Владимир Романовский - Наваждение Страница 2

– Что ты мне суешь? – спросила мать грозно. – Что это такое?

– Это твой долг. Ты задолжала, ты и плати, – сказала Фотина, хотя все счета в семье были общие.

– Какой долг? Долг, видите ли. Долг перед Отечеством, что ли? Что ты мелешь, коза дурная, шлюха бальзаковская? – спросила мать.

Но в конце концов снизошла она до брезгливого рассматривания письма – сперва поверх очков, потом сквозь очки. Увидев цифры, она невольно заинтересовалась, и, наконец, прочла первые несколько строк.

В ходе последовавшего скандала выяснилось, что мать ни в какие учреждения не обращалась, а это сама Фотина, дура, ходила в учреждение, и ее там развели, как последнюю клаву деревенскую, и так ей, дуре, и надо.

Вышел из спальни сын Коля и сказал так:

– Мам, бабушка, мне нужно завтра триста рублей на новые учебники.

Это было явное вранье, и Колю наказали, отключив ему интернет.

Через две недели пришло еще одно письмо, согласно которому долг Фотины составлял уже три тысячи семьсот рублей.

В письме наличествовал телефонный номер, и Фотина, поразмыслив, уединилась на кухне и набрала его. Сработал автоответчик, и строгим официальным женским голосом сообщил Фотине, что рабочие часы учреждения – с десяти до двенадцати, а также и с двух часов до четырех, с понедельника по четверг, и что если у нее, Фотины, есть до учреждения дело, то и следует ей звонить именно в рамках обозначенных часов. Впрочем, добавил автоответчик, если Фотине хочется оставить сообщение, она может сделать это после длинного гудка. После чего последовал длинный гудок.

Автоответчикам Фотина не доверяла, и решила, что позвонит завтра с работы.

И позвонила. Вскоре ей ответил служащий учреждения. Она сказала ему, что получила письмо со счетом за услуги и дополнительным штрафом.

– Каким штрафом? – спросил служащий, не улавливая сути.

– Штрафом, – объяснила Фотина. – Написано, что сперва было девятьсот рублей, а теперь три тысячи семьсот.

– Это, наверное, за неуплату, – предположил служащий. – Это не штраф, а процент. Если бы вы заплатили вовремя, не было бы процента. А теперь есть процент. Как, говорите, вас зовут?

– Фотина Плевако.

– Сейчас посмотрю. У нас тут сегодня система медленно работает. Плевако? Плевако … Паустовская … Пешкова … Писемская … Ага, вот, Плевако, Фотина Олеговна. Это вы?

– Да.

– Ну вот он и есть, ваш процент. Все правильно.

– Ну, хорошо, процент. Но ведь я никакие услуги не заказывала, за что же мне платить?

– Ну, что значит – не заказывали? Так нельзя, э … Фотина … э … Олеговна. Так каждая шалава будет услугами пользоваться, а потом говорить – нет, не заказывала. Заплатите по счету в кассу, и все, и никаких проблем. Сумма-то не очень большая. А то вы морочите голову и себе, и мне, время зря тратите. Придите и заплатите.

– Но ведь не было услуг!

– Ну, подайте жалобу в отдел. Но сперва заплатите, иначе жалобу рассматривать не станут. Там у них строго. Я с ними сам один раз дело имел, они всегда следуют букве закона, между нами говоря. Всегда! Никаких поблажек никому.

– Нет, но, слушайте, я не могу … может, для вас это и не очень большие деньги, да, но я работаю тяжело, и получаю копейки, это ведь не просто так … я мать-одиночка … у меня есть права … я ведь не придумываю…

– Вы не волнуйтесь, Фотина Олеговна. Вы возьмите себя в руки. Придите и заплатите. Только и всего. Зачем вам переживать, волноваться из-за какой-то никчемной суммы? Лучше заплатить, и всё.

– А куда придти-то? – спросила удрученная Фотина.

– Ну, там ведь, в письме, указан адрес. Посмотрите еще раз. Указан?

Фотина посмотрела на письмо. Действительно, в правом верхнем углу указан был адрес, прямо под эмблемой учреждения. Улица Разъезжая. Между улицей Правды и улицей Достоевского.

– А вы до какого часа открыты? – упавшим голосом спросила Фотина.

– В письме указаны приемные часы.

– Не указаны.

– Указаны, не спорьте. Но сперва позвоните секретарше, назначьте прием. Она вам все объяснит.

Фотина просмотрела еще раз письмо, и увидела, что – действительно, указаны часы.

– А какой номер у секретарши?

– Номер? Номер … Слушайте, может вы мне завтра перезвоните? А то у меня тут сейчас … Ну, хорошо, хорошо, не волнуйтесь … Вот он, номер. Записываете? Диктую.

Получив номер секретарши, Фотина перевела дыхание, постояла некоторое время с закрытыми глазами, а затем позвонила. Сработал автоответчик, сказав голосом (очевидно, секретарши), что в данный момент она (предполагаемая секретарша) не может подойти к телефону, а нужно оставить сообщение, и она перезвонит, как только сможет. Фотина посмотрела на часы. Начался обеденный перерыв.

После обеда Фотина снова позвонила секретарше, и, снова попав на автоответчик, оставила сообщение. Дескать, она, Фотина Плевако, желала бы назначить встречу с целью оплаты счета за услуги со штрафом … с процентом. Подумала – добавить ли про отдел жалоб, и решила не добавлять. А то секретарша заподозрит неладное и не перезвонит. Впрочем, секретарша и так не стала перезванивать.

3

Вечером Фотина, посомневавшись, в тревоге, решила посоветоваться с матерью. Крессида Андреевна, презрительно слушая дочь, и вставляя время от времени едкие замечания, сказала, что Фотина во всем виновата сама, но, наверное, нужно что-то сделать, иначе «Комиссия по распределению фондов в пользу матерей-одиночек» может обратиться в суд, и Фотину будут судить. Фотине ранее этот вариант развития событий в голову не приходил, и она слегка испугалась, представив себе зал суда, грозного прокурора, неумолимого судью, надменных приставов, злорадствующих зрителей, и беспомощного адвоката в голубой жилетке. И как ее приводят туда, почему-то в холщевой рубахе до пят, босую, в наручниках, и какая-то пожилая зрительница вскакивает с места и, перстом указуя, кричит истошно – «Вот она, змея подколодная! Вот она, душегубица, люди добрые!»

– Но что же делать? – спросила она растерянно. – Я хотела заплатить, но нужно назначить встречу…

– Заплатить! – презрительно воскликнула мать. – Экая ты скорая! Заплатить! Нечего было в долги залезать, услуги заказывать!

– Я не заказывала!

– А чего ж тебе такие письма приходят, если не заказывала? Не ври. Заплатить она хочет. Расщедрилась, дура. Из каких средств, спрашивается? Я вот хочу вязальную машину купить, а средств нет! Ты ведь так нас всех по миру пустишь. Ну, я-то что, я женщина пожилая, никому не нужна, черт со мной, пропади я пропадом, туда мне и дорога, но сын-то твой безмозглый – ему ж пить-есть что-то надо? А ну-ка он по твоей подлой милости голодать будет? А вот посадят тебя, а его в детдом!

– Но как же – что же – почему в детдом, что ты плетешь, почему в детдом, а ты что же … – заволновалась Фотина.

– Что – я? На одну пенсию с внуком не проживешь. Гадина.

Коля вышел из спальни, и Крессида Андреевна, сделав трагическое лицо, сказала:

– Иди сюда, иди к бабушке, горемычный ты мой! Пустит мать твоя, шлюха, нас с тобой по миру, будем мы на дорогах милостыню просить! Вот какая у тебя мать.

Фотина хотела было закричать, но Крессида Андреевна сказала:

– Ну, что, доигралась, гадина? Допрыгалась? Вот оно письмо, вот.

Фотина замолчала, подавленная. Мать, рассматривая письмо из учреждения и так, и эдак, в конце концов сказала:

– Тебе нужно посоветоваться с кем-нибудь, кто в этом разбирается, дура. Вот сосед наш, например, поняла? Хороший человек, Валерий Палыч.

Фотина подумала, что мать просто свирепствует, такой у нее характер, но это глупости – судить человека, и в тюрьму сажать, за три тысячи семьсот неуплаты. Это ведь смешно даже в некотором смысле. Говорят, люди воруют миллиардами, и ничего. А с другой стороны как-то неприятно. Да и платить не хочется. И так все деньги уходят неизвестно куда. И действительно нужно бы с соседом посоветоваться.

Она поправила поясок на халате, тронула рукой волосы, проверила, нет ли на тапочках с помпонами каких-нибудь подозрительных пятен, и вышла в коридор, в котором из трех ламп под потолком одна горела, а две других мигали, что и делало лестничную площадку похожей на место действия какого-то киноужастика, либо арт-хаусных воспоминаний о прошлом именитого режиссера.

Валерий Палыч в трусах и майке, с сияющим лбом, открыл Фотине дверь.

– Здравствуйте, – сказала Фотина. – Вот мне письмо пришло, Валерий Палыч, и я не знаю, что делать.

– Детей воспитывать нужно, – сказал Валерий Палыч, почесывая шею и обнажая поросшую кустистыми волосами подмышку. – Дети – наше будущее, да, Фотина Олеговна.

– Я воспитываю, – откликнулась сбитая с толку Фотина.

– Плохо воспитываете.

– А что, Колька мой натворил чего-нибудь? – пугаясь и сердясь на Кольку, спросила Фотина.