Владимир Леонов - На ступеньках не сидят, по ступенькам ходят. Том III. Державин. Лермонтов. Фет. Тютчев. Крылов Страница 2

Религиозная ода «Бог» была воспринята Екатериной как пламенная апология самодержавия и она щедро наградила своего «собственного автора» (Державин подписывал свои письма – «ее величество собственный автор») – назначает олонецким губернатором.

Одой «Фелица» Державин прославляет правление Екатерины, результат – императрица пожаловала вельможе табакерку, усыпанную бриллиантами, и 500 червонцев. После отставки от губернаторства спасает себя от суда и возвращает себя к двору новой одой, посвященной Екатерине – «Изображение Фелицы».

Одой, воспевающей восшествие Павла I на престол, возвращает «благоволение» пятого императора России.

***

«Молодой Державин начинает свою литературную деятельность любовными «анакреонтическими песнями» (Анакреонт – греч. лирик, воспевал мирские наслаждения) и непристойными «площадными побасенками» в духе военной казармы.

Однако неистовое стремление к дворянскому бытию, к дворцовой роскоши заставляет его создать «высокий штиль» хвалебных од. Стать российским Пиндаром (греч. поэт), сочинителем похвальных стихов в изысканной торжественной величавости.

Именно такой явилась ода 1773 г. «На бракосочетание великого князя Павла Петровича». Придворная хвалебная песнь – «витийствующая»,» напыщенная», «надутая» с языком отвлеченно – торжественным, книжно – славянским. «Языком богов» – велелепия и пышности.

Но Державин не был бы центральным местом, «подпорой» екатерининского трона, если бы он не осознавал свой самобытный творческий путь, не ощущал, по собственному признанию, «несоответствие» торжественной речи дворца «дару автора».

Жизнь возле российского престола – для Державина не отдаленный Олимп с богами и богинями, а живая реальность. И сам он – представитель тех дворян, которые рвутся к основанию трона, к верхам. Поэтому он стремится наполнить свой стих конкретным жизненным содержанием, сделать ареной деятельности личностей, из которых одних должно хвалить, других – всячески порицать и осмеивать.

Оды Державина содержат радугу живых характеров и лиц с одной стороны, а с другой – имеют налет ироничности, а зачастую и прямо сатирический «бичующий» привкус.

Державин разрушает иерархию «высоких штилей», упрощает лексику своих од, вводя в них слова из разговорной речи простолюдин. Язык громоздких и неуклюжих патетических фраз он смешивает с грубоватым, но метким говором дворянского мелкопоместья и гвардейской казармы.

И такая литературная магистральная тенденция проявилась у Державина в стихотворении 1779 «На рождение на севере порфиродного отрока» (будущего Александра I). Поэт вначале воспевает это событие «в ломоносовском вкусе», торжественно хвалебном, а затем, ощутив «свой дар автора», отошел от набора отвлеченных красивых слов, облекает данный сюжет в легкий игривый и такой притягательный мир «анакреонтической песни»: мир простых наслаждений, любви, утех.

Хотев парить, Державин избирает свой путь. Полноценное свое выражение этот «путь Державина» нашел свое выражение в оде «Фелица» (Фелица, Фелицитас – лат.» счастье» – римская богиня успеха и счастья).

Все многообразие и своеобразие «Фелицы» заключается в том, что хвалебная ода сочетается с резким политическим памфлетом, обличением. Образ «Добра» Фелицы —Екатерины – в противовес остросатирическим образам высшей придворной знати, погрязшей в алчности и корысти.

Образ Екатерины – смело импрессионистский, донельзя демократический: образ «простоты», усердия и трудолюбия, даровитости и деловитости. Черты как раз свойственные тому страту, слою обездоленного, но трудового дворянства, из гнездовья которого «выпорхнул» сам поэт.

Отношение Державина к «Фелице» – почтительное, почти как к божеству. Однако не лишено в то же время некоторой шутливости, почти фамильярности. Тем самым поэт как бы невзначай, в неочевидном ключе, подчеркивает свое равенство с владычицей. Привлекал и «забавный слог» оды – взятая из просторечья, бытового обихода легкая и простая разговорная речь.

«Фелица» – второй переворот эпохи Екатерины (первый – свержение Петра III), настоящий «блокадный прорыв» нового художественного дарования и основной литературной тенденции эпохи, рейнстрим

Екатерина щедро наградила «воспевателя дел ее» и сделала это, по ее выражению, «исподтишка», «украдкой от придворных лиц», высмеянных Державиным и «поднявшим на него гонение».

«Фелица» послужила мощным толчком к изданию при непосредственном участии императрицы журнала «Собеседник любителей российского слова», имевшего целью содействовать дальнейшим успехам русского языка и литературы. Первый номер «Собеседника» открылся «Фелицей, явившейся прямым манифестом умной, твердой и крепкой монаршей власти.

***

Воспевание Екатерины является масштабной темой поэзии Державина, и не случайно поэту было дано прозвище, эпиклеса, «певца Фелицы».

Вторая тема творчества Державина – тема беспощадной иронии, едва ли не прямой ненависти, к старой родовитой знати, находившейся у трона не по праву ума, а по прихоти судьбы, по праву своего происхождения. В бытность министром юстиции он подал записку Сенату, в которой писал: «Порода есть только путь к преимуществам; запечатлевается же благородное происхождение воспитанием и заслугою».

Он в своих одах выступает грозным и беспощадным «бичом вельмож» (Пушкин о Державине). Предельная резкость и сила «бичующего» голоса Державина проявляется в таких выражениях: «жалкие полубоги», «истуканы на троне», «блещущий металлом болван», «позлащенная грязь», «останется ослом, хоть осыпь его звездами» (оды «Вельможа», «Властителям и судиям»).

«Боярским сынам», «дмящимся пышным древом предков дальних», Державин противопоставляет в своих сатирических одах истинную «подпору царства», «российское множество дворян», которое во время пугачевщины «спасло от расхищения» империю, «утвердило монаршу власть», а ныне «талантом, знаньем и умом» «дает примеры обществу», «пером, мечом, трудом, жезлом» служит его «пользе».

Для Екатерины борьба Державина с «боярами» было частным выражением в борьбе различных слоев современного ей дворянства за влияние на нее. Занимала она вообще неопределенную позицию, но чаще всего становилась на сторону вельмож, бояр. Державин писал:»

– …она при всех гонениях сильных и многих неприятелей не лишала его своего покровительства и не давала, так сказать, задушить его; однако же и не давала торжествовать явно над ними оглаской его справедливости или особливою какою – либо доверенностью, которую она к прочим оказывала».

Под воздействием этих обстоятельств образ Екатерины в творчестве Державина постепенно стал меняться.

***

Присяжный «певец Фелицы» (императрицы Екатерины II), создавший в своих стихах богоподобный образ монархини, завесивший его хвалебными одами, навлекший на себя гнев императрицы и обвинение в том, что он пишет якобинские стихи (ода Властителям и судьям, ода На взятие Варшавы), пошел по пути развенчания своего высокого прежнего идеала, когда вблизи увидел подлинник человеческий с великими слабостями.

По мере ухода из творчества Державина образа Екатерины на его место выходят образы великих вождей и полководцев того времени: Репнина, Румянцева, Суворова, Потемкина, Ушакова.

Посвящая им свои строки, Державин лепит очертания подлинного главного Победителя России – сказочного вихря – богатыря, твердокаменного росса – всего русского народа (примечание самого Державина к оде На взятие Измаила).

Военные начинания и победы русского дворянства второй половины XVIII в. находят в Державине своего самого восторженного баяна, создателя победных од, поэтики громозвучной. Торжественно приподнятая тональность, патетика военного слова и боевой трубы, мощь образов, метафор и аллегорий – все это составляет глубину и вселенский размах победных од.

По поводу одной из первых таких од Екатерина сказала Державину: «Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как лира приятна».

Державин предстает перед нами по – римски напыщенным и помпезным, по – библейски величественным и громогласным, и по – детски неуклюжимым и причудливым. Эта органическая замесь торчит из него с яркой разностильностью и грубой цветистостью как нечто личное и естественное.

Счастливый богач, он не светский человек: не посещает салоны, балы, не толпится в «передней» временщиков.