Марта Кетро - Тот, кто останется Страница 2

– Счастливая ты, Наташка, у тебя каждый день так. – Колбаса прикусила губу, но поздно, бестактность сорвалась. Не слишком любезно напоминать бездетной подруге о ее положении.

– Да уж, повезло так повезло, – беззлобно ответила Наташа, но Тимка не преминул влезть:

– Ты, Маша, всегда была мастером сомнительного комплимента.

Неконфликтный Лешка поспешил замять разговор:

– И куда пойдем свободу праздновать?

– Может, в «Пирамиду» завалим или в «Солнышко»? – Колбаса предложила заведомо недорогие заведения, у Лешки-то деньги есть, позволь ему выбирать – потащит в «Дакар» какой-нибудь, где сдерут по писят баксов на нос только за выпивку. Будь Машка без благоверного, она бы не волновалась, Лешка всегда заплатит за компанию, но Тимка у нее гордый, обязательно половину счета отдаст, а в их семье лишних денег не бывает. Мужчины зарабатывали одинаково, но одно дело, когда тех денег на двоих, а другое, если еще девок растить надо и самой как-то одеваться. Колбаса покосилась на Наташку: не мешало бы ей получше за собой следить. Не рожала, попа не раздалась, могла бы и брючки на бедрах в облипку носить, а ходит в платьях по щиколотку, как привидение. Волосы не красит. Конечно, седины у нее нету (какие нервы, когда в смысле детей один кот и всех забот – книжки читать), но природный мышастенький цвет неплохо бы оживить. Впрочем, чем меньше возле Тимки красивых баб крутится, тем спокойнее. Что Наташка именно «крутится», Колбаса всерьез не думала, задору в подруге на это дело маловато, но для профилактики следила – в наше время не успеешь оглянуться – все, прощелкала мужика. Хотя Тимка, конечно, никуда не денется – ни от нее, ни от дочек. Такие не уходят.

Наташе было, в общем, все равно куда пойти. Вечер хорош настолько, что Машин щебет не раздражал. Воздух в конце мая еще не успел напитаться жаром и пылью, иногда отчего-то возникал свежий йодистый запах моря, хотя до ближайшей большой воды много-много километров в любую сторону. Казалось, их город лежит на чуть влажной великанской ладони, которая до срока покоится на земле, но однажды может дрогнуть и устремиться вверх, к чьим-то любопытным глазам. «“Когда спящий проснется” – это про нас», – думала Наташа. Не то чтобы ее одолевали мистические озарения и трагические картины будущего, но ощущение временности самых привычных вещей не оставляло с детства. «Это не навсегда» – говорили ей белые деревья зимой и золотые осенью. «Это не навсегда» – казалось в минуты покоя и счастья. «Это не навсегда», – думала она и сейчас, вдыхая бродячий нездешний ветер. Стоит ли в таком случае спорить с Машей, которой жизненно важно убить сегодняшний вечер каким-то собственным варварским способом?

Иногда казалось, что именно чувство зыбкости всего окружающего мешает забеременеть. Нет, были, конечно, объективные медицинские причины, но те оставляли ей «шанс – процентов двадцать», как говорил врач. А Наташа из года в год, из месяца в месяц не могла использовать эти свои проценты, потому что так до конца и не поверила в реальность остального мира. Ну как тут рожать ребеночка, когда в любой момент земля под ногами может зашевелиться, а самые надежные люди – уйти навсегда. Наташе хватало ума не делиться своими мыслями ни с кем, потому что даже добрый и терпеливый Алеша сочтет их романтическими бреднями, а мама и вовсе без долгих разговоров позвонит в психиатрическую.

В свое время Наташа вышла замуж чуть ли не за первого встречного именно для того, чтобы уйти от слишком решительной и вменяемой мамы, которая твердой рукой правила домом, детьми и тихим сильным человеком, Наташкиным отцом. Дочь долго не понимала, почему он разрешает так с собой обращаться, и только недавно сообразила, что, возможно, отец был точно так же ранен ненадежностью всего сущего. «Делай что должен, и будь что будет», – говорил он и так и жил, исполняя невеликий долг порядочного человека в этом сомнительном мире. Из всех знакомых мужчин только Тим казался Наташе таким же цельным и честным, другие были слабее и самолюбивее. Но про Тима она старалась не думать – при Алеше с Машей. Будто нет его, и нету меж ними ничего такого…

С Алешей ей повезло. Выйдя замуж с закрытыми глазами, она со временем обнаружила рядом вежливого и доброго человека, не особенно сильного, но любящего, а ведь это самое главное. «Носится он с тобой», – говорила Маша, и правильно говорила – Алеша заботился о ней и никогда не критиковал ее способ жить. Хочешь работать в библиотеке – работай, пусть и за копейки, хочешь писать в местную газетку бесполезные статьи об экологии – пиши. Притащила в дом помойного котенка – пусть бегает. Алеша зарабатывал достаточно, чтобы им двоим (и коту) хватало на сытое существование без затей. Наташа искренне удивлялась, что Маша, едва дорастив младшую девочку до трех лет, «рванула», по собственному выражению, на работу. Неужели не хватает?

– Тебе не понять, милая моя, – скорбно говорила Маша. – У меня запросы высокие, я люблю комфорт, красоту и бутерброды с икрой. А Тимка только хлеб с маслом обеспечивает.

Они обе работали в старом ДК имени Горького, который давно уже перестал быть «очагом культуры», зато давал приют десятку мелких фирм, в одной из которых Маша успешно торговала недорогой косметикой. А за соседней дверью доживала на скудном городском финансировании библиотека, где Наташа проводила пять дней в неделю по четыре часа – больше нужды не было, читатели заходили редко, брали стопками детективы, фантастику и любовные романы, а более серьезные книги интересовали, кажется, одну Наташу. Она первое время пыталась мессианствовать, подсовывая женщинам Петрушевскую, они из вежливости листали, но через неделю возвращали, тоскуя и томясь: «Повеселее бы чего…»

Маша повадилась в библиотеку пить чай и брать иногда что-нибудь «гламурное, про настоящую жизнь». Постепенно они сблизились, насколько это возможно для двух таких разных людей.

Сегодня после работы Лешка и Тимофей зашли за своими женщинами в ДК и отправились в сторону парка на прогулку.

Лешка изо всех сил поддерживал умирающую беседу. Он хотел, чтобы всем было весело. Машка ему всегда нравилась, честно говоря, если б не Наташа… Она такая тонкая натура, такая воспитанная, что даже строгая Лешина мама, увидев ее, смягчилась: «Неплохая девочка, кажется. Тебе давно пора». В двадцать семь действительно «пора» было давно, но до встречи с Наташей маму не воодушевляла ни одна претендентка на единственного, позднего, вымоленного сыночка – та вульгарна, другая зла, третья с ребенком, а четвертая не подошла по национальному признаку. Двадцатидвухлетняя, совершенно русская скромница Наташа устроила маму в полной мере, и вот уже восемь лет их браку, и мамы два года как нет, а Леша не разочаровался в семейной жизни. Детей только не получилось, ну и не надо, здоровье у жены хрупкое, слабенькая она.

Он с удовольствием поглядывал на крепкую Машину задницу – такая деваха и четверых родит, не переломится. Прямо рука тянется шлепнуть, ущипнуть за белый нежный бочок, выступающий над низкими штанишками. Эх, Маша-Машенька, не ценит тебя твой Тимочка, вечно с кислой рожей ходит, вроде как стесняется даже. Пожил бы с небесным созданием: как слон в посудной лавке, лишний раз не повернись – оценил бы свою бабу. Леше никогда не хватило бы духу закрутить с чужой женой, но помечтать-то можно? Треть жизни нося строгий костюм менеджера, Леша в мыслях был дерзок. С тех пор как умерла мама, он стал свободнее тратить деньги – она-то не то чтобы проверяла, но при очередном бестолковом расходе неодобрительно поджимала сухие голубоватые губы. Сердечница она была и чуть что – начинала задыхаться, грузно лезла на стул, высовывалась в форточку и жадно хватала ртом воздух. Леша страшно боялся довести ее до сердечного приступа какой-нибудь глупостью и жене наказал не спорить. Это ж можно маму родную убить ненароком, и как потом жить с такой виной на душе? До сих пор он благодарен за последний подарок – тихую ее смерть во сне, в которой не виноват никто, кроме плохих сосудов. Ну и в последние годы он расслабился, стал захаживать в дорогие кабаки, флиртовать на работе с секретаршами и засматриваться на Машку-Колбаску робко, но плотоядно. Уж он бы на месте Тимохи глаза не отводил и такой красоты не смущался.

Тимофей на самом деле ничего не стеснялся, он вообще почти не думал, потому что бесполезное это дело – под непрерывное Машкино трещание, под Лешкино похотливое сопение (интересно, он думает, я такой же слепой, как и его жена?), под душистое Ташино молчание. Благоуханная – вспомнилось дурацкое старинное слово. Не парфюмом, но ветром и тихим русым теплом она пахла, но нельзя даже взглядом показать, что он об этом знает. Не думал, глубоко дышал, смотрел на молодые свежие листья, позволял солнцу гладить себя по щеке тонкими теплыми руками, Ташиными руками… А здорово, что вовремя ушел из конторы и можно теперь не ходить в костюме, как этот сыч Лешка. С тех пор как завел небольшое дело – фирму, продающую типовые садовые домики, – стал носить попросту рубашки и джинсы. Босс из него никудышный, в команде пять человек, особо выделываться не перед кем. И партнерам не нужно пыль в глаза пускать, они его и без того знают и уважают. Машка пытается иной раз в купечество удариться, но в этом городе да на их деньги все равно не развернешься.

Паузы в разговоре становились все длиннее, угрожая перейти в тягостное молчание, и только Маша успела еще раз спросить: «Так куда идем, тормознутые вы мои?», как из-за поворота показалось довольно странное транспортное средство. Машинка не машинка, а вроде мотороллера с кузовом – какая-то тарахтелка, одним словом, впереди водитель, а сзади крошечная полукруглая кабинка с двумя сиденьями друг против друга, вся расписанная черным по желтому «БАР БОУЛИНГ БИЛЬЯРД». Тарахтелка лихо затормозила, и шофер жизнерадостно завопил: «Новое кафе в центре города! Бар, боулинг, бильярд нидорага! Караоке! Двенадцать сортов пива, для дам скидки, каждая третья кружка бесссплатно! Стейк, суши, салат-бар! – Присмотрелся к Наташе и отчего-то добавил: – Вегетарианская кухня имеется». Неизвестно, какие блага он бы еще предложил, но тут Маша запрыгала, будто сбросив десяток лет (и десять килограммов):