Елена Мейсак - Держись за жизнь, она коротка. Рассказы Страница 2

Денег у него и действительно почти не осталось, но какое это сейчас имело значение.

Это раньше, лет десять назад, он, потеряв работу, считал, что жизнь его закончилась. Нет, угодно было Богу, что закончится она не тогда. И даже не тогда, когда его предал друг, отбив у него жену. И даже не тогда, когда угнали его любимый Фольксваген. Его жизнь закончилась одним довольно унылым зимним днем, когда суровый мороз словно в насмешку раскрасил окна автобусов причудливым узором. Кашель не проходил очень давно. Что и не удивительно, ведь он безбожно курил.

Ему очень нравился этот процесс. Затянешься сигареткой и вдумчиво поглядишь в глаза собеседнику. А потом медленно выдохнешь дым себе под ноги. Или быстро, и на собеседника. Но какая теперь разница.

– У вас есть родственники? – замогильным голосом затянул врач.

– Какие именно?

– Ну, жена там, дети. Хотя нет, детей не надо. Родители есть?

– Нет, родители умерли, жена ушла, детей не нажили. Я один.

– Мне очень жаль, но у вас рак.

Жизнь его закончилась именно тогда.

Нет, физически он еще жил – что-то ел, что-то пил, где-то жил, но ему было абсолютно на все наплевать. Он не чувствовал вкуса пищи, не чувствовал больше вкуса жизни. Он истратил почти все свои деньги на дорогое лечение в одной из лучших клиник Швейцарии, но все было напрасно.

Теперь у него было одно легкое и ни единого шанса на жизнь. Домой его отпустили с напутствием написать завещание и поскорее привести свои дела в порядок. В последнее время уже практически не оставалось сил. К тому же, он сильно кашлял и без конца мерз.

Ну да хватит об этом. Грустные мысли слишком долго крутились в его голове. Слишком много сил он потратил на борьбу. Слишком много слез пролил в своей пустой квартире, терзая себя вопросом: «Ну почему именно я? За что, за какие грехи?»

Нет, сегодня он просто проживет один счастливый день, а если завтра все-таки наступит, то будь что будет.

Его бывший друг, уходя, заявил, что жизнь его закончится в одиночестве, потому что он не любит людей. Возможно, отчасти это было правдой, потому, что в глубине души он людей презирал.

Его до скрежета зубов раздражало, что многие по жизни не стремились ни к чему большему, чем, набив пузо семечками и залив начинающийся в желудке пожар литрами пива, сидеть на лавке в парке, коротая таким образом свою унылую, предсказуемую и блеклую жизнь.

Он всегда стремился вырваться вперед: и в школе, и дома, и даже среди друзей. Никто из его знакомых не знал пяти языков, а он знал. Никто из его знакомых не видел стольких стран, а он видел. Правда, пребывая в этом увлекательном процессе, он и не заметил, как в один прекрасный день самосовершенствование превратилось в банальную погоню за новым артефактом: посещение стран было все больше для галочки, ради испепеляющих взглядов друзей, завистливо разглядывающих его фотоальбом и мысленно желающих ему всяческих несчастий.

Сейчас он просто шел. До него донесся тонкий приторный запах платана. Он всегда считал, что это дерево не растет в средней полосе, но скорее всего, он этого просто не замечал. Вдохнув настолько глубоко, насколько он мог в своем состоянии, он мысленно перенесся на пять лет назад, в солнечную и невероятно гостеприимную Грецию. Однажды на площади прямо посреди улицы он увидел вековое дерево, источавшее такой же изысканно-приторный аромат. Дерево было столь высоким, что занимало собой практически всю площадь. Помнится, он сорвал тогда листочек и положил в книжку. Где она сейчас, интересно?

Следующим артефактом на его пути было несколько лиственниц, дружелюбно расположившихся у входа в парк. Проходя мимо деревьев, он вдохнул их хвойный аромат. К его удивлению, его не скрутил удушающий кашель, как это было обычно. Ни сейчас, ни тогда, когда он любовался платаном. Наверное, один только запах этих чудесных деревьев благотворно подействовал на него, притупляя бдительность клеток, завоевывавших все большее пространство у него внутри.

Ему вспомнилась теплая хорватская ночь, шум прибоя и мохнатые лапы сосен, спускавшиеся прямо к морю. Вновь и вновь он вспоминал их хвойный запах, ковер иголок под ногами и многочисленные шишки, то и дело норовившие превратить его прогулку в балансировку на воображаемом канате.

Неподалеку строители свалили кучу белоснежного песка. И где только они нашли его? Однако мужчина средних лет, одетый в теплое пальто, не видел их.

Перед его затуманенным от слез взором простиралась безбрежная гладь океана, он слышал мирный шепот доминиканских пальм. И только сейчас он понял, как дорога была ему каждая крупица, каждая деталь его путешествий, которые он раньше просто собирал для коллекции.

Он прошел мимо какого-то кафе. «Настоящее туретское кофе!» – гласила реклама, выставленная прямо посреди дороги. Раньше он бы возмутился грамотностью владельцев ресторана, а сейчас просто грустно вздохнул. Какая разница, как в раю люди пишут слово «турецкий», и какого рода будет там кофе. На мгновенье во рту у него вновь появился чарующий терпкий вкус свежесваренного напитка, того, что когда-то он пробовал в Стамбуле. Через минуту аромат сменился горьким сожалением.

Впереди шел старенький дедулька. На нем была застиранная черная майка с надписью Bangkok. Наверное, кто-то из внуков ему это привез. Интересно, идет ли сейчас там дождь, как шел тогда, когда там был он, средних лет гражданин в черном засаленном пальто. Больше всего на свете ему хотелось бы дожить до тех лет, когда и его внуки привозили бы ему сувениры на память.

«Либерти, ко мне!» – услышал он и вздрогнул. Кто-то звал свою собаку. Когда-то он был невероятно удивлен, узнав, что в короне статуи Свободы (Statue of Liberty) в Нью-Йорке есть место и для посетителей. Нечасто можно видеть памятники, внутрь которых можно вот просто так взять и залезть.

Так брел он, словно древние четки перебирая в памяти свои самые драгоценные сокровища, свои воспоминания. Ему было жалко со всем этим расставаться. Он знал, что если жизнь даст ему еще хотя бы один шанс или маленький шансик поехать куда-нибудь, он никогда больше не будет обходиться с ним столь бесцеремонно.

Он пошлет куда подальше всех этих друзей и все фотоальбомы. Все, что он будет делать, это впитывать в себя каждый момент. Никогда не знаешь, сколько еще вдохов и выдохов у тебя будет, и сколько моментов ты застанешь. Зря он их все так бездарно растратил.

Он подошел к дому почти на автомате. Вот и знакомая детская площадка. Опять мамаши занервничали. На этот раз он это заметил.

Он вздохнул и уже было направился к дому, как за спиной услышал пронзительный визг тормозов и раздирающий сердце на части крик какой-то женщины. Обернувшись, он как в замедленном кино увидел мальчонку, выскочившего на дорогу за красивым надувным мячом, казавшимся неестественно ярким на серой дороге.

Еще доля секунды, и мужчина в пальто со скоростью пули вылетел на дорогу. В последний момент он успел спихнуть ребенка с дороги в канаву. А потом все погрузилось в черный мрак.

«Доктор, он открыл глаза» – услышал он где-то очень далеко от себя. Свет резал ему глаза. Его страшно тошнило. Через некоторое время он смог различать людей и предметы вокруг себя. Еще через некоторое время он смог говорить.

– Старайтесь не разговаривать много.

– Что со мной?

– Жить будете. У вас сломаны три ребра и присутствует сотрясение мозга средней тяжести.

– Вы говорите, жить буду? Доктор, вы, наверное, издеваетесь. Или сильно прогуливали лекции в институте? У меня рак последней стадии, и уж чего я точно не буду, так это жить.

– Молодой человек, вы помните, как вас зовут? Вы помните, какое сегодня число?

– Меня зовут Валентин, сегодня шестнадцатое мая. Почему вы это у меня спрашиваете?

– Я хочу удостовериться, что с вашей памятью и восприятием все в порядке. Что вы не в состоянии шока и не принимаете себя за кого-то еще.

– Что все это значит?!

– Когда вас привезли сюда, я сделал вам комплексное обследование, чтобы предотвратить возможное внутреннее кровоизлияние. Да у вас одно легкое, но это еще не говорит о том, что вы не будете жить.

– А как же опухоль?

– Какая опухоль? Ничего у вас там нет. Не морочьте мне голову.

Две недели спустя мужчина средних лет пришел домой. Пальто он забыл в больнице, но возвращаться обратно совсем не хотелось. Тем более, что на дворе было первое июня и было совершенно не холодно.

На галошнице лежал пухлый конверт. В нем были результаты его предыдущего обследования. Несмотря на приговор швейцарских врачей, он никогда не переставал надеяться и продолжал лечиться. Он знал, что если у него есть хотя бы один маленький шанс, он не упустит его. Дрожащими руками он разорвал конверт. К многочисленным обследованиям прилагалась выписка, в которой сухо говорилось: признаков заболевания не обнаружено.