Владимир Козлов - Гопники (сборник) Страница 2

В классе мне никто не нравится, кроме Егоркиной. Она тоже отличница, но меня «не переваривает». Я уже несколько раз видел, как она разговаривает с Бырой. Какие у них могут быть общие интересы, блин? Перед историей она подходит к нашей парте:

– Ну, что, как насчет этого?

– Никак. Не получится.

– Жалко.

– Ну, и что, что жалко?

– Ну, ничего. Я думала, ты поможешь.

– Ладно, иди, мне надо еще историю почитать.

Она поворачивается, и он, сунув руку ей под платье, щипает ее за жопу.

– Ай. Ты что, дурной?

Она краснеет. Ей стыдно, потому что я все видел. Я размахиваюсь и бью Быру в нос. Он удивленно смотрит на меня. Остальные, кто видел, тоже. В класс входит «историца». Из Быриной ноздри вытекает струйка крови. Он встает и выходит из класса.

– Тебе пиздец, Дохлый, – шепчет Змей – «шестерка» Быры – и хихикает. – Все, считай себя коммунистом.

Быра возвращается минут через пять. Кровь смыта, но плохо: пятно под носом осталось. Он на меня не смотрит. Вырывает из тетрадки лист, рисует на нем могилу с надписью «Дохлый 1971–1987» и сует мне. Неправильно. Я 72-го года, а не 71-го. Это он 71-го, потому что сидел два года в первом классе.

Что делать? Отпроситься с урока, типа в туалет, и побежать домой? Нельзя. Все подумают, что соссал. Да и не поможет, все равно: завтра опять идти в школу. Вот, блин, влип.

От страха хочется срать. Я поднимаю руку: можно выйти? «Историца» кивает. Все смотрят на меня, кроме Быры. Он рисует в тетради каких-то автогонщиков. Он на всех уроках рисует автогонщиков или солдат.

В туалете никого. Все унитазы уже забиты говном, и я выбираю тот, который почище.

Потом долго мою руки холодной водой – горячей нет, – и они почти что синеют. Возвращаюсь в класс.

– Можно сесть?

«Историца» кивает. Все снова смотрят на меня.

Звенит звонок. Все встают, но «историца» остается сидеть. У нее, наверное, следующий урок в этом кабинете. Значит не сейчас. А когда? Выхожу в коридор. Подбегает Змей.

– Быра ждет тебя за школой, на заднем крыльце, где забитая дверь. Если не придешь, будет хуже.

Он хихикает.

Кладу портфель на подоконник и спускаюсь на первый этаж. Выхожу на улицу. С крыши капает, и светит солнце. Но холодно: еще ведь только конец февраля.

За углом, кроме Быры, стоят человек семь пацанов, Егоркина и еще две «бабы» из нашего класса. Быра снимает пиджак и отдает Змею. Подходит ко мне. Бьет в челюсть. В голове что-то встряхивается, и я падаю. Он ждет. Я притворяюсь, что не могу встать. Из разбитой губы на рубашку капает кровь.

– Кровь за кровь, – говорит Быра. – Мы в расчете.

Все уходят. Я встаю. Голова сначала кружится, потом перестает. Забираю портфель, потом одеваюсь в гардеробе и иду домой. Черт с ней, с геометрией.

Дома мама спрашивает, что случилось.

– Подрался. Из-за девушки.

– Молодец. Правильно. Девушка – один из немногих достойных поводов для драки.

На следующий день иду в школу в поганейшем настроении. Мне стыдно. Но в классе никто не вспоминает про вчерашнее. С Бырой не сажусь, сажусь за пустую парту.

На перемене иду к «классной».

– Евгения Эдуардовна, я не хочу сидеть с Быркуновым.

– Почему?

– Ну, не хочу.

– Он что, к тебе пристает, мешает учиться?

– Ну… нет.

– А что тогда?

– Ну, не знаю… Не хочу просто.

– Володя, давай попробуем еще одну неделю. Коллектив – великая сила, и я искренне в это верю. Уже есть положительные результаты. По последней контрольной по геометрии ему «три», а до этого все время были «двойки».

Поворачиваюсь и ухожу. На геометрии снова сажусь один. Подходит Быра.

– Слушай, Дохлый садись к мне. Это же твое место.

– Не хочу.

– Ну, что ты как не пацан? Ты что, со своим пацаном разосраться хочешь из-за какой-то сучки? Я, конечно, ебнул тебе, но ты же сам первый. У меня с ней свои дела, насчет пацана одного. А ты зачем лез? Я думал, ты свой пацан, думал – ты друг будешь, а ты…

– Ладно.

Я пересаживаюсь.

На алгебре – самостоятельная работа, и я решаю за себя и за Быру.

– Молодец, – говорит он. – Свой пацан. Найду тебе бабу, с которой легко добазариться. Будешь уже не «мальчик», не то, что все эти дрочилы. А ты вообще дрочить пробовал?

– Нет.

– Не верю. Все пацаны пробовали. Даже я, пока не начал с бабами.

Прихожу домой – мамы нет. Сажусь в кресло, расстегиваю брюки и дрочу, представляя себе Егоркину.

По самостоятельной мне «четыре», Быре – «три». Я сделал у себя одну ошибку. Лучше бы у него. Или нет?

Егоркина подходит к Быре и дает ему записку.

Быра читает, она ждет.

– Сегодня в семь часов, – говорит он.

Егоркина улыбается и уходит. Я ничего не спрашиваю.

На этой неделе наш класс дежурит по школе. Нас с Бырой ставят в «хорошем» коридоре: там никаких «малых», только девятый и десятый классы. Быра все время рисует в своей тетрадке, положив ее на подоконник. Рисовать он не умеет вообще, и все получается уродливо и непохоже, но самому ему нравится, и я тоже говорю, что классно получилось, если он спрашивает.

Подходят двое десятиклассников – Вова-Таракан и Гриша-Туз.

– Слушай, малый, дай двадцать копеек, – говорит мне Таракан.

– У меня нет.

– Таракан, не лезь к нему, – Быра отрывается от своей тетрадки.

– Ты что-то сказал? Повтори.

– Не лезь к нему.

– Это что, твой друг?

– А если и друг.

– Слушай, Туз, Быра давно уже нарывается. Пора ему по рылу насовать. Как ты?

– Вообще, можно. Нет, давай лучше не так сделаем. Вот, ты говоришь – это твой друг. Если ты ему ебнешь, мы тебя прощаем. А если нет, то мы тебя вдвоем отработаем. Ну, как?

Быра тупо смотрит на меня.

Таракан хватает меня за пиджак.

– Я этого держу, чтоб не съебался.

– Ну, что? – спрашивает Туз у Быры.

Быра идет ко мне. Я жду, что он ударит меня как будто сильно, а на самом деле тихонько, а я притворюсь, типа сильно. Я так делал классе в пятом, когда у нас учился Гриб – его потом в спецшколу забрали. Он был самый сильный и мог к любым двоим пацанам подойти и сказать «Вот ты ебни его, а то я тебя». Все боялись Гриба, и некоторые били по-настоящему, а я нет, чтобы потом, когда случится наоборот, тот, другой, тоже не ударил бы со всей силы.

Быра бьет по-настоящему и прямо в «солнышко». Таракан отпускает мой воротник. Они уходят. Быра сует свою тетрадку в сумку и тоже уходит. Я сижу на корточках, потом приседаю несколько раз, как меня учили, и иду в класс. Сажусь один.

На следующий день – первой марта. Все серо. Тает. Первый урок – история. До звонка минут пять. Подхожу к Быре. Он смотрит на меня. Я улыбаюсь.

– Привет.

– Привет.

#

Порнуха

Мне стыдно, что я еще ни разу не ебался. Все одноклассники и друзья уже пробовали, а я еще нет. А ведь мне уже четырнадцать.

Раньше мне все это было до жопы: я был «маленьким». А полгода назад вдруг крэйзанулся насчет этого. Стал смотреть по видику порнофильмы дома у Джоника – их покупает его папаша и прячет в шкафу, а Джоник находит. Все карманные деньги я трачу на порножурналы – даже курить бросил специально, чтобы экономить. Ну, и, само собой, дрочу на баб в этих журналах, а иногда и на своих одноклассниц и других знакомых.

В моем районе много блядей, но они все старше меня, и я не знаю, как к ним подъехать. А те, что не старше, тоже ебутся в основном с пацанами из «учила» или со «старыми» мужиками.

Джоник сегодня пришел ко мне и сказал, что насчет фильмов ничего не будет: его папаша в отпуске и сидит дома. Решили просто пойти погулять. На остановке подкатили двое «старых» пацанов – Крюк и Чура, и Крюк говорит:

– Малые, давайте с вами выпьем.

Это значит, они хотят с нами выпить за наши бабки. Я хотел сказать, что бабок нет, потом подумал: ладно, хер с вами, все-таки пацаны со своего района. Может, напьемся, потом погудим с ними. А то лето кончается, а все какой-то скучняк: нечего и вспомнить потом будет.

Взяли три бутылки «чернила». Это маловато для четверых, но мне особо много и не надо, чтоб забалдеть. Сидим на скамейке во дворе дома, где живет Джоник и пьем по очереди из одного стакана.

«Э, малый, а чего ты не куришь?» – спрашивает меня Крюк. Он раньше учился в нашей школе, потом ушел в «учило», а оттуда его, говорят, выгнали: «мочил» своих мастеров. Я его много раз видел на районе с разными бабами. Они его почему-то, любят, хоть он и уродливый и стрижется налысо, так что видны все шрамы на его корявой башке.

– Не будешь курить – будешь отпизжен, – говорит Крюк.

– Не доебывайся ты до него, Крюк, – защищает меня его приятель, Чура. – Малые заебись: бухло проставили. Курить или не курить – это его дело, правда, малый?

Я киваю. Им с Крюком, похоже, уже «дало в голову», а мне еще нет. Может быть, они до нас уже где-нибудь заправились, или им просто меньше надо, раз они такие алкоголики.

– Ну что, пустим их на хор, а, Крюк? – Чура смотрит на Крюка. У меня внутри что-то взрывается, и ладони начинают потеть, и срать хочется. «Хор» – это значит секс, когда баба одна, а пацанов много.