмыкнула, окидывая бывшую одногруппницу – не подругой же ее считать, еще не хватало – оценивающим взглядом. М-да.

Серенький костюмчик а-ля Шанель, но гладкий, фу, и явно ношеный – должно быть, единственный приличный костюм в гардеробе одинокой мамаши (Алла мысленно уже окончательно записала Копылову в матери-одиночки). Сапожки на среднем каблуке – кожаные, но самые простые и далеко не новые. Сама Алла, разумеется, была в туфлях, как и Кристина. А уж средний каблук уважающая себя женщина вообще носить не должна. Либо шпилька, либо уж плоская подошва. А средний… ни то ни се, никакого стиля. Ну да и бант, изображающий из себя воротник выглядывающей из-под серенького жакетика блузочки – тоже не образец элегантности. Хоть бы брошку какую-нибудь приколола, ну или булавку галстучную, а то глазу не на чем остановиться. И волосы зачесаны так, что скучнее и представить невозможно. Прямо поселковая училка. Бледная моль, серая мышь.

Впрочем, лицо, хоть и почти без косметики, вполне ухоженное, не запущенное. И руки тоже в порядке. Может, Олька в парикмахерской работает? Маникюршей, к примеру. Хотя нынче парикмахерских-то и не осталось, все в салоны красоты попереименовывались, да что толку, суть-то прежняя. Да, подумала Алла, наверное, Копылова теперь парикмахерша или что-нибудь вроде того. Потому что, как ни крути, за лицом и руками ухаживать не три копейки стоит. Что ж, на это деньги есть, а на приличный костюм – или хотя бы на блузку выходную – нету? Точно, маникюрша.

Конечно, Алла ни спрашивать, ни говорить ничего не станет. Она всегда предпочитала промолчать, скрыв от противника торжествующий блеск в глазах. Главное ведь – чувствовать себя победителем, а демонстрировать этот согревающий душу восторг проигравшему совершенно без надобности.

Алла позволила себе только одну, совсем мимолетную – но полную понимания – улыбку, брошенную в сторону снисходительно разглядывающей Копылову Кристины. Вот та своих чувств не скрывала: ни явного самодовольства, ни отдающей насмешкой жалости, ни несколько брезгливого любопытства: что это тут у нас? Ну прямо как кошка, оценивающая съедобность пойманной мыши. И взгляд, брошенный бывшей первой красавицей курса в сторону вальяжно развалившегося на диванчике Игоря, был тоже вполне кошачий. Правда, насмешками тут уже не пахло – скорее предвкушением.

За несколько дней до…

– А я, наоборот, люблю, когда зима! Мороз щиплет за щеки, все хрустит, обалдеть! – Нини подпрыгнула, дернула нависающую ветку, обрушив небольшую лавинку, еще раз подпрыгнула, отряхиваясь, расхохоталась – звонко, совсем по-детски.

Во время их совместных прогулок она каждый раз как будто превращалась в маленькую девочку – вертелась юлой, смеялась от любого пустяка, щурилась, забавно морща носик, повизгивала. Какой там предвыпускной класс – чистый детский сад!

Игорю это ужасно нравилось – он словно бы и сам, обрызганный этим безудержным детским весельем, возвращался туда, где был восторженным молодым отцом. Впрочем, восторженным отцом он так и остался.

Дочерей – целых двух, подумать только! – Игорь обожал. И ничуть не смущался, называя их «мои звездочки» или «мои жемчужинки», – хотя, казалось бы, в солидном мужчине такая сентиментальность смешна. Но Игорь не чувствовал себя смешным. Стоило сказать или хоть подумать «Лизанька и Аннинька», и где-то под горлом теплело, щекотало – нежно, сладко, томительно. От «Лизаньки и Анниньки» веяло девятнадцатым веком, дворянской усадьбой, блеском паркета в двухсветной бальной зале, садовыми аллеями, в просветах которых стремительно мелькают белые девичьи платья, и прочим аристократическим бытом. Впрочем, «Лизаньку и Анниньку» он проговаривал только мысленно – в семье «дворянские» именования так и не прижились. Лизавета превратилась в Люку – то ли от малолетне-картавой «руки», то ли само вышло, он уж и не помнил. Сейчас старшая – студентка уже, страшно подумать, как время летит, того и гляди жениха приведет – делала вид, будто гордится тем, что ее зовут, как английскую королеву (даже двух королев, не хухры-мухры!), и экспериментировала с английскими вариантами вроде Бетси и Элси. От «Анниньки» осталось умилительное «Нини»: маленькой она, отказываясь от чего-нибудь или запрещая что-нибудь воспитываемым куклам, говорила не «нет-нет», а «ни-ни-ни».

– Ты куда поступать-то собралась? – Игорь слепил рыхлый снежок, бросил в сторону дочки, не попал, сделал вид, что так и надо. – Определилась уже? Или вся в каникулярных восторгах?