Расселл Джонс - Люди по эту сторону Страница 2

Глядя на грузную фигуру подруги, Ру не в первый раз подумала, что Сальме давно уже пора ходить с тростью, а лучше дать ей помощника, чтоб поддерживал.

Следующая мысль была ещё неприятнее: ведь они ровесницы! «Что же, я смотрюсь так же?» Но думать об этом вообще не хотелось!

Вздохнув, старейшина доела кусок Сальвиного пирога – как всегда, слишком вкусного, чтобы оставлять на потом. Смахнула крошки с лакированного подноса, на котором стоял опустевший чайник и чашки. Можно было позвонить в колокольчик, чтобы пришла внучка и забрала поднос, но зачем её беспокоить?

«Спит или читает, ну и пусть», – решила старейшина.

Достала из-под стола ларчик, предусмотрительно принесённый на веранду, поставила его на топчан, но крышку открывать не спешила.

Такие ларцы – резного чёрного дерева с инкрустациями из ярко-жёлтого янтаря и нежно-кремовой с прожилками кости – делали у Закатного моря. Обычно их привозили странники. Редко когда продавали… Старейшина вспомнила, как заволновалась её мама, услышав цену.

Лишь с возрастом Ру стало понятно, почему мама колебалась. Одно дело – серёжки, шёлковый шарф или южное лакомство. Большие покупки следует оплачивать из своего кармана. И не важно, сколько у тебя детей.

Но мама нашла решение.

– Я для работы! Нам нужно! – громко заявила она, поглядывая на других покупательниц, и без промедления отнесла сказочный ларчик своей тётке – тогдашней старейшине.

И не просто отнесла: втихаря переложила туда чернила, краски, тушь, татуировочные иглы, стилосы и перья. Все принадлежности для письма, которые раньше лежали в разных коробках, враз оказались вместе.

Вечером тётка осмотрела приобретение, постучала ногтём по глянцевитому листу вагги, на котором торговка указала кредитные покупки, посопела – но так ничего и не сказала. Да, дорого. Но глаз радуется. А главное, записи делают не для себя, а для всей деревни. Значит, этот как бы общественная трата.

…Но пользовалась прекрасным ларчиком хитрая племянница: она служила писаркой, помогала с иглами, разводила тушь. Со временем стала татуировщицей, а потом и дочь свою научила. И вместе с навыками передала привычку любоваться инкрустациями и резьбой.

Старейшина привычно погладила круглую пластинку на крышке. Зрение у неё было не такое как в молодости, но вблизи она по-прежнему различала каждую мелочь. В бугристом янтаре застыли крошечные пузырьки воздуха и комариные крылышки. И ни единой трещинки в дереве или скола на костяных пластинах!

От золотистого круга расходился асимметричный орнамент из ромбов, переходящих в лепестки, а потом в капли, а потом опять в геометрически идеальные ромбы. Если пристально смотреть, можно заставить орнамент ожить…

Она так увлеклась, перебирая воспоминания и яркие мелочи из ларчика, что не заметила его прихода. Старший сын Брунги стоял внизу у перил, переминаясь с ноги на ноги и не решаясь потревожить старейшину. «Хороший мальчик», – в который раз подумала она.

– Добрый день, Емъек, – поздоровалась она с неизменно приветливой улыбкой, – давай, поднимайся.

Выложив на поднос всё необходимое, старейшина закрыла крышку и убрала ларчик обратно под стол. Накрыла топчан тонким матерчатым полотенцем с вышитыми звёздочками.

– Ложись на левый бок. Как позавчерашнее? Не кровило?

– Нет, матушка, – церемонно ответил он, выполняя её указание, – вот здесь чесалось, но я терпел, не трогал, – он указал на ключицу.

На вспухшей шоколадной коже просматривались синие и красные знаки, полускрытые засохшей кровью.

Старейшина аккуратно ощупала припухлость.

– Температура не поднималась?

– Нет.

– А ты измерял? – прищурившись, уточнила она. – Или тебе так показалось?

– Конечно, измерял! – возмущённо воскликнул он, но справился с эмоциями и продолжил уже спокойнее. – Каждые три часа, как вы велели. Как колокол пробьет, сразу термометр настраивал.

– Я потом дам тебе порошка – выпьешь перед ужином, – старейшина надела очки, которые принадлежали той самой двоюродной тётке. – Ну, приготовься. Так, где мы остановились?..

Несколько минут она сверяла незаконченную татуировку с листом бумаги, куда заранее выписала все данные. Позже этот лист подошьют в хронику, к остальным паспортам. А копию, запечатленную на коже Емъека, будут переписывать старейшины в других деревнях.

…Сказать начистоту, Ру была согласна с Сальвой. Не стоило отпускать парня! Но не из-за дорожных опасностей. Если жить не по уму, то и за порог идти не надо, чтобы голову сложить. А старший сын Брунги толков и рассудителен, многое умеет и легко учится. Все его хвалят – и всем его будет недоставать.

Люди – главная ценность деревни, и первая задача старейшин – заботиться об этой ценности. Минус руки, ноги и сердце – всегда нехорошо. И пускай работников хватит на запланированное, включая погодные катаклизмы, неурожай и нашествие крыс. Пускай людей прибавилось! Ру не хотела никого отпускать.

Но как Сильву не выгнать за околицу, так и Емъека не удержать внутри деревенской ограды. И ничто его не остановит: ни выплаты, установленные деревенским советом, ни боль от игл…

Ру подтёрла выступившую кровь. Емъек дышал ровно. И молчал.

Отметить нужно многое: родителей до третьего поколения и родичей до четвёртого колена, были ли у них болезни, которые передают детям или внукам, не было ли случаев бесплодности или неудачных родов.

Мужчинам такие татуировки делают, когда они уходят, куда глаза глядят. Иначе хватило бы бумаги – как у мужей по обмену, в чьих паспортах указывают, на сколько можно уйти и в какую сторону. А вот странники ни перед кем не отчитываются. Если же захотелось где-то пожить, оставайся хоть на месяц, хоть на год. А старейшины перепишут всё, что отмечено на коже. Если получится, для новых детей. Или просто – для своих хроник, обновляя старые записи и заполняя лакуны.

Пока Емъек терпел, мечтая, как дойдёт до Закатного моря, услышит песню белых китов и найдёт свой осколок солнца, пожилая татуировщица набивала знак за знаком и думала о той, кто прочтёт её работу.

В деревню Ру приходили ради Стены, и здесь привыкли принимать гостей. А старейшина привыкла изучать чужой почерк – и так знакомиться со своими коллегами. Далёкие земли становятся ближе, когда видишь метки тамошних мудриц… Татуировки на коже Емъека были как ответное послание. Ру улыбалась, представляя свою сестру где-то там, на другом краю света.

«Посмотрит на мою руку и, может, спросит, как меня зовут, и какая я из себя. Я вот всегда интересуюсь».

Разумная цена

Я всё поняла, когда перестали брать нитки и жёлтый перец – самый ходовой товар. Из мастерских ничего не заказывали – и не предлагали закупить. Не толпились покупатели у шатра – изредка собиралась жалкая кучка из тех, кому заняться нечем. Подходили поглазеть, с соседями потрепаться, покопаться в ящиках, чтобы под конец расщедриться на самую дешёвую мелочёвку… Но я всё поняла на нитках и перце.

Нагнала я её в Солёных Колодцах.

В центре площади, между обеденными столами и общественной душевой, стоял несобранный шатёр Зейзи – красный с жёлтыми ромбами и знакомой прорехой на боковом полотнище. Прореха издевательски ухмылялась: за год она подросла, но, видимо, ещё не достигла размера, за который стыдно.

Сзади притулилась пустая тележка. Рядом ослик пил из лохани. Я остановилась, отстегнула постромки, чтобы мой серый тоже смог напиться. И обогнула шатёр.

Зейзи даже не начала укладываться.

– Ты нарушила график, – сказала я вместо приветствия.

Покупателей не было – тем лучше.

– Добрый день, Махочка! – как обычно, она выглядела невинно и свежо.

– Ты нарушила график, – повторила я, повысив голос.

– У меня ослик захромал! – сообщила она.

«Знаю я твоего ослика, – подумала я, закипая, – здоров, как бык, и такой же умный. Ни одного смотрителя, небось, не пропустила от Туманных Вздыбей, если не раньше!»

Но попрекать таким глупо. И я в третий раз заявила:

– Ты нарушила график.

Мы обе знали, что это значит. Хорошенькое личико Зейзи подурнело, когда она поняла, что спуску я ей не дам.

– Будет тебе штраф, – пробормотала она, – не ори! Дрянь ты, Маха! Понятно, почему никто тебя не любит!

«Зато тебя – все!» – но она не заслужила перебранки.

– Отдашь штраф и встанешь после меня, – продолжила я.

И пока она не успела возразить, подсластила лекарство:

– Если встанешь после, я не буду подавать жалобу. Всем буду говорить, что у тебя захромал ослик, и поэтому мы поменялись.

– Полштрафа! – Зейзи не могла упустить своего.

Я пожала плечами, соглашаясь. Есть много способов продать побольше. Например, как бы между прочим рассказывать: «Бедная глупенькая Зейзи, она идёт за мной – и у неё захромал ослик, наверное, под дождь неудачно попала, лишь бы товар не попортился!»