Николай Гайдук - Царь-Север Страница 2

К этим потерям Н. Гайдука можно было бы отнестись со всей серьёзностью, но вот ещё такой же пример. Кто внимательно читал, или даже перечитывал «Тихий Дон» Михаила Шолохова, тот не мог не заметить: два первых тома – цельные, ровные и художественно совершенные. А два других – третий и четвертый – сплошной пунктир, фрагментарность и фабульные, сюжетные перепады. Однако эти неровности, в конечном счёте, не мешают воспринимать роман как выдающееся явление отечественной литературы.

Из бытовых сцен в романе Н. Гайдука заслуживает особого внимания «митинг» мужиков в забегаловке (Глава «Плач-Гора»). К сожалению, у нас на Руси это самое обыкновенное дело: два мужика за бутылкой – собрание, а три – уже демонстрация, бунт. А цена всему этому – грош. Дальше «мыльных пузырей», рожденных горячей кровью, вздыбленной алкоголем, дело не идёт. Появляется баба, берёт «бунтаря» за шкирку и гонит домой, подхлестывая оплеухами и матюгами. Тут Н. Гайдук предельно точен, абсолютно достоверен. А вся эта трагикомическая сцена целиком так и просится на театральные подмостки.

Но вернёмся от грустного бытописания – к высокой поэзии романа. Автор этих строк осмысленно и серьёзно предлагал однажды Н. Гайдуку отдельное издание его лирических отступлений. Начиная, допустим, с повести «С любовью и нежностью», затем роман «Волхитка» (Какое здесь изобилие прекраснейших моментов, исполненных высокой поэтической силы!). Затем – «Святая Грусть». Далее берётся весь лирический массив «Царя-Севера». И высокая стихотворная проза издаётся отдельной книгой в форме дневниковых записей писателя. Можно так – а можно и по-другому, варианты подачи этого материала могут варьироваться бесконечно. А эпиграф этой книги (или название) уже есть: «ПОСЛУШАЙТЕ ПЕЙЗАЖИ ГАЙДУКА. Валентин Курбатов». Уверен, по силе художественной выразительности, это была бы потрясающая, необычайная книга, раскрывающая творческую лабораторию писателя и его неординарный талант и личность.

Хотелось бы особо подчеркнуть сквозную тему всего творчества автора. Её заглавными словами вполне могли бы стать стихи Николая Рубцова: «Россия, Русь! Храни себя, храни!» Любовь к России, атакующие приливы защиты и сбережения своего народа и Отечества – проходят красной нитью через всю поэзию и прозу автора.

Погружаясь в творческий мир Н. Гайдука, а он по своему объему, ценному запасу и значимости уже «тянет» на семи-восьми томное собрание сочинений, невольно задаешься вопросом: откуда, по каким таким особым причинам и обстоятельствам у этого «сына алтайских степей» мог родиться такой могучий дар?

Изначально всё выглядит очень просто и обыденно. Алтай. Озеро Яровое, где Н. Гайдук родился, город Славгород, где он прописан «по метрикам». Затем село Волчиха – «малая родина», здесь прошло всё сознательное детство и юность; школа деревенско-советская; медучилище; армия; режиссерское отделение института культуры в Барнауле. А далее – дорога «в люди». Жизнь Н. Гайдука – в литературе – это своего рода восхождение на Голгофу, самоистязание, от которого, если вдуматься, оторопь берёт. Не всякий смог бы вынести такое на своих плечах. Жутко даже представить все его многолетние мытарства по городам и весям бывшего Советского Союза, а потом – России. И повсюду – испытания на прочность. Борьба за «место под солнцем». Выработка характера и отстаивание своих принципов. И при всём при этом – ежедневное, упрямое, ничем неодолимое стремление к тому, чтобы добиться проявления своей собственной творческой индивидуальности, как в стихах, так и в прозе; и потому сегодня Н. Гайдук на вершине своей Джомолунгмы, и над ней полыхает сказочное сияние Верхнего мира.

Откуда эта тяга к слову, откуда неистребимая любовь к языку? Где истоки творчества? Вопрос риторический. А В. Астафьев со своими шестью классами и школой ФЗО, а В. Распутин, В. Белов, В. Шукшин, В. Личутин. Е. Носов, В. Лихоносов и другие – они откуда? Кто, набравшись риску, может объяснить их появление?

Сам Николай Гайдук на вопрос об истоках творчества отвечает следующим образом: «Это, видимо, отдельный разговор, который должен касаться глубинных истоков России, Святой Руси и нашего славянского неба – без этой удивительной «подсказки» свыше, без тонкой, но прочной связи со всем мирозданием невозможно вымолвить ничего такого, что могло бы заставить людей прислушаться. И всё, что я пишу – это как будто не моё – это конспекты разговоров с Богом, который почему-то выбрал грешную душу мою для беседы с людьми». И далее Н. Гайдук продолжает: «Последнее десятилетие, сломавшее Россию через колено, красноречиво доказало, что в искусстве чисто и честно работают лишь те, кто связан с Богом, с небом. Всё остальное – жалкая подделка, бормотуха, разлитая по книгам и картинам…»

Значит, всё от неба? Истинно, так. Искра божья – небесный подарок. И остаётся только искренне радоваться, что у нашего народа появился ещё один талантливый, бесстрашный и яростный певец.

Владимир Павлович Марин, профессор, заслуженный работник культуры, член-корреспондент Петровской Академии наук и искусств.

Книга первая

Колдовское

В молодости мир казался краше и добрее, и вода казалась помокрее. Вода в Колдовском отличалась – добрым духом, целительным вкусом. И рыба там бродила забубённая – крючками питалась; молодцевато рвала тетиву и улетала стрелой, на прощанье помахавши хвостиком…

Колдовское озеро околдовало парня с первого взгляда.

– Будем строиться, Марья! – Он подмигнул жене. – Готовь посуду. Топор в самогонке замачивать надо… Что хохочешь? Я тебе серьезно. Есть такая примета. Народная.

Стояло погожее лето. Редкие дожди горстями сыпались – гасили золотистую жарынь.

Радостно работалось, азартно. Молодость играла в каждой жилке, любовь кипела в каждой капле крови. Он строил дом. Что может быть прекрасней на земле – своими руками отгрохать свой дом? Топор спозаранку звенел. Жадно откусывал лишнее. Плескался в белой пене шумных щепок. Без устали махал стальными крыльями, улететь хотел под небеса. Вечерело. Молоденький месяц, накаляясь вдали, становился похожим на острое лезвие, вбитое в берёзовое облако, растущее на горизонте.

– Антоха! – шумели мужики, помогавшие строиться. – Ну тебя к лешему! Хватит!

Он весело скалился, стружку смахивал с головы.

– Давай закончим ряд!

– Что – завтра дня не будет?

– А завтра мы другой рядок уложим и оконопатим мохом.

– Ну и дурной же ты, Антоха, на работу!

– А я не только на работу, я вообще дурной…

Мужики посмеивались. В вечернем воздухе ароматно пахло щепками. Бодрящей прохладой потянуло от озера. Соловей запел во мглистых липах, а мужикам померещился перезвон топора, гуляющего дальним тонким эхом. Заработались.

– Храборей! Ну, всё! До завтра! Мы поехали.

– Не проспите! – предупредил Антоха. – А то срежу с каждого по трудодню и даже по трудоночи!

Оставшись один, блаженно потягиваясь, Храбореев разделся догола, искупался в парном молоке: вода сияла, убелённая месяцем. Приготовив «солдатскую» похлебку на костре, он проворно опустошил кастрюлю.

«Эх! – улыбнулся мечтательно. – Хорошо бы смотаться к Марье, пошатать железную кровать! Но дворец мой кто будет стеречь?»

Антоха открыл тайник. Достал фонарик, удочку. Накопавши червей под липами – заспешил на озеро. До темноты торчал на берегу. Поплавок уже не видно, а он – сидит, мечтает о житье-бытье в своем «дворце».

Костерок, догорая, развалился грудой самородков. Темнота обступила недостроенный дом. Купол небо становился ярче, выше. Отраженные звёзды на озёрной воде распускались лилиями. Туманец клубился в низинах – клубками светлой пряжи подкатывался к будущей избе. В тёмных липах соловей продолжал наяривать. Потом замолчал – может быть, обнимался, целовался с подружкой своей.

В тишине было слышно, как бьётся хрустальное сердечко родника – неподалеку от сруба. Ветер в липах изредка ворочался, поудобнее укладывался на ночь. Роса набухала на листьях, на травах, на цветах таинственной июльской ночи. Крупная, увесистая роса. Рано утром встанешь, руки сунешь в траву – полные ладошки нагребёшь и, улыбаясь, умоешься колдовскими росами. И так хорошо на душе, так отрадно кругом – горло перехватывало редким нежным чувством. (Эти минуты позднее представлялись минутами счастья).

Солнце красный плавник горячо поднимало из глубины Колдовского озера. В туманах на том берегу приглушенно фырчала машина – пробиралась по мокрой высокой траве, над которой уже сверлилась первая пчела, бесшумно перепархивала цветная бабочка. И появлялись помощники – закадычные друзья по рыбалке и охоте, друзья по заводу, где Антоха вкалывал до недавних пор.

Первую страницу трудовой своей биографии Антон Храбореев накарябал в семнадцать лет. Работал учеником токаря на машиностроительном заводе; дорос до второго разряда, до третьего. Потом забрали в армию. Крупный, дерзкий парень – он служил в военно-воздушном десанте. Заматеревший, весёлый и отважный – вернулся в Тулу, где ждала подруга. Женился, и опять на заводе «блоху подковывал», получая гроши. Кроме премудрости токаря, освоил мастерство строгальщика. Металлообработкой занимался. Заочно поступил в политехнический, но вскоре надумал бросать.