Игорь Родин - Совесть палача Страница 2

– И как? Понял, принял и простил?

Я только махнул рукой. Понять это несложно. А вот принять, согласиться и встроить в текущее существование гораздо сложнее. Не обманывать себя, а именно поверить в это. Чтоб аж благодать снизошла. Но наши костные прагматичные мозги, наши привычки и уклад, наши внутренние и внешние обстоятельства и нюансы хором отталкивают эту благодать снисхождения веры и переосмысления собственного бытия. И мы бегаем по краешку прибоя, лаем на горизонт, как собачки, но входить в воду и плыть глубже не решаемся. Убеждаем себя, мол, ладно, сегодня вот так, а уж завтра всё начну сначала. Куда там! Самообман. Самый лёгкий способ обмана. Как у Пушкина. Он сам был этому рад, только по другому поводу.

– Вижу, у тебя опять «депрессняк». Что-то ты опять грустный какой-то, – немного шутливо нахмурил брови Петя.

Ему сейчас было хорошо. Пиво живительной амброзией пролилось на иссушенные трезвой неделей стенки желудка. Те выстрелили кислым соком, а уж потом эту смесь всосали жаждущие поры, как посудная губка, отправив её по тонким хитросплетениям Петиного организма на сложные фабрики по разделению её на фракции, перегонку и выкристаллизовывание ректификата. А уж по токам крови капилляров, вен и артерий под мощным напором пламенного мотора, язык не поворачивается называть его насосом, таинство спирта отправилось в мозг. И там налипло на какие-то его аксоны, нейроны или что там у Пети внутри черепушки, активировав центры адской боли. И могучий Петин организм немедленно сыграл тревогу. В кровь выстрелили гормоны, отвечающие за удовольствие. Те самые эндрофины и прочие нейромедиаторы. И в результате он имеет то, что люди называют захмелением. Или опьянением. А сам он ласково говорит: «По шарам дало!» Кайф, короче. Хотя, по сути, всего лишь такая хитрая защитная реакция на боль.

Так-то.

Я неопределённо покрутил ладонью в воздухе, немного кивнув, но тут наш начинающий устанавливаться интим прервал дверной звонок. Петя чертыхнулся, встал, и принялся пробираться между балконной оградой и столом. Осторожно, чтобы не потревожить столешницу и не разрушить порядок и баланс на ней. По дороге он всё же не удержался и высказался:

– Тебе с твоим складом ума надо было подаваться в гуманитарии. А то теперь ты совсем превратился в злобно философствующего мизантропа и социопата. Налей там нам ещё, я быстро…

И ушлёпал разбитыми тапками по ламинату на прозвучавший уже второй раз нетерпеливый призыв. Я крепко ухватил бутыль двумя руками и начал неспеша наполнять его тару. Клацнули замки, и я услышал трубный голос нашего общего ещё со школы знакомого и заодно теперь Петиного соседа, Коли Токарева. Истинного пролетария и неугомонного оптимиста вкупе с шаловливо-очумелыми ручками. Он был младше нас на пару классов, но «доставлял» всей школе по полной программе, невзирая на юные лета. Помню, как сейчас, наше первое с ним столкновение произошло на втором школьном этаже у входа в туалет для девочек.

Я спокойно проходил мимо, когда эта самая грубо покрашенная половой краской увесистая дверь резко, почти с ощутимым свистом распахнулась на данное ей природой расстояние, и изнутри вылетел мне в объятья Коля Токарев собственной персоной. Вид у него был примечательный. Невысокий, с чёрными всклокоченными волосами, длинным римским носом и просто светящимися голубыми глазками. Глазки эти теперь вытаращились так, что были практически круглыми и в них плавал неподдельный ужас. Всё его пролетарское лицо выражало крайнюю степень возбуждения и, как ни странно, сосредоточенности. Целая гамма чувств мимолётом пронеслась у меня на виду: радость, азарт, страх, уверенность в победе и немного досады.

Почему я уловил досаду, спрашивать мне его не пришлось. Коля не успел ничего сказать, как ему в спину, будто пытаясь настигнуть или хотя бы окончательно выдавить его из сортира, грянул сотрясший стены взрыв. Дверь, которую витая пружина принялась с нарастающей мощью возвращать в исходное положение, чуть запарусила от встречной волны, но инерция росла, и она с громом захлопнулась, успев выдохнуть наружу пару клубов сине-серого порохового дыма. Коля врезался в меня, заключив в объятия, а из-за двери раздался многоголосый девичий вой, ор и визг.

Я оценил размеры предприятия. Если даже за убегающим Колей успело вывалиться столько дыма, внутри туалета сейчас стоял не просто туман, а такой смог, что его можно было грести руками, как снег, натыкаясь сослепу на подвешенные топоры. Я отшвырнул мелкого школьника в сторону, а он хитро улыбнулся и «вжарил» по коридору во все лопатки. На грохот уже тянулись старшеклассники и учителя. Позже я узнал, что кличка у Коли была соответствующая – Шустрый. А потом, уже гуляя по дворам, мы часто с ним пересекались. В основном, сталкиваясь с его новыми прожектами, подобными «сортирному взрыву». Кстати, взорвал он тогда адскую смесь из селитры, активированного угля, серы, магния, тёртого алюминия и даже где-то чудом раздобытого пороха. Видимо, он уже тогда знал, что такое катализатор.

Шустрый никогда не гулял просто так. Он всегда или испытывал свои изобретения и прототипы, или находился в поисках деталей и материалов к ним. Но общаться с ним было легко и весело, так как сам он был человеком лёгким и смешливым, со странным, но оригинальным чувством юмора. Каким и оставался до сих пор. Завидую я ему иногда. Такие лёгкие, воздушные люди. Живут мечтами, не плетут стратегические планы на года, а обходятся одним днём. Как блаженные. У меня так не получается. Мой оптимизм тлеет и задыхается под грудой аналитических расчетов, давних комплексов и многочисленных рефлексий. Где-то по краю этой помойки бродят паранойя под ручку с шизофренией, а на вершине горы сидит дракон страха и сомнений.

Кто-то вошёл в балконный проем, и я оглянулся, ожидая продолжить выпивать с Петей, но в раме косяка стоял Шустрый во плоти и крови. Он по-хозяйски упёрся поднятым локтём в балку, а вторую руку положил на талию. Его живые светлые глазки быстро бегали по столу, а рот уже искривился в счастливой ухмылке.

– Привет! – сказал он хриплым баритоном, на который переходил, когда не надо было повышать голос до децибелов оркестровой трубы. – Отдыхаете?

– Здорово, Шустрый, – кисло отдал я дань вежливости. – Ты разве дашь? Чего хотел?

– А я так, «мимокрокодил»! – засмеялся Коля и туманно пояснил: – Да за «болгаркой» вот к Исаю заскочил. Надо там кое-что отрезать…

– Голову себе не отрежь, – душевно предостерёг его я. – Пива «хапнешь»?

– Вай нот? – поднял густые брови Шустрый.

Я протянул ему свой бокал. Коля ухватил его ловкими грабками и припал к источнику блаженства. Выцедив его одним долгим глотком, он смачно чмокнул и, вдруг переменившись в лице, душевно рыгнул. На верхней губе у него застыла белая тонкая полоска пены. Как в детстве от молока. Теперь такое молоко не делают. Полоски от теперешнего блёклые и прозрачные. А мигом повеселевший Шустрый вдруг без перехода и подводок поинтересовался:

– Слушай, Глеб, вот ты какие формы минета знаешь?

Я немного сбился с мысли и опешил. Никогда не увлекался всякого рода девиациями. Мне и стандартных форм хватает.

– Ну, обычный, – вспомнил я для затравки, потом с сомнением протянул: – Вроде всё… А! Вспомнил! В специальном кино смотрел, такой, чтоб прям до желудка!

– Это всё фигня! – уверенно заявил Коля. – Про «Дракончик» слышал?

Я вспомнил. Где-то я про эти извращения читал. Наверное, в интернете, когда было настроение «сёрфить» по такого рода познавательным сайтам. Изюминка данного способа заключалась в том, что нужно было накопить побольше расходного материала, а потом, как раз во время его выдачи, схватить девушку за затылок и не дать ей продохнуть. Девушка давилась, задыхалась, и из носа у неё при удачном исполнении тёк тот самый расходный материал. Это и являлось основой «Дракончика». Самому проверять действенность и качество такого иезуитского метода мне никогда не приходилось. Хрень полнейшая, но я с видом знатока кивнул.

– А про «Одноногого пирата»? – не унимался весёлый Шустрый.

– А это что такое? – искренне удивился я, начиная наполнять свой бокал теперь уже себе.

– О! Делается это так! – оживился Коля, найдя покорные и благодарные уши в моём лице. – Делает она свои дела, а ты, как раз, когда начинаешь отстреливаться, целишься ей в глаз! Она вскакивает, и в это время ты бьёшь её по ноге! Оп-ля! Готово! По комнате прыгает «Одноногий пират»!

И весело, освобождённо засмеялся. Я тоже не удержался, представив, что сделает с Шустрым очередная его подруга, после того как она уймёт боль в ноге и вымоет глаз от спермы. Тут как раз подтянулся Петя. Он сунул Шустрому в грудь ладную японскую «Макиту» и поинтересовался: