Сборник - Сто дорог к истине. Сборник участников V-ого Всероссийского фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба» Страница 2

– Это мы, – зашла мама в квартиру.

– Ага, проходите, – сказала бабушка, переворачивая котлеты. – Надолго ли теперь? – спросила бессильным голосом.

– До завтра. Я пораньше зайду, – ответила мама, торопясь уйти и уже целуя Олесю на прощание.

Бабушка слегка покачала головой, мол, знаю я, как ты пораньше зайдешь, прогуляешь до утра, проспишь до обеда и придешь к вечеру, если не на следующий день. Ребенок каждые выходные у бабки, матери не видит и домой идти не хочет. Да разве такое возможно, чтобы ребенок к матери родной не хотел домой идти?

– Покормила хоть?

– Она ничего не съела почти, пару ложек супа только.

Олеся, нахмурившись, замычала «нее», но больше для вида, так как кушать уже хотелось.

– Пошла я.

– Давай, давай, – уже в закрытую дверь сказала бабушка. – А мы с тобой обедать будем, – обратилась она к внучке.

Олеся долго стояла в ванной и намыливала руки новым, только развернутым бабушкой, хозяйственным мылом, смотря на себя в не заляпанное, как у них, засохшими каплями зеркало.

Бабушка намазала на котлету сметану. То ли от голода, то ли сметана действительно делала мясо вкуснее, но Олеся подумала, что теперь будет просить маму готовить именно так.

– Как в школе дела?

У Олеси все опустилось. У нее же тройка по русскому! Где она оставила дневник?! Она же его не успела спрятать… Он остался на столе – мама его найдет.

– Нормально, – попыталась непринужденно ответить Олеся.

«Несчастный ребенок, – подумала бабушка, – с утра встает, учится. Так еще дома мать не кормит и по мужикам чужим бегает. Неужто мы так раньше жили, дед? – переведя взгляд на портрет умершего мужа, стоявший рядом с иконами, думала бабушка. – За что мне одной на Настькины несчастья смотреть?»

Олеся привыкла, что бабушка часто молча разговаривала с дедовым портретом, и в такие моменты старалась не смотреть в ее сторону, как будто бабушка делала это тайком от нее.

«Подрастет немного Олеська, и мне к тебе уж можно будет на покой», – обдумав еще что-то, прошептала бабушка.

Мама едва успела собраться. Приготовила мясо, приняла душ, еще раз накрасилась и сменила постельное белье. Обвела взглядом давно немытый пол – «много чести будет», и не стала убирать. На столе в прихожей лежал Олесин дневник.

«Ну-ка, ну-ка, неужели ей четыре все-таки поставили, раз она на виду его оставила», – подумала мама, открывая его. Но там стояла тройка.

«Значит, оставила, чтобы я узнала без ее присутствия. Но так, может, даже умнее. Я в детстве обычно прятала». В этот момент мама ясно вспомнила один вечер. Хотя и не могла точно сказать, связан ли он был с тем, что она прятала дневник или нет. Сколько ей было? Может, шесть, а может, восемь. Было холодно, вечер, вокруг – ни души, только она и бабушка возвращались откуда-то домой. Мама была обиженная и поэтому плелась сзади. Бабушка не оборачивалась, и, уязвленная ее твердостью, мама вдруг остановилась. Бабушка продолжала идти – завернула за пятиэтажку и скрылась из вида. Испуганная мама, уже забывшая обиду, побежала за ней вслед. Она хотела закричать на всю улицу: «Мама», но, завернув за тот же дом, узнала впереди ее силуэт. Бабушка продолжала идти в том же темпе. Мама тихим, но быстрым шагом, чтобы бабушка не заметила ее отставания, приблизилась, не доходя, как и прежде, пары шагов. А затем и совсем поравнялась. Так они и дошли до дома, не обмолвившись ни единым словом.

И только сейчас мама вдруг так ясно осознала, что, сворачивая за дом, бабушка знала, что она не идёт за ней.

Паша приехал с пустыми руками. Мама встретила его с едва скрываемым недоумением. Он это заметил, но сам продолжал широко улыбаться.

– Привет, сладкая, – притянул он ее за талию.

«Да ты, я смотрю, уверен в себе», – подумала мама, слегка отстраняясь.

Возле порога лежали тапки, оставшиеся от мужа. Она специально достала их для Паши, но сейчас обуть не предложила и прошла в комнату. Сев на кресло, она начала рассматривать себя в зеркало, висевшее на стене напротив. Мама была в однотонном синем платье без лишних деталей, которое, несмотря на это, очень выигрышно облегало фигуру, а капроновые колготки хорошо сужали ляжки. Закинув ногу на ногу, она присела на стул так, чтобы побольше оголить ногу из-под платья.

«Посмотрим, что ты будешь делать», – злорадно подумала она.

– Девчонка-то не придет? – разуваясь, спросил Паша.

Мама сначала не поняла, про какую девчонку он говорит. Но заметив, что он смотрит на Олесин портфель, оставленный в коридоре, догадалась. Она итак чувствовала себя униженной из-за того, что постаралась, приготовила мясо, купила дорогой торт, а он пришел с ней переспать, даже не удостоившись купить цветы или бутылку. А теперь еще позволяет себе ее дочь называть девчонкой.

– Мою дочку зовут Олеся. Это ее дом, когда захочет, тогда и придет.

– Как бы не в тот момент-то не пришла, – сказал Паша, смеясь совсем простодушно и без злобы. – Я в туалет зайду?

– Вон там, – показала мама.

Да что же он вздумал про себя такого! Неужели он считает, раз у меня ребенок, я кинусь на любого?

Выйдя из туалета, Паша не знал, что говорить, и продолжал искренне улыбаться.

– Суп будешь?

Паша помялся.

– Может, что-нибудь выпьем? – спросил он подсмеиваясь.

– А ты что-нибудь принес? – ликуя про себя, ответила мама.

– Неет, но я могу сбегать, – сказал он, оставаясь довольным собой.

– Давай, беги.

Мама поспешно выпроводила его. Защелкнулась дверь, и она поняла, что ни за что не впустит его больше. В углу коридора лежал Олесин портфель.

«Возвращайся к себе домой», – написала смс. Паша несколько раз позвонил – она не взяла трубку.

Зайдя на кухню, мама первым делом достала сковородку с мясом, и не перекладывая в тарелку, начала есть.

Ну, а что делать, первый сорт уже давно разобран. Но на хороших она раньше не смотрела, да и сейчас бы положа руку на сердце не взглянула, как бы здравый рассудок ни подсказывал. Так она в школе послала страшного одноклассника. А он единственный, кто ей за всю жизнь подарил украшение, не считая мужниного обручального кольца. Серебряный кулон сердечком… Так как он, никто не ухаживал и так долго не добивался. Не побоялся, на выпускном признался, стих рассказал даже. Наверно, сам сочинил. А сейчас в Москве, хорошо зарабатывает. И симпатичным стал.

Обычно воспоминания об упущенных мужчинах не вызывали большого сожаления, но не сейчас.

За просмотром очередной серии мелодрамы по кухонному телевизору бабушка, не торопясь, состряпала еще одну сковородку котлет. Олеся бегала то в зал за компьютер, то к бабушке на кухню.

– Баб, а ты во сколько лет замуж вышла? – спросила вдруг Олеся.

– За деда-то? – переспросила бабушка, будто вспоминая. – За деда, Царствие ему Небесное, я вышла, когда мне двадцать семь было, – облокотившись на подоконник, с нежностью начала рассказывать она. – Засиделась я тогда в девках… Мать моя, покойница, Царствие ей Небесное, не хотела меня отдавать, не молод ведь был он уже, да еще разведенный. В то время это ого-го! – погрозила бабушка пальцем, подумав, что сказала лишнего. – Не то что сейчас, творят, что хотят.

– Ты его любила, баб? – заинтересовалась Олеся.

– Любила, не любила, дом уже свой хотелось, очаг, – строго сказала бабушка, думая, что рано Олесе еще про любовь-то спрашивать. – А он, конечно, ухаживал хорошо, ни на шаг не отходил. Я тогда девка добротная больно была, круглолицая, и не думала, что глаз на меня кто положит. А он положил, в душу смотрел… Не на внешность смотреть надо, вот так вот.

– Жили-жили, не тужили, – вздохнула бабушка после недолгого молчания, – и прибрал его Бог, сердечко слабенькое было. Упокой душу раба Божьего, – бабушка перекрестилась и поклонилась иконе Божьей матери, стоявшей на подоконнике.

– Жизнь-то она штука тяжелая, хоть и простая проще некуда, Олесенька. Господа почитай, да мать свою люби и слушайся, – бабушка погладила ее по голове.

Надеясь еще что-нибудь интересное услышать, Олеся не торопилась идти в зал. Но казалось, заговорив о Боге, бабушка уже не вернется к прежнему разговору, не расскажет, как же именно дед ее любил. Неужели больше ничего не расскажет? Олеся хотела еще спросить, как же слушаться мать, если бабушкина мать не хотела ее выдавать замуж, но было неудобно – бабушка уже занялась вдруг обнаружившейся пылью на иконе.

Стукнула входная дверь.

– Это я, – торопливо и громко назвала себя мама.

– Мамаа! – подбежала к ней Олеся.

– Ух ты как рано! Даже не позвонила! Нагулялась уже? – вышла из кухни радостная бабушка.

– Собирайся, Олесь, – мягко скомандовала мама.

– Да посиди немного-то, поешь, котлет еще нажарила. А то только бегаешь туда-сюда.

– Мама, да, давай посидим! – подумала Олеся о том, что как раз не досмотрела мультик, и побежала в зал за компьютер.

Мама с бабушкой сели ужинать.

Накладывая котлеты, бабушка предложила добавить сметаны, но мама торопливо отказалась. «Со сметаной-то вкуснее», – пыталась уговорить. «Нет уж, спасибо», – усмехнулась мама. Бабушка, вспомнив с каким аппетитом кушала Олеся эти котлеты, с болью о чем-то непоправимом подумала, что слишком поздно уже что-то говорить. Дочь ее больше не слышит. Но чувство кровной и никем не отменяемой власти матерей над своими детьми было сильнее всяких мыслей.