Валентина Лесунова - Дорога к озеру Страница 2

От кофе замутило. Так плохо, что захотелось открыть дверцу и выпасть на асфальт. И все мои страдания, наконец, закончатся.

Совсем недолго ехали, не прошло и получаса: «Я голоден», – хрипло произнёс Захар.

Он резко остановился у непривлекательного здания из серого бетона с вывеской «Пельменная». Сумеречный зал, стилизованный под старину: грубо сколоченная деревянная мебель. На полках вдоль стен горшки из керамики, медные самовары и деревянные кружки. Сомнительное для меня украшение. Или в эти кружки можно наливать пиво? Спрошу у Захара, но не сейчас. Жёсткий стул выпрямил спину, стало легче дышать.

Пельмени – не моя еда. Но Захар заказал. Заботливо придвинул салат, сметану: «Ешь».

Я не прошу, чтобы он обо мне заботился! Мне плохо, пища застряла в горле: не могу ни пить, ни есть. Тоска. Желание бежать. Но куда?

– Что с тобой? – Встревожился Захар.

– Мне плохо, я сейчас.

Не надо было есть помидоры. Я их не люблю в общепитовских салатах: сок вытек, мякоть затвердевшая, вкус сырой картошки. Ем только свежие, приготовленные дома.

В умывальнике прохладная вода, приятно, можно умыться, принять таблетку от головной боли. С трудом протолкнула.

Я не хочу никуда ехать, я ненавижу начальника, меня пугает путь в неизвестном направлении. Клаустрофобия плюс страх начальства, страх фобии, фобия в квадрате – я схожу с ума. Я мечтаю сойти с ума и боюсь этого.

Неужели кошмар никогда не кончится?

«Надюха, возьми себя в руки, обними себя крепче, вот так, я тоже обниму и поцелую. Но когда меня нет рядом, сама себя обнимай. Разве нормально, каждый вечер приходится тебя успокаивать? Что случилось в этот раз? Тёмной комнаты испугалась?» – спрашивал Дима, голос теплел, он улыбался мне. Улыбочка так себе, кривенькая, но хоть старался, и я успокаивалась. Вот и сейчас довела себя до того, что вот-вот сердце не выдержит и остановится.

Ну, почему я такая? Со своими комплексами накрутила себе такого, стыдно признаться. Даже Диме нельзя рассказывать, что Захара заподозрила немыслимо в чём. В том, что он хочет меня убить, потому что мы когда-то дружили с Ириной?

– Надин!

За столиком, у самого входа женщина – бегемот с необъятным животом, в чёрной юбке из шёлка, подол свисает до пола, и белой кофте в кружевах, вышивка искусственным жемчугом, махнула мне рукой, блистающей кровавым маникюром и золотыми перстнями, и назвала школьным именем. Трудно узнать, но я узнала по круглому, круглее не бывает, лицу одноклассницу Олю с рыбьей фамилией. Про неё говорили, что она гладила колготки. Чистенькая, аккуратненькая девочка со средними способностями. Карасёва? Акулова? Оля Окунева. Ну, как же, два «О», круглые очки. Теперь она без них. Бывает, зрение восстанавливается.

– Привет, Надин! Ты хорошо сохранилась. Знакомься, Егор, пока муж, – сказала она загадочно.

Рядом с ней сидел хмурый широкоплечий мужчина, почему-то я решила, водитель – дальнобойщик. В легковушке ему было бы тесно.

– Привёз в дешевую пельменную. Ты только посмотри, пластмассовые вилки, ни одной целой. В зубах, что ли ими ковыряют?

– Тише, Оля, тише, люди слышат, – уговаривал мужчина, склонив голову, скрывая выражение лица.

Лицо Оли налилось кровью, кажется, назревал семейный скандал.

Раньше она была беленькой, с чистой кожей, туго заплетённой косой, теперь мясистые щёки бордового окраса тряслись от гнева, рыжие спутанные волосы неестественно торчали в разные стороны. Глазки, и без того маленькие, злобно сверкали и пытались вылезти из жировых наплывов.

Её мать, активистка родительского комитета, тоже круглолицая, с ямочками на щеках, поправляя фигу на затылке из редких, серых волос, улыбалась нам: «Оленькины подружки? Вот и славно. С Оленькой дружите».

Своему зятю она тоже сказала дружить с Оленькой?

Оля была безобидной, кажется, все десять лет в школе у неё не было врагов, а про мать поговаривали, что она ссорилась с соседями и даже судилась. Мы повторяем наших мам?

Егор теперь смотрел перед собой, и то, что там было, ему не нравилось, но он готов терпеть всё, что пошлёт судьба.

Где-то я прочитала, что терпение – скрытое отчаяние.

– Вот, разводимся, – она кивнула на мужа.

– Зачем? – если прозвучало легкомысленно, я не просила втягивать меня в семейные разборки. Но как бы ни было, я на стороне Егора.

– Все разводятся, – пожала плечами Ольга, будто тема ей давно наскучила.

– С тобой всё ясно, мода, прежде всего. А вы, Егор, тоже хотите развода?

Поднял голову, посмотрел на меня, внимательно, лицо серьёзное, и его взгляд меня не раздражал. Кажется, дошло, что перед ним стоит привлекательная женщина.

Повеселел, не увидев обручального кольца. Понял, что привлекательная женщина одинокая и безрадостная? Пусть не совсем одинокая, но явно, к счастливым людям не относится.

– Теперь хочу, – улыбнулся он. Лицо разгладилось, молодой, наш с Олей ровесник. Для мужчины не возраст.

– Наконец! Я рада. Ты хорошо на него влияешь. Почему не приходишь на встречи одноклассников? Дай твой телефон, – Ольга порылась в сумке, достала изящную записную книжку и ручку. – Лучше сама запиши.

Егор протянул свою визитку:

– Может, пригожусь. Я занимаюсь перевозками. Обязательно позвоните. В любое время дня и ночи, – он погладил мои пальцы. Бережно, но я почувствовала его силу. Надёжная рука.

– Как же, перевозками. Теперь поняла причину нашего развода? Я сижу дома, жду его, а он неизвестно с кем в кабине едет.

Я постаралась легкомысленно махнуть рукой и грациозно пройти до места, где ждал меня Захар.

– Ну, как? Полегчало? – спросил он.

– Уже лучше. Может, поедем? Ирина заждалась.

Выражение его лица резко изменилось, будто сморщился надутый воздушный шар, губы дрожали. Неужели слёзы на глазах?

– Что-то случилось? С Ириной?

– Нет-нет, всё нормально, – он тоже испугался. Чего?

Шеф слишком изменчивый. Я не успеваю привыкать к его состояниям.

Совсем немного проехали по дороге, почти ровной, и мне снова нехорошо. Какой мучительный путь! Кажется, я застонала: его шея медленно задвигалась, напряглась, посинела от натуги, карие глаза в белых ресницах долго и пристально смотрели на меня. Ну, зачем он повернулся ко мне? Нельзя так, ведь он ведёт машину. Как бы чего не случилось, например, зайчик попадёт под колёса. Зайчика жалко. Или суслика. И мышку жалко тоже.

– Э, да ты совсем плохая. Укачало тебя, – резко остановился. Порылся в карманах, достал таблетки. Сколько их у него? – Выпей, обязательно поможет.

– Не надо, не хочу, прошу вас, не надо, – я отталкивала его протянутую руку.

– Ну, же, как маленькая. Больно не будет. Обещаю.

Я не хотела, но почему-то в одной руке оказался стакан с минеральной водой, в другой – таблетка. Положила её на язык, немного воды. Таблетка застряла в горле, будто раздумывала, не вернуться ли назад. Наконец, прошла. Я ждала облегчения, но оно не наступало.

Последнее, что помнила, испуганный взгляд Захара. Неужели я так жалко выглядела?

Меня уже ничего не тревожило. Куда-то делись привычные мысли: я злая, завистливая, принесла несчастье Ирине, родившей слепого сына, сама же избавилась от своего ребёнка. Мысли уплывали и меня уже не трогали, опустился туман, я погрузилась в сон, беззаботный, как в далёком детстве.

Долго просыпалась. Выныривала и опять погружалась в сон. Снился синий взгляд, весёлые глаза, загорелое лицо, немного хищная улыбка. Мужчина подмигнул и улыбнулся. Как мальчишка. Хитрый, из тех, что подсматривают, подслушивают. Что же он подсмотрел? Какую тайну узнал?

С трудом открыла глаза: незнакомое, почти во всю стену окно. Рама из светлого дерева, не обезображенного краской. По сумеречному небу плыл туман.

Если слегка приподняться, можно увидеть новенький штакетник. Сразу за ним сосновый лес, показавшийся в сумерках густым и непроходимым.

Кружилась голова. И я снова легла. Небо быстро темнело, и жёлтый цвет скатерти на столе у окна, приобретал серый оттенок. Жёлтый – любимый цвет Ирины.

Незнакомая комната пугала, но лежать уже не хотелось. На мне всё тот же сарафан из хлопка, но не холодно: я согрелась под тёплым одеялом, но тревога заставляла действовать.

Под ногами почувствовала что-то мягкое. Почему-то сразу поняла: тело человека. Нащупала шнур у изголовья кровати, кнопку включателя: хрустально зажёгся светильник на стене, осветилась комната, обилием техники напоминающая офис. Уж, не на работе ли я? И поездка с Захаром мне приснилась?

О, боже! Мужчина! В джинсах и знакомом свитере уткнулся лицом в ковёр. Слегка волнистые волосы. Я любила их перебирать и накручивать на пальцы. Поза неестественная. Так не лежат живые люди. Труп!

Инстинктивно выключила свет. Окно большое и не зашторено. Нежелательно, чтобы кто-то увидел меня рядом с трупом. Момент, определивший дальнейшие события: ведь я не вскочила, не закричала, не побежала звать соседей и вызывать милицию.