Наталия Соколовская - Вид с Монблана Страница 2

В конце августа квартира наполовину опустела. Теперь гонять на велосипеде по их длиннющему коридору было куда приятней и безопасней. Мальчик как раз набрал скорость, когда внезапно дверь в комнату старика открылась, и он едва успел затормозить. Старик несколько секунд молча разглядывал мальчика, а потом жестом велел ему войти.

Мальчик и раньше бывал в этой комнате вместе с мамой, когда та брала у старика книги. Сейчас на письменном столе, огромном, занимавшем почти все пространство возле окна, вместо книг и бумаг лежали какие-то проволоки и веревки. Старик велел мальчику сесть и весь остаток дня учил его делать силки на мелкую живность.

В начале сентября начались бомбардировки. А газеты стали призывать население готовиться к уличным боям. На бомбы и артобстрелы взрослые реагировали. Они хватали детей, заранее приготовленный чемодан и бежали в бомбоубежище. На призыв строить баррикады не откликнулся никто, потому, наверное, что все были заняты работой и беготней по магазинам в поисках продуктов.

Тогда мальчик и его дружок с Глухой улицы Валька Круглов решили в свободное от учебы время делать в полуразобранном бараке тайник с оружием, на всякий случай.

Хотела помогать и Алька, их одноклассница из квартиры напротив. Но ее они не взяли, потому что она девчонка и к тому же у нее было «что-то с сердцем».

Несколько лет назад в общей кладовке при кухне мальчик устроил себе из досок, старых палок от швабр и дырявой рыболовной сети соседа Василия что-то вроде шалаша. Это было его укрытие, куда он забирался, чтобы фантазировать. Например, он фантазировал, что здание ниточной фабрики на том берегу – это корабль. Вытянутое в длину, с тремя высокими трубами, оно и вправду было похоже на корабль, особенно по вечерам и ночью, когда зажигались окна в цехах, и все здание отражалось в воде, и казалось, что оно плывет.

Мама называла эту фабрику «Дамским счастьем», по старой книжке с давно отмененными твердыми знаками в конце слов. Смешные девчачьи фантазии! Мальчику нужен был только корабль. Такой, на котором плавал легендарный лейтенант Шмидт из книжки «Черное море», подаренной ему отцом на прошлый Новый год.

Для тайника мальчик перетаскал из кладовки все, что могло пойти в дело: проржавевший капкан, рыболовную сеть, две лопаты без черенков и стамеску. А заодно проверил верхние ящики кухонных столов Антонины и Евдокии и, ничуть не терзаясь угрызениями совести, изъял оттуда колющие и режущие предметы.

В воскресенье четырнадцатого сентября – он запомнил дату, потому что это был день рождения отца, – тревога следовала за тревогой.

Мама была дома. Радость редкая, потому что за две недели, которые она провела в своей больнице на казарменном положении, вырваться ей удалось только трижды.

Мальчик несколько раз прибегал на кухню: то спросить, может ли мама принести с работы бинты и йод, так, на всякий случай, – про тайник они, конечно же, никому из взрослых не говорили, – то ухватить из миски горячую картофельную котлету. В очередной раз он забежал, чтобы отыскать в кладовке коробку с рыболовными крючками и моток лески, он вспомнил, что когда-то видел их там.

Мама была на кухне не одна, а с соседкой Верушей, артисткой театра Музкомедии. Прижимая ладони к хорошенькому личику, Веруша рассказывала про зоосад, про то, что на этой неделе бомбой убило слониху и еще много всякого зверья, но главное – лебедей.

– Нет, вы подумайте! Лебедей! – восклицала Веруша.

Мальчик обмер. Неужели зоосада теперь не будет, зоосада, куда столько раз ходили они с отцом, неужели и это у него теперь отнято? А лебеди! Почему же они не улетели? Почему? Они же могли спастись!

Через щель в двери он видел, как мама стирает белье в его детском корытце. Голые руки мамы взлетали и падали, скользили по серебристой ряби стиральной доски, опущенной в воду, с силой взбивали и взбивали белую мыльную пену. Пены было много. Она летела на мамино лицо, на пол, на кухонные столы, на плиту, на подол Верушиного платья. А Веруша все говорила про лебедей, про то, что они погибли, двенадцать белых лебедей – погибли!

Мальчик сидел в кладовке и быстро-быстро хлопал себя по ушам ладонями. Это был испытанный приемчик: если не хочешь слушать кого-то, начинай хлопать ладонями по ушам. Но сейчас получилось только хуже. Верушин голос пропал за шумовой помехой, а вместо него из памяти всплыла афиша, и не одна, а много афиш, которые он видел, когда они с мамой однажды поехали прогуляться в город.

Тогда он только научился читать и на радостях читал подряд все, что попадалось на глаза. В тот день чаще всего на глаза ему попадалась афиша, на которой печатными крупными буквами было написано: «Лебединое озеро». Все кругом было заклеено афишами. Это озеро было везде.

Мальчик представил себе город и зоологический сад, и белых птиц с нежными длинными шеями. Вот лебеди, заслышав гул приближающихся самолетов, беспокойно поворачивают головы. По мере нарастания гула птицы все больше тревожатся. И когда падает первая бомба, они мечутся, вытягивая шеи, и плещут крыльями, и взбивают воду, которая пенится и брызгами летит из пруда.

«Улетайте! Да улетайте же, глупые птицы! Спасайтесь!» – мысленно умоляет их мальчик и вдруг с ужасом понимает, что никуда улететь они не могут, потому что крылья у них подрезаны, а это все равно что западня, и, значит, спасенья нет.

В начале ноября пришел управхоз и заколотил уборную: в доме прорвало трубы, и воды не стало. По малой нужде мальчик уже сбегал во двор, а теперь униженно стоял перед заколоченной дверью уборной и не знал, что делать. На его тихое поскуливание из комнаты вышел старик. В руках у него был старый фаянсовый горшок с ручкой.

– Знаешь, как называется?

– Горшок.

И мальчик подумал, что зря мама не сохранила от его детства ничего такого. Бесполезный локон сохранила, первый зуб сохранила и первую распашонку сохранила. А вот про нужную вещь не вспомнила.

Конец ознакомительного фрагмента.