Ольга Карпович - Семейная тайна (сборник) Страница 2

Мать рыдала и требовала, чтобы Сашенька прилетела прощаться, потому что папы со дня на день не станет.

– Ох, я не могу больше, – всхлипывала мать. – Я забрала его домой из больницы. Здесь уход, сиделки, и я сама с медицинским образованием. Но это такой ужас, Саша. У меня сердце разрывается.

– Хорошо, – коротко произнесла Александра. – Хорошо, я приеду.

Она дала отбой и несколько минут, нахмурившись, невидяще смотрела на собственное размытое отражение в полированной поверхности овального стола для переговоров.

Первым и самым стойким поселившимся в ней чувством было раздражение.

Все случившееся было совершенно не ко времени, ей сейчас нельзя было улетать в Россию, у нее столько работы…

И мать, с ее бессвязным бормотанием, ничего толком не объяснила о состоянии отца, лишь жаловалась на то, как измучилась и издергалась. Затем пришел страх.

Переехав в Америку, она виделась с родителями довольно редко, но они оставались в сознании чем-то неизменным, постоянным. Не испытывая особой потребности к сближению, Александра знала тем не менее, что где-то там, на другом конце мира, они живут, общаются с другими своими детьми и внуками, работают. Отец, Алексей Михайлович, – вечно деятельный, вспыльчивый и суровый, – как всегда, муштрует своих подчиненных. Мать, Лидия Сергеевна, вылизывает дом, готовит свои разносолы и со стоической слабой усмешкой сетует на то, как тяжело ей приходится «с Алешей»…

Случившееся разом расшатало привычную картину мира, сделало все вокруг зыбким и неверным.

Неужели отец действительно может умереть?!

Этот вечный оплот стабильности и порядка в окружающем мире?

Но как же… Как?

Александра сцепила руки в замок, до боли сжала пальцы.

Ладно!

У нее сейчас нет времени на экзистенциальный ужас.

Ей нужно заказать билет на самолет, объясниться с партнерами, перераспределить часть работы, которую она собиралась сделать в ближайшие дни, на подчиненных. Кажется, Карен придется отказаться от поездки на музыкальный фестиваль и провести выходные в офисе. Черт, девчонка еще решит, что она придумала это нарочно…

Александра хмыкнула и через силу усмехнулась. Затем встала из-за стола.

Нужно было еще многое успеть.

– Почему он вообще не в больнице? – спросила Ася.

Она подтянула колени к груди, обхватила их руками и поставила босые пятки на нагретое солнцем сиденье автомобиля.

За окном машины уже вечерело. Конечно, было еще светло – июнь все-таки, солнце не сядет раньше одиннадцати. Но лучи его были уже мягкими, нежаркими, отливали оранжево-розовым в окнах многоэтажек. Длинные белые многоподъездные дома словно грелись в остывающих солнечных лучах. Разнокалиберные автомобили, которыми был запружен проспект, то и дело сворачивали во дворы – добропорядочные семьянины возвращались домой с работы.

Скука.

– М-м? Почему он дома, а не в больнице, если ему совсем плохо? – повторила Ася и обернулась к отцу.

Тот ловко выкрутил руль, перестраиваясь в другой ряд, и посмотрел на нее поверх модных солнечных – очков.

– Потому что мамуля – твоя бабушка – считает, что если у него и есть шанс выжить, то только дома, в обществе любимой семьи. Спорное утверждение, конечно. Но твоя бабушка – упорная, как пионер-герой, и готова превратить собственную спальню в больничную палату, перетащив половину персонала санатория к себе домой, если ей уж взбрело в голову, что это лучшая идея.

Ася задумчиво потерла пальцами царапину на коленке. Отросшая русая челка свесилась со лба прямо на глаза.

– Думаешь, он поправится? Дедушка?..

Отец дернул плечами, снова выкрутил руль, обругав походя какого-то подрезавшего его лихача.

– Откуда мне знать, я же не врач… Наш непревзойденный эскулап Новиков говорит, что шансов мало.

– Тебе его совсем не жаль? – хмуро спросила Ася, все так же разглядывая собственную коленку.

– Что? – вскинулся отец и провел растопыренной пятерней по темным волосам, топорщившимся на макушке.

Ася знала: он всегда так делает, когда говорит не то, что думает.

– Нет, что ты несешь! Конечно, мне его жаль, это же мой отец.

– Ой, да ладно! – хмыкнула Ася. – Я никому не скажу.

Отец снова обернулся к ней, уголки его длинного рта слегка дрогнули в усмешке:

– Аська, ты уже слишком взрослая, чтобы нести без разбору все, что в голову взбредет. Учти это, когда мы будем у деда, ладно?

– Ладно, – бросила Ася.

– И сядь нормально: впереди гаишник, – добавил отец, снова отворачиваясь к дороге.

Автомобиль свернул с проспекта в один из переулков и притормозил у аптеки.

Ася хорошо знала это место.

После развода родителей она осталась жить с матерью, но той по работе часто приходилось отбывать в длительные командировки. И тогда Ася отправлялась «погостить» к отцу. Отец же, работа которого была связана с разъездами по Москве, часто таскал ее за собой.

Почему бы ему было просто не оставить ее в своей квартире – Ася не понимала. Подозревала, что тому просто скучно колесить целый день туда-сюда в одиночестве и возит он ее за собой вместо радио, чтобы было с кем потрепаться по дороге.

В последние годы, после того, как прогорел очередной сверхгениальный изобретенный отцом бизнес, дед пристроил его по знакомству в главный офис большой сети московских аптек – заниматься поставками медицинских препаратов. По долгу новой службы отцу нужно было развозить по аптекам коробки с лекарствами, сверять накладные, отслеживать: имеется ли необходимое количество лекарств на складе.

Честно сказать, Ася удивлялась, как отец при своей безалаберности и несобранности умудрялся с этим управляться. Случалось, он срывался посреди ночи, вспомнив вдруг, что оставил где-то документы, или не распорядился, чтобы со склада отгрузили еще две коробки одноразовых шприцов, или попросту забыл одну из коробок в багажнике машины.

Да что там – ей самой, во время их совместных рейдов, временами случалось напоминать отцу о чем-то, что он забыл сделать, подбирать со стойки оставленные им бумаги, ключи или кошелек.

Правда, в конце концов, прощелкав все дедлайны и получив нагоняй от начальства, он все-таки выруливал из ситуации с успехом.

Ну, значит, таков уж был его стиль работы.

Отец заглушил мотор и обернулся к Асе:

– Посидишь минутку? Я сейчас.

Он вышел из машины и направился ко входу в аптеку.

Ася лениво наблюдала за ним, снова задрав колени к подбородку.

Отцу было уже тридцать восемь – по мнению пятнадцатилетней Аси, возраст не то чтобы преклонный, но уж точно не юношеский. Тем не менее Макс, как он предпочитал себя называть, умудрялся достаточно успешно косить под этакого вечного подростка. Среднего роста, стройный и подвижный, с выбритыми висками и подчеркнуто небрежно топорщившимися на макушке длинными темными прядями, в искусно потертых джинсах, мягких замшевых мокасинах и с накрученным вокруг шеи, несмотря на жару, шарфом, – отец и в движениях отличался какой-то мальчишеской ловкостью, расслабленной ленивой грацией. Так что, в общем, было неудивительно, почему на него вечно западали девушки лет на десять младше.

Асю эта неистребимая юность отца раздражала почти так же сильно, как и его желание быть для нее приятелем, своим в доску парнем. Ей все время казалось, что все это его якобы понимание ее подростковых проблем – неискренне, наигранно и имеет целью втереться в доверие, выведать побольше, чтобы потом сдать с потрохами строгой мамочке.

Так было не всегда.

Ася порой сама удивлялась, почему весь мир, еще пару лет назад казавшийся простым и понятным, доброжелательным и интересным, однажды вдруг превратился для нее во вражескую территорию, на которой нужно держать ухо востро и не щелкать клювом.

Почему так происходит?

Почему еще вчера все было так просто и естественно, а потом ты вдруг словно снимаешь розовые очки и начинаешь видеть повсюду ложь, неискренность, ханжество и мещанство? Неужели к пятнадцати годам у человека отрастает наблюдательность? Ты вдруг начинаешь замечать, что мама, всегда внушавшая тебе: отца нужно уважать и слушаться, несмотря на их развод, в разговорах с подругой зовет его не иначе, как «этот ублюдок Воронцов»? Или она же, всегда внушавшая тебе всю эту добропорядочную бредятину про «умри, но не давай поцелуя без любви», начинает вдруг таскаться на свидания с омерзительным толстосумом Ломовым, у которого пальцы вечно жирные и лоснящиеся, словно он ковырялся ими в банке шпрот.

А мама говорит тебе с надрывом:

– Ты не понимаешь… Я так устала, я не ломовая лошадь, чтобы тянуть тебя одна. Я просто хочу немного стабильности, немного покоя.

Почему отец, вечно трындящий о том, как он понимает Асю и что для него нет ничего в жизни дороже дочери, вечно оставляет ее в машине – в духоте, по три часа любезничая в аптеке с фармацевтшами, которые на него облизываются.