А. Гасанов - Татарская деревня. Сборник рассказов № 17 Страница 2

Пианино давно расстроилось, несколько клавиш западает, и голодная до полуобморока Наталья Борисовна настойчиво подбирает по ночам мелодию, чудовищно фальшивя, а ей стучат в стену, и она краснеет от крика:

– Сволочи!.. Я так и скажу вам – сволочи вы все!..

Спасаясь от холода (окно разбила утюгом, ругаясь с соседями, которые запрыгивали с тротуара на балкон четвёртого этажа), она как-то чуть не сожгла дом, поджигая газеты, кто-то вызвал пожарных, заметив дым, и вот Наталью Борисовну, брыкающуюся и визжащую, под руки выводили из подъезда, а она, совершенно обезумевшая и прозрачная, разбивая в кровь босые закоченевшие ноги, тощая и белая, кричала своим контральто:

– Т-ты смотри, какие сволочи!.. Т-ты смотри!..

…Фотографии ещё месяц валялись по всему двору.

А ближе к весне в их квартире начался ремонт.

Квартиру получила многодетная семья какого-то сантехника-узбека, и всё успокоилось. Целая бригада земляков сантехника с колоссальным трудом вытащила пианино из подъезда, погрузили на грузовик и увезли куда-то. Говорили, что внутри пианино нашли мумифицированного Шарика с забинтованными лапами, одетого в детские штанишки, шапочку и курточку…

****

Серьёзное дело

– Не побеспокою?.., – Василий Сергеевич начинает привычно с порога, издалека сообщая о своём приближении, – Не побеспокою, говорю, милая?

– Здравствуйте, Василий Сергеевич, – красавица Верочка сияет белым халатиком. Сложив ухоженные лапки на столе, она улыбается открыто и просто. Старик с длинной белой бородой захаживает часто. И по всему выказывает в себе отменного когда-то кавалера. Еле ноги переставляет, а осанку держит молодецки, разговаривает вежливо и с достоинством. Комплименты говорит простые и приятные.

– Как вы сегодня, Василий Сергеевич?

– Да «как-как»?, – вздыхает тот озабоченно, стараясь не пугать, но умница Верочка уже увидела тень на его лице, и участливо нахмурила бровки, готовая слушать и жалеть, – Давление, понимаешь… Погода вишь чего выделывает?.. Вчера смотрю – минус пять! А сегодня утром глянул – мать честная! Плюс четыре уже!.. И это с утра уже!.. Ну надо же?.. Тут какое давление-то нам старикам?…

Девушка кивает, соглашаясь. На красивом личике испуг и сочувствие, аж губки ладошкой прикрыла.

– А так, вроди ничего!.., – приятно польщённый искренним участием, Василий Сергеевич спешит успокоить, пошутить, – Коптим потихоньку небо-то!.. Хоть и мухомор-то я уже старый, да дряхлый!.. А ишо ничё!.. Бултыхаемся!..

Верочка улыбается, чуть покачивая головой, мол «какой-же вы там старый?», язычком цокает, а дед перебивает, заранее не соглашаясь:

– Да, милочка!.. Старый уж!.. Старый!.. И глаза ни те, и… забывать стал… Мухомор и есть мухомор!..

По-мужски круто поворачивая тему разговора, Василий Сергеевич поднимает бровь, спрашивает строго:

– Замуж-то не вышла ишо?

Верочка смеётся, краснеет, расцветая на глазах. Мотает головой озорно, шлёпает себя серёжками по щекам, в шутку показывая виноватую:

– Никто не зовёт!..

– От же ж!.., – старик театрально рубит сухой огромной ладонью воздух, горько ругается строгим шёпотом, – От же ж паразиты какие безглазые!.. Упустят такую раскрасавицу!.. Упустят же!.. Дуралеи такие!..

Делово допрашивая, словно любимую внучку, продолжает строго:

– Жених-то есть?

Верочка ставит кулачки в боки, подчёркивая красивую грудь и отвечает не сразу, словно поддразнивает:

– Есть.

– Ага!, – дед резво придвигается ближе через стол, допытывает, смешно хмуря брови, – Хороший мужик-то?.. Не обижает?..

– Меня «обидишь»!, – смеётся Верочка, – Я сама кого-хошь обижу!..

– Это правильно!.. Это правильно!.., – Василий Сергеевич довольно отходит на шаг, усиленно кумекая в голове, словно уже насчёт свадьбы размышляет, высчитывает, – Это хорошо… Очень хорошо!..

Будто раскладывая по полочкам информацию, дед довольно потирает руки, «угукая» себе под нос. Бороду поглаживает с таким видом, что «мол, дело сделано!»…

– Но ты не спеши, касатка!.., – неожиданно поворачивается, говорит горячо, – Не спеши, милая!.. Это… дело такое!.. Тут… Не надо спешить!.. Посмотри, оглядись. Что за человек, что бы без ошибки какой… Тут спешить не надо!..

Верочку удивляет, как близко дед принимает участие. Будто единственную дочь выдаёт. Аж неловко.

– Хорошо, Ва…

– Тут надо хорошенько посмотреть!, – старик вздыхает на полном серьёзе, хмуря брови от навалившейся проблемы, – Работает?, – спрашивает так строго, что Верочка перестаёт улыбаться, отвечает, словно директору:

– Да… Работает… Вроди…

– Ты мне это брось!, – громко перебивает Василий Сергеевич, строго грозит пальцем, на лице ни тени улыбки, передразнивает ядовито, – «Вроди!» Ты напрямую скажи – работает или нет?.. Чего это значит – «Вроди!»…

– Работает, – тихо сглатывает Верочка, чуть струсив.

Василий Сергеевич смотрит свысока, сурово. Размышляет, верить или нет дурёхе. На это Верочка тушуется так очевидно, что старик спохватывается:

– Ну, ладно, ладно…, – порывается обнять, но барьер мешает, – Не обижайся!.. Тут дело такое!.. Серьёзное!.. А-то попадётся какой охламон!.. Потом расхлёбывай!.. Такую касатку за какого-нибудь забулдыгу!.. Тут надо с умом!.. Понятно?..

– Угу…, – совсем съёжилась Верочка, даже глаза не поднимает.

– Ты вот чего!.. Ты меня с ним сведи как-нибудь!.. По хитрому!.. Посмотрим, чего там за фрукт какой? Ага?

Верочка покорно «агакает», и старик опять смотрит пристально, недоверчиво.

Чуть походив взад-вперёд, заложив руки за спину, Василий Сергеевич примирительно подмигивает:

– Не обижайся, милая. Я ж от всей души. Тут ыть…

Видя, что Верочка натянуто улыбнулась, он делово роется в карманах, тычет пальцев в витрину, переходя на официоз:

– Батончик вон тот, по двадцать два, и кефир, две коробки.

Получив сдачу, Василий Сергеевич опять подмигивает:

– Я зайду ишо.

– До свидания.

– Угу.

…Из подсобки не спеша выходит заспанная напарница Наташка:

– С кем ты тут, Вер?.. Трындите, трындите… Без остановки…

– Да старик этот… Бородатый… Помнишь?.. Одинокий дед… Василий Сергеевич…, – вздыхает Верочка, тихо усмехаясь, – Замуж меня выдаёт.

– За кого?, – Наташка округляет глазищи, замерев в неудобной позе. Видя, что Верочка опять усмехается, девушка обиженно ругается, уходя в подсобку, – Да ну вас на фиг, Вер!.. Вот когда ты будешь отдыхать, я тоже так разорусь на весь магазин, что обалдеешь!.. И замуж схожу, и разведусь заодно!..

****

Апрель

… – Нет, нет и ещё раз нет!, – стуча по воображаемому столу чистым сухим кулачком, Сергей Витальевич окончательно выходит из себя, – Что вы возомнили о себе, уважаемый Емельян Семёныч? Вы что же теперь – политолог?

Шумно набрав воздуха носом, Сергей Витальевич задохнулся от возмущения:

– Как можете вы – человек с багажом в шесть десятков лет, рассуждать так чудовищно дилетантски и, вместе с тем претендуя на авторитетность мнения, о вещах, в которых, как я вижу, вы совершенно не смыслите?! Со-вер-шен-но!!..

Запахнув, словно плащ, не по размеру большую пижаму, Сергей Витальевич встал перед лавочкой, и свысока посмотрел на собеседника:

– Ваши доводы абсурдны – раз! Не имеют под собой ни малейшей исторической, а тем более документальной трактовки – два!, и просто оскорбительны для меня, как для… гм…, – сжав губы, подбирает слово, – как для гражданина и патриота, в конце концов!.. Вы отдаёте себе отчёт, что ваши аморальные рассуждения в принципе извращают нашу историю?!..

…Удобно откинувшись на рельеф спинки и положив обе руки на плешь, Емельян Семёныч улыбается и с удовольствием смотрит на друга:

– Прекратите! Сергей Витальевич, прекратите, я прошу вас. Моя аргументация почерпнута из более авторитетных источников, уж поверьте, милейший! И тем паче мне странно видеть вашу реакцию, как оппонента, уважаемый вы мой! Отвергая очевидные тенденциозные трактовки, вы, дорогой мой, подходите к данной тематике сугубо амбициозно и болезненно, к вящему моему сожалению. И если вы, всё же потрудитесь выслушать мою точку зрения, версию так сказать, построенную на куда уж более сведущих источниках, чем мы с вами, я, возможно, смогу пошатнуть вашу версию статус кво!.. Да-с!..

Но Сергей Витальевич не в силах более слышать это!

Нервно вскакивает он перед лавочкой, делает большой вдох неба, и выпускает воздух трубочкой. Намотав на руку пижаму, словно тогу, он демонстративно садится, закидывая костлявую ногу на ногу:

– Ну-с… Я весь внимание!.. Прошу-с!..

– Полно вам обижаться, коллега, – Емельян Семёнович замечает, что вскакивания друга привлекли внимание санитаров во флигеле, и берёт на пол тона ниже:

– Я отлично вас понимаю, дорогой вы мой спорщик, милый мой дружище! Я тоже русский человек. Такой же патриот!.. Или, по крайней мере, тот, кто считает себя таковым.., – старик торопливо и примирительно кладёт руку на плечо собеседника, заметив, что тот вновь порывается вскочить, – и мне!.. И мне так же трудно и подчас больно рассуждать на темы столь… гм… деликатного, в эстетическом что ли, плане… напрямую связанные с весьма весомым в любом смысле периодом моей личной жизни. Периодом истории страны, без которой я не смыслю своего существования. Страны моей!.. Нашей! Успокойтесь, я прошу вас. Дайте мне высказаться. Будем же честными до конца! Я осмелюсь цитировать вашего же горячо любимого Владимира Ильича: «Наша сила в правде!»..