Алексей Парло - Имидж Страница 2

Лидер пристально посмотрел на него, одними губами прошептал: «Помни!». Сосед №3 успокоился, лицо его разгладилось и порозовело, он лёг на постель и уснул.

Лидер снова посмотрел в окно. Город, еле видневшийся вдали, казался бронзовой пепельницей с дымящимися окурками заводских труб. Спасибо Медицинским Братьям, Леониду особенно, за болтливость. Лидер обернулся к санитару. Тот во сне протянул руку к воображаемой бутылке, налил в воображаемый стакан и выпил. Крякнул, опустил голову на большие руки и продолжил спать. Лидер протянул к нему растопыренную ладонь:

– Красный свет…

Санитар заулыбался во сне, зачмокал губами и задышал чаще.

Лидер всё ещё смотрел в окно. Взгляд его постепенно угасал, становился стеклянным…

В бескрайней степи догорало Солнце. Мужчина, женщина и ребёнок спали на земле, и обнаженные тела их были прекрасны в своём единении с ней, с Великой Матерью-Землёй. Гордые, открытые лица, медленное дыхание… Спящие текли, словно реки… Текли, словно реки… Закат догорал. Тела чернели, сливаясь с землёй, растворялись в ней… И остался только оскаленный череп. Он стоял на кубе, задрапированном тяжелой бордовой тканью… Медленно выкатилась наверх Луна, и в её бледном свете из земли вырастали невиданные, фантастические цветы…

Лидер заволновался.

– Спасите! Спасите! SOS! SOS! Спасите!…

Цветы всё росли, росли, закрывая горизонт… SOS! SOS!

– Ну-ну, тише, милый, тише! Сейчас, сейчас… Набрал шприц? Давай руку-то, давай…

Внезапно в дверь позвонили. Раз, другой, третий. Потом постучали. Врач не открывал. Стучали всё громче. «Придётся открыть». За дверью уже стали кричать. Кричал Художник. Врач открыл. «Неудобно получилось, сегодня ведь наш день», – подумал он. Обычно пятничный вечер отводился на совместное просиживание за картами. Третий партнёр, Музыкант, обычно приходил позднее, часов в девять, и к этому времени Врач и Художник как правило успевали надоесть друг другу.

Художник был экстравагантен, как и всякий человек без стабильного заработка. Себя он называл «личностью, лишенной комплексов» и гордился этим, что давало ему силы быть душой разнообразных компаний и любимцем женщин, охотно прощавших ему эту раскомплексованность и ухаживавших за ним как за ребёнком.

– Здорово, брат! – он сунул Врачу заляпанную масляной краской пятерню. – От себя не уйдёшь!

– От тебя не уйдёшь! Здорово! – Врач пожал ему руку, и тот зашагал прямо на кухню.

– Жрать хочу зверски, целый день только газировка да кефир. Скоро импотентом стану!

– Комплексуешь? – поддел его Врач.

– Э, да у тебя тут не густо! – Художник не обратил внимания на шпильку. – Давно бойкот магазинам объявил? Или зараза какая прокосила?

Он выволок из холодильника котелку полукопчёный колбасы, кусок сыра и начал с проворством грызуна поглощать всё это, не утруждая себя приготовлением бутербродов.

– А давай ко мне в пациенты. – предложил Врач. – Хавчик хороший, три раза в день, плюс полдник.

– Что я, псих, что ли? – осведомился Художник с набитым ртом.

– Во-первых, ты действительно псих, и редкий, а во-вторых, подкормишься там. Заодно и отделение мне оформишь. В качестве трудотерапии.

– Если бы ты знал, дружище, как ты прав! – вдруг совершенно серьёзно сказал Художник и отвернулся.

– Ты что? Что-нибудь случилось?

– А-а, ладно… Скажи лучше, какого черта ты на телефонные звонки не отзываешься? Я весь вечер звонил, сначала тебе, потом Ольге. Она сказала, что ты на дежурстве. Звоню в больницу – говорят, домой поехал. Я сюда, а ты забаррикадировался. Ну, что стряслось?

– Да так, интересный случай на работе. Совсем даже забыл, что сегодня пятница, телефон отключил.

– Так я исчезну.

– Сиди уж… Всё равно, настроения нет.

– И на том спасибо. – Художник снова отвернулся.

– А с тобой что? Какие-то неприятности?

– М-м… Не знаю даже, как назвать. Чушь какая-то… Не знаю…

– Ты что? – уже всерьёз забеспокоился Врач.

– Да нет, ничего… Просто надо с мыслями собраться. – Художник раскладывал на столе дерево из целых и сломанных спичек. Дерево получалось голым и скучным…

Вновь раздался звонок. Это пришёл Музыкант. Он вошёл в кухню, сполоснул руки под краном и, делая себе сэндвич, произнёс:

– Вечер добрый, братья. У меня был жуткий, странный день…

– Да подожди ты! – перебил его Художник. – Вечно вперёд лезешь!

Музыкант удивлённо посмотрел на Врача и замолчал. Художник закрыл глаза и начал говорить…

Стало темно. Он оцепенело поглядел на потолок, но ничего не увидел. Подождал, пока глаза привыкнут к темноте и осторожно пошёл к окну. Город был тёмным, по крайней мере, та его часть, которую можно было увидеть из окна: уже второй раз за неделю отключили свет.

И снова, как в прошлый раз, дикая, первобытная темнота обрушилась на него со всей своей силой. Стало трудно дышать, в голове закружились сумбурные мысли. Он, не отрываясь, смотрел в окно, на затихшие каменные джунгли. Домов не было видно. Изломанная линия, очертившая крыши, разделяла две зоны – чёрную и тёмно-серую. Постепенно первое оцепенение прошло, и его потянуло на улицу.

Лифт не работал, и спускаться с двенадцатого этажа довелось пешком, скользя рукой по стене и предельно осторожно наступая на ступени. Наконец, он вышел на улицу. Тишина была непривычной для нового района большого города. Лишь изредка проезжали по улице автомобили, неверным светом фар освещая мостовую. Он закурил. Спичка ослепила его, в глазах осталось красное пятно. Он потёр их, прислонился спиной к подъездной двери и поглядел на соседние дома. В окнах дрожали красноватые блики – люди не хотели мириться с темнотой.

Чувство одиночества прошло, пристутствие людей опять ощущалось во всём. Вдобавок, тишину нарушил стук женских каблучков. Женщина приближалась. Шаги были неровными, неуверенными, словно она шла на ощупь.

– Слава Богу, вы курите! – сказала она. – Иначе я бы прошла мимо вас.

– Да, темень кромешная… – вяло согласился он, будучи совсем не расположенным к каким бы то ни было разговорам.

– Понимаете, я ищу один дом, и никак не могу найти, а в темноте я совсем теряюсь, я здесь ни разу не была, в этом районе, я приезжая, понимаете? – женщина говорила очень быстро, слегка запинаясь. – Вы не могли бы мне помочь?

– Постараюсь. – сказал он, пытаясь разглядеть её лицо.

– Мне нужен шестнадцатый дом. – сказала она.

Это был его дом. Он облегченно вздохнул про себя – хоть по дворам лазить в темноте не придётся.

– Вот этот дом. – сказал он. – Я здесь живу.

– Правда? Очень хорошо. Скажите, а здесь один подъезд?

– Один.

– А девяносто пятая квартира на каком этаже?

– На двенадцатом, – ответил он, слегка обалдев, – это моя квартира.

– Значит, это ты, Игорь? А я тебя не узнала! – обрадовалась она.

И в это время зажегся свет. Игорь посмотрел на женщину. Худое, бледное лицо, чуть запавшие щеки, небрежно расчесанные волнистые волосы, большие серые глаза. Он её никогда не видел, в этом он был уверен. Нет, не видел.

– Я вас тоже не узнаю…

В глазах женщины мелькнули огоньки, из радостных и чуть усталых они вдруг стали хитрыми.

– Хм, неудивительно… – глухо, как бы про себя, произнесла она и, замолчав, пристально посмотрела ему в глаза. Он смутился, что редко с ним бывало, и чтобы загладить смущение, сказал:

– Ну что же, если вы ко мне, то пойдёмте.

В лифте она не отрывала от него взгляда, и он, не зная, куда деть глаза, стал разглядывать стены кабины. Они были испещрены царапинами, надписями: «Лена – дура», «Free Love», «Цой жив» и прочее. Как раз под «Цоем» была совсем свежая надпись «Она Придёт Завтра». Буквы ещё светились, не успев почернеть от пыли.

Лифт остановился, они вышли из кабины и, открывая дверь, Игорь услышал радиосигнал точного времени и голос диктора: «Московское время ноль часов ноль-ноль минут.»

Наступило завтра. Женщина вошла в квартиру, закрыла за собой дверь, и застыла, остановившись посреди прихожей.

– Проходите. – сказал он. – У меня беспорядок, так что уж извините.

– Ничего, ничего, не страшно. Свари мне пожалуйста кофе, я очень устала. – она села в кресло, положила голову на спинку и закрыла глаза. Лицо её сразу сделалось каменным, неживым. Что-то шевельнулось в его душе, какое-то смутное воспоминание, – и тут же погасло. Он отправился на кухню, поставил на плиту кофейник, закурил – и перед ним снова возникли её глаза. Глаза – единственное, что было знакомо ему в этом лице. Так бывает на улице, когда встречаешь человека со знакомым лицом, потом полдня вспоминаешь, как его зовут, и наконец понимаешь, что у него глаза твоего друга или соседа, только глаза, а всё остальное – чужое.

Конец ознакомительного фрагмента.