Владимир Зангиев - Чужбина не встречает коврижками. История русского эмигранта Страница 2

Вдруг сквозь опущенные веки я почувствовал какое-то изменение обстановки вне тела. Открыл глаза. Так и есть, пассажиры проявляют активное шевеление. Ах, вон оно что! По проходу стюардесса катит тележку со снедью. Настало время придать заботы желудкам. Вон и желанные напитки виднеются, весело позвякивая от прикосновения друг с другом.

– Что вы желаете себе выбрать, сеньор? – обратилась ко мне по-немецки миловидная хозяйка салона.

Я, словно инопланетянин, только пучил непонимающе глаза. Она, извинившись, повторила свой вопрос на испанском. Я отрицательно замотал головой. Искушённая труженица международных авиалиний заговорила тогда по-английски. Но я, заскорузлый невежда, не владел даже этим обычным для всех цивилизованных народов языком межнационального общения. Окружающие с живым любопытством взирали на эту пикантную картину дорожной жизни. Я же наливался предзакатным пурпуром. Но тут в моей судьбе опять принял участие попутчик:

– Эль русо! (Он русский!)

Стюардесса печально на миг прикрыла большие глаза и беспомощно повела плечами, мол, в таком случае я бессильна чем-либо помочь. Она просто сделала белой ручкой однозначный выразительный жест в направлении своей скатерти-самобранки на колёсиках:

сам выбирай что хочешь! Меня вновь залихорадило: чем утолить аппетит? Передо мной распростёрлись всевозможные пачки, пакеты, коробочки с яркими оттисками каких-то фирм.

Под перекрёстными взорами как не ударить в грязь лицом? И я, оттягивая время, прикрылся джентльменским жестом: уступил право выбора снеди присутствующей здесь даме – супруге Диего. Она привычно по-хозяйски приняла от рук воздушной феи заказанные предметы и дети непринужденно, с присущей их возрасту непосредственностью, тут же принялись расправляться с замысловато упакованным содержимым. Я краем глаза взирал на эту картину, лихорадочно отмечая в своем сознанье как правильно обращаться и с чем… После предложенной трапезы сильнее томила жажда и на моё счастье тележку с напитками вкатывали беспрерывно, снабжая пассажиров питьём.

Но, как говорится, хорошо всё то, что хорошо кончается! И через некоторое время от обильного приёма напитков я стал испытывать определённое беспокойство: мой организм мучительно желал освободиться от отработанной жидкости. Куда же идти? Где находится

туалет? Ведь «Бюинг» – это не «Ту» и здесь всё не по-нашему. У кого можно спросить? А мгновения-то торопят. Конечно же, в роли избавителя должен предстать Диего. Как известно, нужда делает нас изворотливыми. И вспомнил я про испанский словарь. Порывшись в дорожной сумке, нашёл его и достал. И так я впервые прикоснулся к актуальной теме преодоления языкового барьера. Быстро отыскал в словаре раздел, начинающийся с литера «Т». Перед заинтригованным взором собеседника поспешно заскользил указательным пальцем по странице и остановился на искомом слове. Латинский друг понимающе закивал и опять что-то затараторил, сопровождая свой монолог выразительными жестами. Из всего я быстро уловил главное – искомое направление. Мысленно проложив геометрический вектор, едва сдерживая своё нетерпение, энергично прошагал вперёд.

Не задержусь на необязательных подробностях описания сантехнических достижений цивилизованного запада, составляющих интерьер внутри поднебесного санузла, а только позволю себе говорить о том, что оказалось для меня проблемой.

Справив естественные потребности, встала предо мной необходимость выполнить гигиенический ритуал – намылить руки и, затем, вымыть их. В моем понимании мыла, как такового, – твёрдого, ощутимого, кускового нигде не оказалось. Но я исступлённо искал, методично обследуя окружающее пространство. На миг взгляд соприкоснулся со своим отпечатавшимся отражением в туалетном зеркале. О, боже мой! Кого я там увидел. Неужели это я? Ну и рожа! Нездоровый блеск во взоре, лихорадочная поспешность в движеньях… Убойный советский менталитет: мы сами всё знаем! И чего он стоит, столкнувшись с практической действительностью. Навечно в моей памяти запечатлелся этот зеркальный образ.

Продолжу повествование. Напрягая все органы чувств, я углубился в поиск. И вот, обострившимся обонянием, уловил, наконец, знакомый аромат парфюма. Он исходил от пластмассового приспособления, прикреплённого к стене повыше керамической раковины. Я внимательно исследовал пластмассовую коробку. Ага! Снизу виднелся коротенький тоненький патрубок, края которого были в засохшей мыльной пене. Спереди коробочки отчётливо выделялась кнопка. Я сообразил, что жать надо на неё, а руку держать снизу. Так и сделал. И в следующий миг в ладонь мне с веселым свистом машина высморкала оранжевую перламутровую соплю, пахнущую апельсином. Я невольно отдёрнул руку, и с брезгливым и глупым видом принялся рассматривать то, что мне подарила машина.

– К чёртовой матери их дурацкую цивилизацию! – чертыхался я про себя. – Надо смывать эту хреновину, отправляться на своё место и приходить в себя, анализируя постигнутое.

Я бесполезно дёргал кран со всех сторон, но никак не мог от него добиться хоть тоненькой струйки влаги. Он не имел привычной вертушки сверху, был лишён и какого-либо рычажка, а также, не имел нажимного устройства снизу по принципу наших кранов в поездах…

Из-за двери доносилось нетерпеливое вежливое покашливание и приглушенный гул ожидающих снаружи своей очереди. Я понял, что долго испытываю чьё-то терпение, нужно и меру знать. Пришлось вытащить из кармана носовой платок и ожесточённо отереть им ладонь от жидкого мыла. Но это было ещё не всё. Надо было выйти наружу. А дверь не открывалась. Добравшись до туалета, на радостях я её захлопнул, а как открыть – не знаю. Мне было уже совсем не смешно. С остервенением стал дёргать её к себе и от себя, но все попытки оказались тщетны. И, наконец, меня осенило: это же запад, у них тут всё автоматическое! Значит должна где-то быть кнопка. Не вдаваясь в английские надписи, я нажимал на все подряд попадающиеся кнопки и выключатели. Однако, дверь по-прежнему упрямилась. Я был на грани истерики: ещё не добрался до Америки и уже сплошные неприятности. А за перегородкой очередь, хоть и не по-нашему, но роптала всё выразительней и громче.

И тут я увидел вдруг огромную, как пята, пожарного цвета кнопку. «Она!» – только и подумал радостно и… исступлённо нажал.

Ох, как громко завыла сирена! От неожиданности у меня подкосились колени и я обессилено сел на унитаз. А за проклятой дверью доносился приближающийся топот спешащих на помощь ко мне. Последующая же картина живого дорожного быта, конечно, была оригинально – потрясающей: я восседал на унитазе с застенчиво – глупым видом, а в открытом дверном проёме понимающе улыбались сочувствующие лица.

Незавидная роль – испытать себя дикарём среди цивилизованного общества.

Весь самолет уже знал о моем происшествии, на меня с интересом оглядывались, снисходительно сочувствовали. Теперь я старался как можно реже покидать своё кресло. Решил, лучше уж буду углублять познания в языковом аспекте. Ударился в испанский. Словарь постоянно шуршал перелистываемыми в руках страницами. С трудом я добывал интересующие меня сведения о чилийском быте. Диего советовал обратиться за помощью в российское посольство. Но я-то наверняка знал, что там таких как я отнюдь никто и не ждёт. Поэтому нужно было избрать другой вариант. И этим спасительным вариантом за границей была русская церковь. Чилиец нарисовал подробную схему, где такая церковь расположена в Сантьяго и как до неё добраться.

Вот таков был начальный этап моей чилийской эпопеи и в продолжение всего этого времени я испытывал ощущения парашютиста, впервые прыгнувшего затяжным прыжком.

Глава вторая

С горем пополам покончив со всеми таможенными формальностями в чилийском аэропорту, я с облегчением вышел наружу. И сразу же столкнулся с другой проблемой. Дело в том, что всё происходило в декабре месяце и в России вовсю царила зима, а в тот день, когда я улетал, температура воздуха в Москве была 15 градусов ниже нуля. Здесь же, в Сантьяго, было лето в самом разгаре, зверствовало обжигающее латиноамериканское солнце, и температура превышала 30 градусов выше нуля. Окружающие, естественно, обращали на меня внимание; своим нелепым видом я вызывал их живейший интерес: в тёплом зимнем пальто и меховой шапке среди пальм и другой тропической растительности я выглядел форменным идиотом. Внутри аэропорта работали кондиционеры, да и озабоченный таможенными делами, я не испытывал жары. Но вне здания было совсем другое дело.

Пришлось прямо на улице заняться сменой гардероба. Оставшись в шерстяных брюках и тёплой рубашке, я облегчённо взглянул на окружающий мир. О, боже! Опять не то. Вокруг все были жгучие брюнеты, загорелые до интенсивного шоколадного оттенка, одеты в шорты и лёгкие майки. Я же своим бледным видом никак не вписывался в окружающий ландшафт и составлял собой разительную дисгармонию. Но несмотря ни на что, необходимо было внедряться в существующую реальность. Первое, что я должен был сейчас предпринять – это обменять мои доллары на местные песо. Ощущая себя этакой бледной поганкой, нерешительно подошёл к первому попавшемуся служащему в униформе и, тыча ему под нос доллары и словарь, с помощью пантомимы стал объяснять суть своих домогательств: