Алёна Жукова - Дуэт для одиночества Страница 2

– Ты должна в рот ему заглядывать, делать все, что скажет, если хочешь поступить. А вдруг он заметил, что ты из зала вышла? Ну неужели досидеть не могла! Все же ученики досидели. Подумаешь, струны драл. Ты, Лиза, поосторожней, а то плакала твоя консерватория. Вот на конкурс он тебя не послал, помнишь? Значит, в тебе дело. Вместо того чтобы с книжками на диване валяться, можно еще поиграть.

Лизины глаза опять наполнились слезами.

– Ма, я ведь по шесть часов играю, при чем тут книжки? Просто в классе я сбиваюсь. Это все из-за него. Я играю, а он в спину смотрит. Чувствую, что смеется, все время смеется. У меня руки дрожат и мокнут. Господи, что будет! – и Лиза, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась.

Мама вздохнула и повела дочь умываться. Надо было успокоить девочку и усадить за пианино. Сейчас самым важным было не потерять время и проконтролировать процесс ежедневной работы. Нельзя сказать, чтобы Лиза ленилась, просто быстро уставала.

Как поступит, хорошо бы ее к врачам сводить и на дачу отправить, к морю поближе, решила Вера. Худенькая она у меня, а за последний год как вымахала! Пальчики тонюсенькие. Майя Эдуардовна говорила, что ее мизинчик с черных клавиш соскакивает, слабенький. Эх, не жрет ничего! Вот массы и не хватает. А попа – это ж кости одни! На такой долго не усидишь, а как без нее, без усидчивости. Вот у Майи задница аж со стула свисала, – конечно, та могла и по десять часов не вставать.

Вера Николаевна, завмаг овощного магазина, имела свои представления о секрете успеха того или иного исполнителя. Музыку она любила послушать и на концерт хороший сходить, особенно если билеты народ расхватывал и в программе значилась знаменитость – певец или певица. Просто так – «на сухую», без песен, ей было скучновато. Главное, вовремя узнать, кто да что, а билеты ей в кабинет приносили. Лизу с пяти лет и в филармонию, и в концертный зал водила, а когда дочка в музыкальную спецшколу по сумасшедшему конкурсу прошла, так вообще всю жизнь свою этой музыке отдала. Только она знает, чего это стоило. Это сейчас завмаг, а раньше на складе овощном капусту перебирала, но из кожи вон лезла, а за уроки платила. И помочь было некому – мать-одиночка.

Бог, правда, послал ей святую женщину – Асю Марковну, дальнюю родственницу Лизиного отца. Если бы не она, вряд ли удалось бы всю эту «музыку» вытянуть. Отца Лизка так и не увидела. Он погиб до ее рождения. Вера сказала, что разбился он на Владикавказской дороге из-за погодных условий. А правда была в том, что артисты всю ночь водку трескали, а на следующий день спешили на место очередного выступления и сорвались на серпантине. По санаториям гастролировали. За рулем был заслуженный тенор, а рядом – аккомпаниатор Семен Целякович. Сема был пианист так себе, но со слуха играл все, что захочешь. Особенно ему удавался репертуар модного в то время эстрадного певца Валерия Ободзинского. Людям нравилось. Cемен вплетал одну мелодию в другую, создавая попурри из знакомых песен, но с выкрутасами: то тебе румба с фокстротом, то чарльстон или вальс. И это все с закидыванием головы, с закатыванием глаз! Или, наоборот, прицельно поглядывая на очередную жертву, облокотившуюся грудью на рояль, – в этот момент его пальцы непременно нащупывали мелодию популярной песни «Эти глаза напротив…». Бабы за Семеном табуном ходили.

С Верой он познакомился в шестьдесят восьмом. Семен играл на открытой площадке горсада. Она тогда ему букетик астр подарила, за то, что сыграл ее любимый фокстрот «Тишина». Вере тогда уже к тридцати подкатывало, а семейная жизнь все не складывалась. Почему – непонятно. Лицом, фигурой и характером Вера была просто создана для того, чтобы стать верной женой и подругой, – розовощекая, ладно сбитая, устойчивая, как табурет. Она крепко стояла на своих коротковатых ногах-бутылочках, а голова с русой «халой» гордо возвышалась над широким плечевым поясом и роскошным бюстом. Глянешь на такую женщину и понимаешь – на нее можно опереться. И хозяйка она была хорошая – ее вареники с вишнями таяли во рту, а скатерти и салфеточки, которыми она украшала свой быт в общежитии, отсвечивали прямо-таки арктической белизной, потому что умела она влить при полоскании сколько нужно синьки и крахмала, чтобы не переборщить и добиться легкой голубизны и гибкой твердости. Кроме всего этого, была в Вере особенная изюминка – редкий по красоте и тембру роскошный голос, но она его стеснялась. Никогда в полную силу не пела, даже в застольной компании, хотя все всегда просили: «Верунчик, а ну-ка, давай ты – запевай!» Она краснела, отнекивалась, но потом набирала воздуха в легкие, затягивала песню, и все затихали. После таких концертов мужички присаживались поближе и норовили стопочку «освежить», но, как правило, сами наклюкивались и руки распускали. Не нравилось ей такое ухаживание. «Чего тянешь? – удивлялись подруги. – Таксиста ждешь?» – подсмеивались они, после того как Вера сходила с ними на фильм «Три тополя на Плющихе». «Ты учти, – говорили они, – актриса Доронина может песни петь – у нее муж, семья, а у тебя – ничего, даже квартиры в городе нет. Замуж тебе надо за человека с жилплощадью».

А в голове у Веры все крутились песня «Нежность» и мысли про то, что одиночество бывает и замужем, как в том фильме, да и у некоторых Вериных подруг, которые маялись с мужьями без единого ласкового слова за всю жизнь. Песню «Нежность» она переписала в специальную тетрадку для любимых песен и выучила наизусть. Старалась петь, как Майя Кристалинская или как Татьяна Доронина. И так и так получалось хорошо, только решила при этом в зеркало не смотреть. Вере казалось, что ее простоватое лицо и нос картошкой мешают песне – как-то несерьезно и некрасиво выходит, а вот если не смотреть, а только слушать, то можно запросто cо знаменитыми певицами перепутать.

Когда она с Семеном познакомилась, то он поверх ее головы – на Ляльку Шубину загляделся. Ляля была соседкой по комнате в общежитии торгового техникума. Черноволосая, чернобровая, цыганистая. Они обе поднялись на эстраду, чтобы пианисту цветы вручить. Вера букетик протягивает, а он Ляльке спасибо говорит и глаз с той не сводит. И шепчет скороговоркой: «Вы не уходите после концерта, я за вами спущусь. За кулисы пойдем, там у нас стол накрыт. У меня день рождения, посидим, гостями будете».

Вере захотелось уйти, но Ляльку оставлять было не по-товарищески. Осталась и, как оказалось, не зря. После пары выпитых рюмок Семен сел к роялю и заиграл «коронку» про глаза напротив, а Лялька давай Веру теребить: «Cпой, ты чего? Пусть знают наших». Вера попросила «Нежность», Cемен подыграл. Она хотела спеть, как Кристалинская, но получилось как-то по-другому, по-своему. Семен и все, кто там был, зааплодировали, закричали «Браво!» и потребовали еще песен. Она пела, а он играл до глубокой ночи. Они смотрели друг на друга – ей казалось, что Семен брови хмурит, как тот таксист из фильма, а Семен с каждой новой песней влюблялся все сильнее. С того вечера они почти не расставались. Семен утверждал, что Вера талант-самородок и ей надо учиться, бросить торговлю, овощную базу, сесть за нотную грамоту и поступать в консерваторию. Обещал во всем помочь. Вера никак не могла понять: влюбилась ли она в Семена по-настоящему или ей только так кажется. Совсем не таким она представляла своего будущего мужа. Этот, неожиданно подвернувшийся, много пил, много говорил и сорил деньгами. Что касается Семена, он не задавал себе таких вопросов: любит – не любит. Жену свою вообще никак не представлял и поэтому решил, что Вера – самое то. Ему нравилось всем рассказывать о ней, как о чуде, и таскать по друзьям, заставляя петь. Вера не противилась и пела в полный голос. Вскоре он предложил ей сойтись.

Жил он у своей дальней родственницы Аси Марковны Ковач, которая прописала его на своих 35 метрах коммунальной квартиры. Занимал он маленькую комнатку, бывшую раньше смотровой и являющуюся продолжением кабинета знаменитого врача-офтальмолога. В комнате не было окна, что правильно для проверок зрения, но никак не для жизни. Знаменитого глазного доктора расстреляли еще в Гражданскую за укрывательство «белых» офицеров, а большой дом, в котором была его частная клиника, разбили на несколько квартир с одной общей кухней и больничным сортиром на две дырки в полу. Ася Марковна была единственной оставшейся в живых дочерью доктора и приходилась Семену Целяковичу двоюродной теткой. Больше родственных связей в этом когда-то большом семейном клане не сохранилось. Ася и Семен оказались крайними.

Он привел Веру к Асе Марковне и представил ее как невесту. Ася Марковна, семидесятилетняя энергичная женщина, в прошлом акушер-гинеколог, через добрые руки которой прошли сотни младенцев, своих детей не имела, а Семена опекала с того момента, когда он появился на пороге с нотной папкой, чемоданчиком и семейным альбомом. Про существование тети Аси он узнал от мамы, которая рассказала перед смертью о разрыве отношений с «неблагонадежным» семейством доктора. Мама Семена раскаялась, что прекратила всякие контакты с Асей много лет назад из-за элементарного страха, который и сейчас не прошел. Зная, что сыну предстоит командировка в их родной город, она написала письмо и попросила Сему передать его лично Асе в руки. Поездка несколько раз откладывалась, а когда состоялась, Семен просто забыл о письме, и пришлось соврать, что Асю Марковну не нашел. Так по его вине мама ушла на тот свет, не покаявшись и не испросив прощения. После похорон Семен появился на пороге Асиной квартиры. Тетка рыдала, читая письмо, потом поила чаем с коржиками, потом предложила заночевать, а на следующий день всеми силами пыталась удержать собравшегося в обратную дорогу двоюродного племянника. Ася сделала все, чтобы его не отпустить. Она сочла, что только в их музыкальном городе может развиться талант начинающего пианиста. Жизнь в райцентре и работа в сельском клубе – не для него. По ее просьбе администратор местной филармонии – отец двойняшек, роды которых когда-то «по блату» принимала Ася Марковна, уговорил начальство взять Семена в штат аккомпаниатором. Ася Марковна лихо провернула и прописку Семена на своей жилплощади. Ася никогда не пожалела о своем решении, даже когда у Семена начинались запои. Ей хотелось женить его и дождаться деток. Вдвоем с будущей женой, считала она, будет легче бороться с его недостатками.