Андрей Красноборов - Фотобукво (сборник) Страница 2

И помимо всего прочего здесь повсеместно ощущается либидо таинственного Средиземноморья – манит и влечет. Хотя это и не удивительно – жизненная энергия, читай сексуальность, пропитала весь остров с его греческой снедью, кальянными диванчиками, тавернами, коктейль-барами и шатрами для диско-диско. Сделайте здесь подарочную открытку для своих знакомых: пилигримы заходят в полуденную тень; дети трогают спелые гранаты на ветках.

Фотобуква №4.

Где мы начинаемся

– Форрест, ты уже выбрал, кем станешь, когда вырастешь?

– Кем буду я?

– Да.

– А разве я не буду самим собой?

Иногда так и бывает – чувствуешь что-то и где-то, что оно имеется и существует, но что и где? – думал я, когда нашел спичечный коробок с бусинками. Бусинки некогда были нанизаны на нитку и служили мне четками. Нашел я этот коробок в родительском доме, перебирая свои хранимые предметы детства и юности. Вообще-то намеренно ничего не хранишь, однако итогом скапливается и сохраняется определенный набор абсолютно не случайных вещей в старом и черном дипломате. А у того изначально не было ключа, чтобы сокровенно запирать сокровища и ценности тех лет, – я выпилил его из пятикопеечной монеты образца 1990 года. В нем и по сей день много чего любопытного. В коробке из под конфет «Россия» уложены как вошло чернильное перо, черновики моих стишков, поздравительные открытки, самодельные визитки, письма в конвертах с марками.

На лето в деревню Печенкино приезжали городские девчонки, кто к бабушкам-дедушкам, кто на дачу. С одними из них мы и познакомились с товарищем, звали их Лена и Катя. Приятные были барышни, как я помню, и ездили мы к ним на встречи и свидания на велосипедах. Поясню по нашим веломаршрутам – проехать нужно было километра 3—4 от Еткуля до Печенкино, чтоб оказаться на излюбленной лавочке в начале Еткульского соснового бора, обнявшись молодо, и занимала дорога минут сорок не спеша. Крутишь педали, смотришь вперед и стороны – все по дзену.

А в конце лета, в последнеавгустовские дни они уезжали в Челябинск и нас настигала приятно-томительная истома, что еще много дней вперед мы не будем ездить в соседнюю деревню. Конечно, я был влюблен и это было крайне чудесно. И именно микс истомы и юношеской влюбленности помогал набраться терпения до последующих встреч, то есть до следующего лета. А между тем мы с Леной переписывались – писали бумажные письма и отправляли их конвертами на оставленные друг-другу адреса. Нужно сказать, что я сразу уведомил – писать не буду. А после нетерпеливо заглядывал каждодневно в почтовый ящик, даже сам изготовил его, покрасил и надежно закрепил на железном заборе, защитив от дождя. Впоследствии именно язычок Лены впервые оказался у меня во рту при поцелуе, тогда я был этим фактом действительно изумлен и ошарашен. Конечно, я был наслышан из юношеской среды, что, мол, круто, целуясь, соприкасаться языками. Однако я недоумевал по поводу удобства и практичности такого действия. Нужно сказать, что возвращался я в тот день домой молча: погруженно крутил педали своего велика мимо брошенных детских лагерей.

Буквально вчера подумал, что тот, кто помышляет писать роман – боится начать, а кто уже пишет – не может остановиться. Поэтому в те годы я тайком вытаскивал у папы сигареты из пачки «Золотая ява», и мне постоянно чудилось, что он их считает и потому может заприметить, что кто-то (а кроме меня по сути и не кому больше) тащит и тащит. Свои сигареты я тоже прятал укромно в выше указанном дипломате. Там до сих пор лежат пустые пачки от красного LM и Русского стиля. В последних мне больше всего нравилось оформление пачки. И любил я по-юношески посмолить на берегу озера, в совхозном саду, закусив после этого спелыми ранетками, что росли повсеместно и были до слез вяжущими. В эти моменты мне любилось поразмыслить, повспоминать, в общем – порефлексировать.

А помимо этого любил я помастерить мини-печки из подручного кирпича, а после этого пожарить на нем хлеб. Печки были конструктивно правильно сделаны – с поддувалом, дымоходом и трубой, и жаровней. Не меньший интерес представляли для меня радиоантенны и радиодело в целом. В поисках заветных плат с припаянными ножками радиодеталей я рыскал по прилегающим к селу свалкам, а найденное же вызывало безмерную радость и тепло. И спустя годы я понимаю, что и тогда я занимался и делал то, что мне хотелось. И это было правильно. Для одного лишнего гейм-сета на Dendy 8 bit я мог запросто профилонить занятие на лыжной секции, а мог и с удовольствием прокатиться по утру на этих самых лыжах по зимнему и уже упомянутому бору. Тайком я вынимал из антресоли газету эротического содержания и лицезрел воочию волнуясь, что вот-вот вернутся родители. Из шахматной доски я ловко соорудил ноутбук: на внутренней поверхности фломастерами вывел клавиатуру и собственно экран, на нем даже было что-то изображено. Из советского Лего-конструктора были исполнены рации, фотоаппарат, хитрые шпионские приборы – после просмотра фильма, разумеется, о шпионах.

Если бы сейчас я встретил того самого Красноборова Андрюшу, я бы ему по честному и с благодарностью сказал: молодец, пацанчик!

Фотобуква №5. Узоры

Вряд ли ты останавливал внимание, а именно на том, что узоры присутствуют вокруг тебя, они повсеместны и, нужно признать, повсюду. Это они на виниловых пластинках через иголку звукоснимателя просачиваются сквозь провода и микросхемы в динамики деревянных громкоговорителей, а после – в ушные раковины. А мелодия с той пластинки уже узором электрических разводов на сетке нейронов мозга. Мелодия создает настроение, знай. И я просыпаюсь без спешки и задолго до восхода солнца, чтобы изрядно и, конечно, безмерно насладиться первым чаем. Раннее утро, звучи, музыка, звучи. А если пьешь чай – пей у окна. Тогда сквозь стекло видишь сорок лет Победы. Что машины движутся на проспекте, просто машины движутся, что все за окном изменяется с каждой секундой, кап-кап капает время. Подлей кипяточка, повтори заново, узнай вновь новое. Пока засекаешь три вдоха и ровно три выдоха, заправь крупу молоком – наладь кашу. Как-то я упоминал, мол, мне классно без футболки гонять по квартире, так еще и после душа без трусов – здоровое проживание.

Узоры также в речах. У одних они в виде невода – тащит и завлекает, да и не особо пытаешься из них вырваться, соблазняешься. Это талантливо. У других – словно узлы на продуктовой авоське: грубые, неотесанные и пахнут селедкой – морщи нос просто. Каждый специалист по специям обладает знанием, а именно – насыпай в кулек осознанно, тщательно перемешивай и порционируй: узоры на языке вкушаещего гарантированы как зимние каникулы. Таки вспомни на минутку из детства: ложишься спать, а завтра начинаются уже школьные зимние каникулы, можно выспаться от души, делать то, что захочется, и, проснувшись, бегать и глазеть под елку. Столько планов и радости!

А сколько разных разнообразных узоров на девичьих чулках. Можно быть и звездочетом, а не сосчитаешь точно!

Фотобуква №6.

Чехов и созерцание

Я бережно высыпал из чайного кисета остатки фэн хуан дань цуна на стол, собрал из кучек воедино и смахнул в кружку. Горячая водица хлынула носом из самовара, омывая чаинки. А те тотчас начали разворачиваться словно свитки древних знаний, передавая тайны и умения воде. Чайный аромат стелется плавно и ровно по моей избе. И вообще будто мы на летнем Тибете, а не в снегах Урале. Завтра хороший выходной, то есть не нужно по утру пробираться узкими тропами на наш рудный завод. Я втягивал чай, делая нижней губой блюдечко, и смотрел в окно – темные щиколотки гор, луна и озеро. Это я помню точно.

В тот же вечер на Пути повстречался мне Антон Чехов. Мы чрезвычайно обрадовались друг-другу, мол, вот это удачная встреча. Я в тот самый момент лежал на печи под лоскутным одеялом, рассматривая разноцветные льняные ромбы, и готовился было ко сну. А он был в очках и с острой бородкой, как я и помню его из школьного учебника. Тут же пожалел, что допил весь свой чай, а так поделился бы удивительным.

И тут Чехонте начал свой чудный рассказ, расположившись уютно на кресле-качалке, закуривая короткую трубку. Да, он так и сказал, мол, рассказ, Агафья.

Я и сам, нужно признать, люблю поговорить и порассуждать, однако еще большая моя страсть – послушать хороших мастеров этого диковинного ремесла.

Он таки начал. Был некто Савка, трудился огородником на Дубровских огородах и слыл крепышом, но однако большим беззаботным ленивцем. Хотя временами и изредка занимался точением колышков, которые никогда и никому не требовались. В тот момент, когда рассказчик перешел к излюбленному занятию Савки, я подпер бока подушки кулаками – заинтересовался. А излюбленной забавой было неподвижное созерцание, в те моменты Савка мог стоять сосредоточенно и неподвижно и глядеть в одну точку. Он вообще ни о чем не заботился и не печалился, а жил радостно на огородах. По ночам к нему ходили «бабы» и явно не за капустой. Он не применял к женщинам слов барышни, the телки (с) и чики, а говорил просто и понятно – бабы. Савка с Антоном Павловичем ходили вместе удить рыбу внизу огородов, ужинали на вечернем берегу, глядя на лунные дороги. На ужин брали с собой печеные яйца, ржаные лепешки на сале, куски черного хлеба и водку. Бывает в такие моменты, когда весьма голоден, читать изысканную статью о еде, пряностях и сладостях и заливать слюной сюртук, не замечая того: способен тонко осознать и прочувствовать то, чего нет сейчас на твоей орбите. Савка любил слушать соловья, а потом пропадать в чаще, ища того певчего. Возвращался ни с чем, по обыкновению не печалясь.