Геннадий Мурзин - Сквозь призму права. Судебные очерки, статьи, эссе Страница 2

Выдержка из шифровки, поступившей в УМГБ:

«Парашютисты – бывшие граждане СССР. В годы войны попали в плен. Находились в концлагере. Освобождены американскими войсками. Завербованы спецслужбой Гелена. Несколько лет обучались в разведшколе».

…Село Светлояр Тамбовской области. В маленький домик на три окна наведался гость. Для хозяев – Прасковьи Николаевны и Митрофана Денисовича – совершенно не знаком. С его приходом в души стариков почему-то поселилась тревога, хотя тот не успел произнести ни слова. Странно вел, загадочно.

«Глаз у гостя нехороший, смурной», – подумала Прасковья Николаевна и недовольно поджала сухонькие губы.

Томилины отнеслись все-таки по-русски, уважительно, ни о чем не спрашивая, усадили в красный угол, за стол, под образа. Сами сели на толстенную и широкую боковую лавку. Они полагали, что гость, если будет надобность, первым заговорит.

И гость действительно заговорил. И обратился почему-то не к хозяину, а к хозяйке:

– Я – из госбезопасности, – представился он и уточнил. – Лейтенант Свинцов… Мне поручено выяснить кое-какие детали… – сделал паузу, цепко всматриваясь в испещренное морщинами лицо Прасковьи Николаевны. – В отношении вашего сына.

– Какого такого сына? – недоуменно спросила Томилина. – У нас было три сына, а сейчас вот… одни-одинёшеньки. Помирать станем – некому упокоить, – старуха приложила к глазам уголок передника.

– Будет, старая, мокроту-то разводить, – прервал Митрофан Денисович. – Горе наше уже трижды выплакано. Чего нет, того нет и не возвернешь. А вам, гражданин хороший, скажу: все сыновья в земле упокоены. Старший, Михаил, у озера Хасан сгинул, погиб, значит. Средний, Сергей, в тридцать девятом на току, в молотилку угодил, всего искромсало, помер. Несчастный случай, сказали врачи, с летательным исходом.

– Летательный или еще какой там случай, – не знаю. – Хозяйка, кажется, пришла в себя. – В несчастный случай – не верю. Чую, сердце материнское подсказывает: подтолкнула нашего Сережку чья-то злая рука. Ходила я в НКВД, да что толку-то?

Гость вдруг стал проявлять нетерпение.

– А что с младшим?

Ответила Прасковья Николаевна:

– В сорок первом мобилизовали, срок пришел, а в сорок четвертом погиб, на белорусской земле.

Лейтенант Свинцов спросил:

– А точно, что погиб?

Старуха хмыкнула, встала, подошла к огромному кованому сундуку, открыла, достала пакет, перевязанный лентой, развязала, достала документ и подала начавшую уже желтеть бумажку.

– Коли не верите, сами смотрите похоронку… С полгода назад ездила в Белоруссию, помогли мне сыскать братскую могилу, молитву сотворила по младшенькому, Васятке. Большой памятник. На нем нашла надпись: «В. М. Томилин». А еще написано желтыми буквами: «Вечная слава героям, отдавшим жизнь при освобождении Советской Родины!»

Как бы из простого любопытства лейтенант Свинцов спросил:

– Позвольте взглянуть на фотографию младшего сына?

Старушка развела руками:

– Нет ни одной. Перед войной как-то фотограф не попался на глаза. Потом, когда писала на фронт, просила Васятку выслать фотку. Ответил так: не артист я, а боец Красной Армии; некогда фоткаться, надо бить фашистскую сволочь.

Хозяин, почти все время молчавший, вдруг встревожился.

– Товарищ лейтенант, а почему вы интересуетесь Васяткой? Вы что-то знаете? Уж не жив ли он?

Свинцов встал и заспешил к выходу. Уже у порога сказал:

– Думаю, что ваш сын действительно погиб…. Кстати, если вдруг весточку получите от «воскресшего из мертвых», то сразу же сообщите в госбезопасность.

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«И милиционеры, и чекисты были поставлены, как говорится, на уши. Почему? Дело в том, что из показаний того, который попался на краже велосипеда, стало ясно: задание, с которым прибыли в Союз шпионы, непосредственно касалось Свердловской области. Москва сообщила: второй парашютист направляется к нам, в сфере его особого внимания лагерь „100“. Я, будучи зеленым опером, не знал, что скрывается за этими тремя цифрами, но догадывался: если американская разведка интересуется, то, значит, что-то очень и очень серьезное. Гораздо позднее только узнаю – это не что иное, как секретнейшее оборонное предприятие».

Выдержка из шифровки, поступившей в УМГБ:

«Приметы, направляющегося в Свердловск разведчика: выше среднего роста, плечист, нос горбинкой, сухощав, глаза серые, волосы темные, от природы слегка вьющиеся, стрижётся коротко, лицо круглое, чистое, без каких-либо внешних изъянов, походка – твердая, уверенная, возраст – 35 лет».

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«В одно из отделений связи Свердловска (по словам задержанного на Украине) разведчики должны были обратиться, где на их имя предполагались переводы на приличную сумму. Проверили: точно, переводы уже ждут получателей, но пока что никто не обращался. Начальника предупредили: как только кто-либо обратится, немедленно известить органы».

Село Светлояр Тамбовской области. Томилины только что вернулись с сенокосных угодий, где стоговали сено. Умаялись. Присели на завалинку, чтобы передохнуть.

Издалека заприметили знакомую фигуру письмоносицы Дуси. Старики ей не были рады, потому что им некому письма слать. Последний раз Дуся старикам услужила в 1944 году, когда доставила похоронку на серой шершавой оберточной бумаге.

– Здравствуйте! – Поравнявшись с домом Томилиных, радостно воскликнула письмоносица и полезла в тощую кожаную наплечную сумку. – Прасковья Николаевна, тебе телеграмма-молния.

Старушка, поправив ситцевый платок на голове, грустно усмехнулась.

– Насмехаешься всё…

– Никаких шуток, Прасковья Николаевна. Распишись в тетрадке о получении.

Томилина попыталась нацарапать свою фамилию, но трясущаяся рука никак не повиновалась ей, поэтому попросила мужа:

– Распишись, старый… Руки, что крюки… Ни на что уже не годятся. – Потом спросила письмоносицу. – От кого, скажи, телеграмма?

Дуся только рассмеялась.

– Не знаю… Телеграмма заклеена. Не имею права заглядывать.

Махнув рукой старикам, Дуся побежала дальше.

Долго Прасковья Николаевна, вертя в руках телеграмму, не решалась оторвать узкую склейку. Она по-прежнему не верила, что телеграмма именно ей, а не кому-то другому. Она знала: некому ей слать телеграммы, совсем некому, а тут… Нет, на почте не могли ошибиться…

Старик подтолкнул под локоть.

– Не шеперься, старая, скорее читай!

Вот что было в телеграмме:

«Мама зпт здравствуй тчк Я жив и здоров тчк Извини зпт что не писал тчк Подробности потом тчк Я в трудном материальном положении тчк Прошу телеграфом выслать 200 рублей Свердловск жд вокзал почта тчк Твой сын Василий тчк».

Несколько раз перечитала, а все равно не верила. Попросила мужа вслух прочитать. Тот, натянув на переносицу очки на веревочках (душки давно сломаны), раздельно, дрожащим голосом прочитал.

– Что думаешь, старый, а?

– Слышала же, что сказал лейтенант… Злой человек с нами шутит.

– Какой ты после этого отец. – Укорила старуха. – Ничто в тебе не ёкнуло. Дитя родимое в беде, помощи просит, а ты…

– Складно написана телеграмма… Заворчал старик. – Запятые и точки на месте… Не Васятка это… Вспомни письма с фронта…

– Много лет прошло… Образовался… Чует материнское сердце…

– А, – махнул старик рукой, – делай, как знаешь… Тоже сердце имею. Мне Васятка не чужой, сын, худого, если это он, или зла не желаю.

– Соседка сказывала намедни, будто и после похоронки возвращаются живёхонькими. А вдруг писарь насчет Васятки описку сделал?

– Нашла, – забурчал старик, – кого слушать – первую на деревне болтушку.

Прасковья Николаевна не унималась.

– Одна беда: где такие большие деньги взять?

– Сходи к председательше, – посоветовал старик. – У нее есть деньги… К осени телок подрастет, продадим, отдадим долг.

Раздобыла-таки мать деньги. Отпросилась у председателя и на другой день, с утра уже была в райцентре, на почте. Отправила, как и просил сын, телеграфом. Как сказала телеграфистка, через два часа адресат сможет получить деньги.

Выполнила старуха материнский долг, но в душе по-прежнему тревожилась: а что, если деньги отослала в руки прохиндею какому-нибудь? Долго бродила по райцентру и возвращаться в село не торопилась: что-то ее здесь удерживало.

Седьмой час вечера пошел. Прасковья Николаевна в очередной раз остановилась возле районной милиции. Вновь в голове всплыло предупреждение лейтенанта. Госбезопасность, сказывают люди, шутить не любит. Неровен час какому-нибудь бандюге подмогла. А что? В газетах разное пишут.