Линор Горалик - Холодная вода Венисаны Страница 2

Сцена 2,

записанная в честь священнопринятой дюкки Эджении, покровительницы мышей, охранителей порядка, беременных и пропавших без вести

На помосте перед са’Марко стоят восемь человек. Смотреть на них и тошно, и ужасно любопытно; Агата досчитывает до десяти, запрокинув голову и глядя на кружащихся молчаливых габо, а потом заставляет себя перевести взгляд на помост. Она решаетне встречаться глазами с подсудимыми – и тогда можно рассматривать их сколько угодно. Ее взгляд останавливается на самом страшном из всех людей, на том, про которого все уверены: сегодня он останется болтаться на веревке посреди прекрасной площади пья’Чентро; они еще увидят его, безжизненного, когда выйдут после проповеди из собора. Его зовут Риммер – о чем, интересно, думали родители, назвавшие ребенка в честь святого Риммера, разбойника и негодяя? Агате кажется, что Риммер весь состоит из жил, а лицо у него – как у рыбы-меч, которую Агата однажды видела на рынке ма’Риалле во время одной из тайных вылазок с Торсоном, – рыба была подвешена за нос. Риммер стоит спокойно, даже пару раз наклоняется перевязать шнурки на башмаках – как будто сейчас его должны заботить башмаки! Про Риммера никто не скажет «майский вор» – уж его-то дело расследовали как положено, целый год, и про него все знают, кто он такой: настоящее чудовище, браконьер, торговец подводными детьми, невесть как спускавшийся в Венисвайт (украл, наверное, габион у одного из дуче; за одно это кого угодно осудят и вышлют). Там, под водой, он воровал подводных малышей и продавал их здесь, в Венискайле, всяким ужасным людямв аквариумы. Риммер весь радужный от долгого пребывания под водой, его лицо и руки отливают перламутром, за одно это его готовы убить, даже остальные подсудимые стараются держаться от него как можно дальше, а дучеле, сопровождавшие их к помосту, подталкивали Риммера длинными палками и закрывали лица шарфами – боялись, бедные, заразиться. Плохой у него, верно, был габион – вон дуче и дюкки спускаются в Венисвайт по важным делам и никто не становится радужным от болезни. Мелисса рассказывала про Риммера ночью в спальне, говорила, что он крал по ребенку каждую неделю, и не только детей – даже икру, которую откладывают подводные люди, икру, из которой еще не вылупились дети; все это было так страшно, что маленькая чувствительная Сонни расплакалась. Про Сонни доктресс Эджения говорит, что когда они вырастут, Сонни будет «сердечным голосом» их команды; про Мелиссу она говорит, что той суждено стать для всей команды «смирением», про Торсона – что он будет их «тихой силой», а про Агату ничего не говорит, только качает головой. Агате это нравится – зачем уже сейчас знать, каким ты будешь? Когда Мелисса рассказывала про Риммера и про бедных краденых детишек из Венисвайта, Агата пыталась представить себе, каково это – плавать в воде; узнай об этих мыслях доктресс или мистресс Джула, вот бы они пришли в ужас! Как это, должно быть, страшно: всю жизнь, с самого рождения, ты живешь в воде, свободный, как габо в поднебесье (хотя, может, и в Венисвайте дети плавают на веревочке?), – и вдруг тебя хватают, и вот ты уже сидишь один одинешенек в огромной стеклянной коробке, и на тебя смотрит жуткое лицо купившего тебя негодяя. Вот они, покупатели Риммера, тоже стоят на помосте: пожилая бездетная пара, испуганно притиснувшаяся друг к другу, совсем не похожи на негодяев – в толпе говорят, что они шпионы, это неинтересно; другое дело – очень красивый холеный старик в порванной лиловой куртке Гильдии Ювелиров, даже три месяца в тюрьме не испортили ему осанки; про него в толпе ходит шепоток, что он вообще не покупал детей, а на самом деле арестован за какое-то «государственное дело», да только нам никто не скажет за какое. Ювелир! Агата иногда думает про то, как хорошо было бы стать ювелиром; но только для этого нужно начать с бассомайстера, а потом стать меццо-майстером, а потом – помощником джунни-майстера, а потом – джунни-майстером, а потом… На этом месте Агате хочется заснуть; нет, пока тебе откроют тайны гильдии, вся жизнь пролетит, а то бы Агата, может, даже дюккой хотела стать – да только в Гильдии Дуче всего пять человек, и бороться за право в ней состоять нужно лет двенадцать или тринадцать – точно Агата не помнит. Хотя идея носить на пальце габионовый коготь, плавать в воде и не тонуть, спускаться в Венисвайт, когда вздумается, и дружить с подводными людьми Агате очень нравится. Но учиться тринадцать лет, а потом еще и читать бумаги целыми днями, судить преступников, исповедовать всех умирающих в своем ва’, командовать всеми дучеле, проповедовать в церкви и освящать оба рынка каждое утро? А плавать когда? Впрочем, стоит Агате посмотреть на Берта, который внимательно-внимательно разглядывает преступников, и ей немедленно хочется иметь в своем распоряжении парочкудучеле – просто для защиты, – хотя Берт никогда не сделал никому ничего плохого. Ну то есть его никто никогда не застукал ни за чем плохим, если вы понимаете, что имеется в виду. Мистресс Джула говорит, что в команде у каждого своя роль, они еще убедятся в этом, когда вырастут, – но Агате жилось бы легче, знай она, что в команде, с которой ей предстоит провести всю жизнь, нет миленького маленького Берта. Однако мистресс Джула все время повторяет, что команде надо держаться вместе, а с некоторых пор еще и заладила: «Особенно сейчас». Что это за «особенно сейчас», мистресс Джула не объясняет, но взрослые есть взрослые, что с них взять.

Дуче ва’Поло в высокой белой короне первосвященника заканчивает обходить подсудимых и вершить с каждым малую молитву; одна из стоящих на помосте – совсем юная девушка, наверное, только недавно из колледжии – вцепляется в руку дуче, падает на колени и о чем-то жарко умоляет. Толпа вздыхает, про эту девушку говорят, что она «майский вор» – так называют тех, кого арестовали всего за несколько дней до Дня Очищения, а значит, его преступление и расследовать-то толкомне успели – но что поделаешь, после Дня Очищения в Венискайле не должно остаться ни одного ненаказанного преступника, таков уж закон. Агата отводит глаза от помоста и сглатывает ком в горле, бедная Мелисса плачет, Торсон обнимает ее, почти закрывает от мира огромными руками, а мистресс Джула тихонько гладит Мелиссу по голове. Внезапно Агате смертельно хочется, чтобы все это закончилось, хочется так сильно, что она готова выть и топать ногами. К счастью, дуче ужевырвался из рук девушки, вышел на середину помоста и начинает оглашать приговоры. Агата вдруг видит, как что-то выпадает у несчастной девушки из кармана, что-то вроде маленькой тряпичной зверюшки. Девушка этого не замечает, но Агата представляет себе, как ее, бедняжку, сейчас сошлют за стены, в зеленый ядовитый воздух Венисальта, не дав с собой ничего, кроме пяти хлебов и двух копченых рыбок, как она хватится маленькой зверюшки – а ее и нет. В эту секунду вся площадь оглашается страшным писком, у Агаты аж закладывает уши: тысячи и тысячи пищалок, больших и маленьких, заливаются на разные голоса, жители Венискайла выдувают из себя все свои грехи, как положено в День Очищения, а потом принимаются топать; значит, огласили первый приговор, а Агата все прослушала. Кто-то в толпе заходится криком, вдруг заваривается драка, а умная Агата вспоминает, что так и не успела залезть в веревочную петлю. Осторожно-осторожно она делает шаг, потом второй и оказывается за спиной у мистресс Джулы. Агата худенькая и ловкая, она пробирается в толпе, как кролик: можно успеть поднять тряпичную зверюшку, кинуть дрожащей девушке на помост и шмыг-шмыг – вернуться к своей команде, обвязаться веревкой как ни в чемне бывало. Возле самого помоста выстроились цепочкой дучеле, но они смотрят на толпу, а не себе под ноги, да и чего им смотреть на маленькую Агату, пробирающуюся к помосту. Воздух снова взрывается свистом: странную некрасивую женщину, все это время стоявшую, опустив руки и глядя в пол, приговаривают к смерти за убийство, свист сменяется страшным топотом. Толпа все топает и топает, пока дуче того ва’, где жила женщина, дает ей последнее причастие, а потом церемонно проводит по ее щеке надетым на указательный палец когтем, выточенным из бесценного камня габиона, оставляя глубокую царапину: считается, что на этом земные дела женщины окончены, все, что будет дальше, произойдет по воле Божией. Агата уже видит, что тряпичная игрушка – это рыбка, маленькая красная рыбка с белыми плавничками, потертая и грязноватая. Она лежит прямо у сапога одного из дучеле – если скользнуть ему за спину и действовать быстро-быстро, Агате понадобится всего несколько секунд. Толпа снова свистит и топает, и вдруг воздух наполняется чем-то странным – любопытством, жадностью, беспокойством, – и Агата понимает, что очередь дошла до Риммера. Агата уже стоит за спиной у дучеле, ей бы схватить рыбку, бросить на помост и бежать, она почти уверена, что Мелисса заметила ее отсутствие и теперь в панике – но Агата не выдерживает и замирает, любопытство мучает и ее: она хочет знать, что будет со страшным радужным человеком. Оказывается, Риммер жил совсем недалеко от их колледжии: оглашать емуприговор выходит дуче Клаус Сесто, дуче их ва’,ва’Поло. На пальце у дуче коготь из габиона, и поэтому дуче может не бояться заразиться от Риммера радужкой – он подходит совсем близко к Риммеру, останавливается почти над головой у Агаты, раскрывает кондуит. В толпе так тихо, что на секунду Агате кажется, будто на площади вообще никого нет. Внезапно Агате делается очень страшно: от собственной дерзости, от близости ужасного радужного человека, от умолкнувшей площади; она вдруг понимает, что возвращаться ей придется среди тысяч яростно топающих ног, что эти ноги могут и не заметить, как затопчут маленькую Агату. Сейчас она завидует даже подсудимым, стоящим на помосте: кого-то из них, может быть, сейчас оправдают и отпустят, они спокойно пойдут к себе домой, им не надо будет возвращаться среди топающих страшных ног к разъяренной мистресс Джуле, которая уж наверняка успела заметить, что Агатане стоит на положенном ей месте. Агата поднимает глаза – и внезапно ее обдает жаром: страшный радужный Риммер смотрит прямо на нее, смотрит долгим горячим взглядом, вглядывается так, будто внезапно разглядел в Агате что-то очень важное, и Агата едва не взвизгивает, вовремя проглатывает собственный голос. Теперь ей хочется только одного: вернуться в строй и крепко-крепко обвязаться веревкой; бог с ней, с рыбкой, в конце концов, Агата совершенно не обязана ее поднимать, не Агаты это дело. Надо только дождаться приговора Риммеру, вот сейчас; а потом переждать топанье и добраться до своего места, пока следующий дуче будет выходить на помост. Дуче Клаус Сесто все говорит и говорит, и тут происходит неожиданное: в приговоре Риммеру нет ничего про охоту на детей.