Галина Маркус - Сказка со счастливым началом Страница 2

– Ну сколько можно! Тяпка! В земле! На чём у тебя лежит? На доске – для резки хлеба!

Ответ не заставлял себя ждать:

– Ой, что я слышу, ты даже знаешь, как это называется? – мать всегда заводилась с пол-оборота. – Тяпка в земле! Нет, вы послушайте её! Тоже мне, чистюля нашлась – положи всё, где оно было, оно мне там надо!

Да, только здесь, на даче, можно по-настоящему поговорить с Марой, здесь, а не в опустевшей городской квартире, где они с сестрой играют друг у друга на нервах. Они так и не разделили между собой домашнюю работу – прежде львиную долю дел мать выполняла сама. Правда, дела эти она никогда не доводила до конца, и они накапливались, росли, как снежный ком. Мара имела привычку заниматься всем одновременно, наверное, из желания навсегда, на всю жизнь вперёд, это количество дел избыть. Проходя мимо шкафа, она вытаскивала бельё для стирки, потом бежала на кухню, ставила на огонь кастрюлю, тут же возвращалась в комнату – вытереть пыль. По дороге вытаскивала пылесос, но, услышав, что вода на плите закипела, летела засыпать макароны.

К быту мать относилась подчёркнуто серьёзно и уважительно, как к материи, суть которой ей понять не дано. Наверное, так относится дворник к высшей математике. Мара даже покупала книги по домоводству, но осилить этот предмет ей так и не удалось, и все её попытки устроить в доме уют выглядели жалким подражательством. Она приобретала те же вещи, что и знакомые, прислушивалась к любому дурацкому совету и тратила последние деньги, заменяя платяной шкаф модной стенкой или «доставая» никому не нужную пароварку.

Вот только цветы… Они росли даже тогда, когда им не хватало ни света, ни тепла – на всех подоконниках дома, на тяжёлой глинистой почве участка. Соседи приносили Маре комнатные растения на излечение, и они оживали, как будто крики шумной семейки прибавляли им сил. После смерти матери все домашние цветы завяли одновременно. То ли ухаживали за ними теперь как-то не так, то ли не хватало удобрений, в которых Соня не разбиралась, но дорогие Маре растения сохранить не получилось. Возможно, думала Соня, мать просто позвала за собою своих любимцев. Здесь стало некому разговаривать с ними – грубовато и нежно одновременно. Кто ещё мог сказать, например, непривлекательной и скучной герани: «Ну, ты бесстыжая, чего отворачиваешься? Совесть замучила? Я же тебя предупреждала, не трогай ты этот кактус, чего ты к нему лапы тянешь?» Анька тогда исподтишка крутила пальцем у виска, впрочем, как и тогда, когда застигала Соню за разговором с Борисом.

Дерзкая, самолюбивая Анька, при всей любви к бунтам, Мару побаивалась, хотя и дулась на неё постоянно, пытаясь вырваться из-под опеки. Соню всегда удивляло, что сестра всерьёз принимает мамины угрозы, когда все вокруг знали им цену. Если бы не Анькина вера во власть матери, та была бы бессильна. Но девочка верила, и её восстания всегда заканчивались возвращением в прежние, порой уже слишком узкие рамки, периодом показательного послушания и подготовкой новой революции.

А сейчас… Сейчас сестра не столько осмелела, сколько растерялась, оставшись без бдительного, беспокойного внимания матери. Конечно, другие в её возрасте уже своих малышей заводят, но Анька взрослее не становилась. Наоборот, чем больше она примеряла теперь роль самостоятельной умной женщины, тем сильнее напоминала подростка – безбашенного и невесть на что способного.

Соня сознавала, что должна оправдать мамины надежды, что ответственна за сестру, но достаточно вялые попытки руководить ею проваливались одна за другой. Наверное, потому, что Соня не имела никакого желания этим заниматься – хватит, нанянчились, пусть теперь живёт, как хочет. Но… странное дело, это оказалось нужно самой Анюте. Она уже не могла без борьбы – получала адреналин не от свободы, а от факта непослушания, с пеной у рта требовала того, что Соня и не собиралась ей запрещать, а самое интересное, нарушая прежние запреты, в душе безоглядно в них верила и считала законом. И испытывала вину. Разреши ей сейчас всё на свете – и Анька впадёт в депрессию, не зная, как жить дальше. Она по своему отдавала дань памяти матери.

…Итак, вечер одиночества оказался испорчен. Разборки с сестрой в Сониных планах сегодня не значились, как и всякого рода общение с посторонними. Соня была одинокой всегда, и совсем от этого не страдала – привыкла. Любые попытки кого-либо войти в её жизнь вызывали у неё раздражение. Конечно, общаться с людьми приходилось, и иногда очень приятно общаться, но главным при этом становилось, чтобы человек не завис в её судьбе надолго, чтобы он, в конце концов, удалился, и Соня могла остаться одна – в своём мире. И пусть Анька сколько угодно крутит у виска пальцем, Соня привыкла и к этому.

Вот только недавно в её жизни появился Женя. Если до смерти матери Соня ещё не знала, как долго она сможет с этим мириться, то теперь, казалось, всё уже решено. Тем более что Женя действительно ей подходил – он присутствовал в её жизни по минимуму, был ненавязчив, умён, профессионально спокоен и терпим – а терпимость ему в общении с Соней могла пригодиться. А самое главное, он стал последней идеей фикс Мары, её требовательным завещанием Соне.

Всё-таки лучше бы Женя был сейчас здесь… Соня с тоской наблюдала, как полный воспоминаний дом при нападении гостей начинает прятаться, растворяться, становится неодушевлённым, чужим и бессмысленным. Она почувствовала огромное желание сбежать – подальше от мельтешащих, гомонящих, смеющихся девушек и парней.

Ни на кого, кроме Аньки, появление Сони впечатления не произвело. Она была старше сестры на восемь с половиной лет, но меньше ростом, худее, и при этом не обладала ни яркой внешностью, ни громким голосом. Изображать строгую хозяйку было бы бесполезно – никто не обращал на неё никакого внимания.

Ребята уже разводили во дворе костёр – Соня предвидела запах шашлыка, и её заранее затошнило. Девушки активно строгали ветчину, сыр, мыли помидоры, чистили картошку. А Анька всё ещё стояла возле сестры и злобным шёпотом, хотя никто её не упрекал, оправдывалась:

– Ты же знаешь… Вчера были «госы»! Мы что, не можем отметить? Я что, не могу позвать друзей?

Соня молчала, а сестра продолжала отвечать на незаданные вопросы:

– А говорить тебе не стала, потому что ты начала бы кричать… А мне уже не десять лет! Трубку я не брала, потому что оставила телефон дома. Не волнуйся, я бы тебе позвонила, не позже двенадцати, как всегда, и тебе не пришлось бы искать меня по больницам!

Вообще-то, у Сони сегодня было такое умиротворённое состояние, что она легко уговорила себя не звонить Аньке и не проверять, во сколько та вернулась домой. Так что неотвеченных вызовов на телефоне сестры не было, но скажи ей об этом – не поверила бы.

– И ты бы могла пригласить Женю в квартиру – я же всё понимаю, не маленькая, – Анюта уже сильно нервничала. – Я же не знала, что вы едете сюда! В конце концов, это и моя дача тоже!

– Твоя, – только и ответила Соня заспанным голосом. – И не тоже, а просто – твоя.

– Ну вот! Началось! Я так и знала! Мама всегда говорила, что мы с тобой…

– Ань… я хотела отдохнуть. Не будем сейчас, ладно?

К ним подбежала одна из девушек. Соня с жалостью уставилась на неё – она всегда сочувствовала людям, у которых нет врождённого вкуса. Ну как можно было навести такие дикие стрелки на нижних веках? Тональный крем под цвет загара, белая шея – крема, наверное, не хватило, чёрные колготки-сеточки на коротких, похожих на окорочка, ножках… Правда, сама девочка в своей привлекательности не сомневалась.

– Анька, чего стоишь, как неродная? Уксус есть? В холодильнике мы не нашли.

– Есть.

Соня подошла к диванчику, заглянула в затянутый паутиной угол между его подлокотником и стеной, извлекла бутылку с уксусом и протянула девушке.

– А посуда где? – не успокоилась та. – У нас только стаканчики пластиковые. А вилок с тарелками никто не взял!

– Там, – махнула Соня рукой в сторону старого буфета.

– Ну, Со-о-онь… – виновато канючила Анька. – Отдыхать можно по-разному. Ну, ты же понимаешь, у нас – музыка… Ну чего ты сразу спать? Только и делаешь, что спать и читать. Посиди с нами, праздник ведь – сестра институт окончила!

– Ого… Смелая ты девушка. Не боишься новых открытий?

Одним из таких открытий уже стал невысокий коренастый парень, который по-хозяйски лапал Анечку как раз в тот момент, когда Соня объявилась внизу. До этого она была уверена, что сестра встречается с бывшим одноклассником – долговязым длинноволосым программистом.

– Да не изображай ты из себя матрону! Забудь, что ты мамочка… Оставайся, правда!

Конечно, Сонино участие в вечеринке означало её одобрение. Но, с другой стороны, Анька шла на большую жертву – присутствие сестры портило ей всю малину. Чувство вины сыграло с девочкой злую шутку – считаться с Соней ей теперь было вовсе не обязательно.