Анна Горфункель - Наташа, девочка из Гжатска. Письма и воспоминания Страница 2

А в начале лета 2007 г. Наташа добавила в очередном письме (в ответ на моё): С добрым утром, дорогая. О детстве: а я как раз и не помню, что папка меня наказывал, помню, что не за то, что я была непослушной, а за то, что рассердившись на тебя, говорила тебе: а ты нам не родная (вот свинья!), за это бил ремнём и правильно делал. Наказаний никогда не вспоминаю, может быть, как раз потому, что понимала, что – за дело. А вот помню только, что ни одно моё желание – ни одно! за всю детскую жизнь! – не было выполнено. А желания были: санки, самые простые, как у всех, а не голубые с двумя дощечками, третья была сломана. Я так всем завидовала, что катаются, а мне было стыдно выйти со своими санками, над ними смеялись. Очень хотела маленькую куколку и к этому – как у всех подружек – посудку маленькую, кроватку и др. мелочь. А нам папа привёз большие куклы, с которыми нельзя было играть. С 1 – го класса просила платье синее в белый горошек. Наконец, купила такое на 1 – м курсе в ин – те со стипендии. Всё детство носила длинные платья и пальто, «чтобы хватило на 10 лет», просила хотя бы подшить, нет, велели так и носить. Всё время выглядела, как «детдомовка». Перед поездкой в лагерь остригли наголо, помню, что умоляла не стричь, думала, что не только не поеду в лагерь, но и брошусь под поезд. И ещё таких примеров очень много, очень жаль, что помню всё. Помню, наверно, потому, что все детские желания выполнила: в горошек у меня (люблю до сих пор) не только платья и блузки, но и полотенца и постельное бельё. А с куклами наигралась досыта с Люцкой и Мадленкой. Только ты выполнила моё желание: к выпускному вечеру в ин – те послала мне крепдешиновый (первый в жизни) материал на платье. В нём я была и на своей свадьбе. На выпускном вечере в школе была единственная в чёрном (!), все остальные девочки – в белых. А у нас был только такой материал, а новый не купили. Могла бы ещё писать очень много, если надо, напишу. Пока, до след. письма. Н.

Юность

Воспоминания Клары Алексеевны Лизовской – подруга, заслуженная учительница, ветеран труда, Минск.

…В Псков Наташа, как и я, попала случайно. Мы приехали в Ленинград, в Герценовский пединститут. Но в 1948 г. демобилизовали молодых со средним образованием фронтовиков – и они ринулись в пединституты и другие вузы, и их приняли с любыми оценками, лишь бы пришли на экзамен и был документ о среднем образовании. И вот мы, сдавшие экзамены на «пятёрки», кроме одной «четвёрки», не были приняты. Нам предлагали вузы другого профиля, мы не хотели. Там сидела представительница Псковского пединститута – набирала почти отличников. Я сначала возмутилась: «В такую дыру?! «Ревели все. Но потом… И мы сдали документы. Я поехала домой – в Пярну Эстонской ССР, где служил тогда отец начальником политотдела 30 – го корпуса, который освобождал Ленинград и участвовал в Параде Победы. Он сказал, что переведёт меня из Пскова в Ленинград, и я поехала в Псковский пединститут. Он размещался в дореволюционной учительской семинарии. Жили мы в общежитии в старой деревянной школе барачного типа, в 2—3 – х км. от института, ходили пешком. На первом курсе жили в актовом зале (около 60 человек!), сплошные кровати и между каждой парой – тумбочка, одна на двоих, узкие проходы. Лампочка под потолком горела всю ночь: всегда кто – то что – то делал, приходили, кто когда хотел. Одолевали клопы. Bсе приспособились: полночи все спали на одной стороне – клопы к ним, полночи на другой – клопы добирались до своих жертв только к утру. Пора вставать. На всех одна кухня. Завтрак =? обед – в студенческой столовой – всё без мяса, винегрет. Рядом был ресторан – комплексные обеды (34 коп.) – всё то же – тощее, но чистенько. Потом он освободился от студентов… Нам с Наташей было ещё хорошо – мы сразу получили стипендию, а после первой сессии – повышенную. С Наташей я попала в одну группу, но в разные по иностр. языку. Я – немец. язык, в школе его преподавала настоящая немка – мне хватило знаний на весь первый курс. Я опоздала к 1 сентября, и меня исключили из списков. Но я была смелой девушкой – прямо к ректору, ему это понравилось, и он взял меня. Направили в общежитие, но без места… Сдвинули 2 кровати, и я спала между ног двух студенток… Набралась вшей… еле избавилась. Потом, зимой кого – то отчислили, и я получила место. В умывальнике вода только холодная. Очередь. Вставали пораньше, мылись до пояса… Со 2 – гокурса мы жили с Наташей в одной комнате – 17 человек, никаких столов и стульев, туалет, конечно, на улице. Он до сих пор мне снится в кошмарных снах: света не было, собирались по несколько человек, со спичками… На ногах резиновые боты, в них туфли, а у многих только туфли на всю зиму, а грязь, снег… Утром бегом на лекции, потом допоздна – в библиотеке. К нашему счастью в институте было немало хороших преподавателей, тесно связанных с Ленинградом: наша любимая Софья Менделевна Глускина (история русского и древнерусского языка). До сих пор для меня нет ничего интереснее! У меня есть «Избранник», я его до сих пор перечитываю. С. М. была образцом не только в своём предмете, но и высоконравственным человеком. Она не представляла, как мы можем чего – то не знать, слукавить, что – то не исполнить. Она нас не отчитывала, только посмотрит своими библейскими глазами – и всё ясно. Мы любили её беззаветно, и очень многие занимались в лингвистическом кружке.

Мы приглашали Камберского, прототипа Кораблёва из «Двух капитанов» Каверина, он до нас преподавал в ин – те, в частности, у моего мужа, который учился на год раньше. И ещё мы приглашали опального Творогова, большого знатока древнерусской истории и литературы. Он был до войны репрессирован, на Соловках отморозил ноги, ходил очень плохо, строгое лицо римлянина, седые длинные кудри, бедно одет, но при бабочке. Жил он в коморке при «Поганкиных палатах», где был музей. Когда встречали его в городе, он сильно волновал наше воображение.

Творогов доказывал, что «Слово о полку Игореве» написано стихами, у него были целые таблицы. И вот мы пришли к нему в хибарку и пригласили в институт на заседание кружка. Это был большой риск, но мы об этом не думали. Он пришёл со своими таблицами, но у него от всего перенесённого была нарушена речь, и понять его было непросто. Когда читаю старые русские произведения под редакцией Д. Лихачёва, кумира нашего времени, и нахожу комментарии и подготовку текста Творогова, очень радуюсь – мы его знали! Он выстоял!

Нашим куратором был Павел Семёнович Рейхман.

Была у нас прекрасная преподавательница русской литературы 19-го века Мария Титовна Ефимова, преподавал политэкономию Дувидович, тоже большой дока в своём деле.

Ещё был эпизод: нам не читали логику, но обязали сдавать экзамен – мы бунтовали, но сдавать пришлось, учили всю ночь, получила «хорошо» – лишили «Сталинской стипендии», меня спасал отец – мог помогать. На 2-м курсе к нам пришёл Ягодинский – настоящий учёный, с окладистой бородой, высокий, красивый. Он продолжал вести наш лингвистический кружок, но вскоре умер.

С 1949 г. я стала дружить с Лисовским Славой (с исторического ф-та), моим будущим мужем, с ним проводила всё свободное время, а Наташа – с Риной Олютиной, которая часто была без стипендии, и Наташа ей во всём помогала… Потом они потеряли друг друга, Наташа её долго искала, даже по интернету, но Рина уже умерла…

Мы работали на восстановлении послевоенного Пскова, рядом с пленными немцами. Конечно, в свой единственный выходной день. На копке картошки в совхозе «Диктатура», что в 10 км. от Пскова. Нам выдавали какие-то трофейные ботинки, и мы спозаранку тащились в совхоз, целый день копали картошку – и к ночи – опять домой. Однажды не знали, как дотащиться – невозможно устали. Тогда очень весёлая девушка Валя Лаберко, скомандовала: «Стройся! Запевай! «И мы грянули: «Шагал по Уралу Чапаев – герой»… и со свистом – дошли, благополучно. Мылись холодной водой, да ещё и на танцы…

У нас в институте были прекрасные тематические вечера, их устраивали по очереди разные факультеты. Новый год тоже встречали на вечере, приходили многие преподаватели. Много танцевали. Ходили в драмтеатр им. Пушкина (очень хороший театр), в кино. К выборам – мы все в агитбригадах, обязательно на демонстрациях. В общежитие возвращались только спать. Идти было страшно – темно, развалины – по одному не ходили.

Было ещё большое событие. В 1950 г. мы организовали экскурсию в Михайловское, Пушкинские горы, Тригорское, Были на могиле Пушкина. Ехали туда 150 км, в кузове грузовика. Мы встречались со знаменитым Гейченко, который был назначен директором разрушенного заповедника. Он – без руки, но сам помогал восстанавливать – во всём!…

В неустроенности быта трудно было с гигиеной, аккуратностью, но мы старались поддерживать чистоту во всём, хотя институтом жили с утра до позднего вечера ежедневно. Баня была очень далеко, но мы регулярно ходили, голову мыли в общежитии – всегда были с ухоженными волосами, в чистой одежде. Мы не ныли, не скулили, были энергичны, веселы. Главным для нас с Наташей была учёба, наука. Мы были трудолюбивы, целеустремлённы и вместе думали об аспирантуре. Наташа добилась этой цели! А мне «помешала» любовь: на выпускном курсе я вышла замуж, потом мои родители пригласили зятя к себе на лето, и я, конечно, поехала с ним, а не в Ленинград. Потом мы с мужем 4 года работали в деревне Псковской обл., в школе. А когда переехали в Минск, я пыталась поступить в аспирантуру в университет, но встретили меня, как чужака. На последний экзамен я уже не пошла – умер отец, мы остались неустроенными, без квартиры.