Валерий Роньшин - Оригинал Хохолкин Страница 2

Когда-то Земля, разумеется, была. Была… была… была… да и сплыла.

Куда?..

Бог знает – куда. Гаврилкин.

И осталось от Земли одно лишь эхо (фигурально, конечно же, выражаясь). А «эхо», если кто не в курсе, – это нимфа, которая высохла от любви так, что от неё остался один лишь голос.

Но не в этом суть.

А суть в том, что на Земле, которой на самом деле не было, всё было как на самом деле; а на самом деле было не на самом деле. А как было на самом деле, никто не знал. Никто кроме, опять же, Бога Гаврилкина… В общем, не будем долго лить воду в дырявый кувшин, а перейдём от экспозиции сразу к кульминации.

Мёртвых на Земле больше, чем живых; умных меньше, чем мёртвых; дураков больше, чем умных; живых меньше, чем дураков… Это понятно? Или ещё раз повторить?

Вот потому-то Бог Гаврилкин и знал истинную цену как всему человечеству в целом, так и каждому отдельному человеку в частности.

Но Бог Гаврилкин не стал – образно говоря – проворачивать фарш обратно, или – говоря ещё образнее – из рыбного супа делать обратно аквариум с рыбками. Он оставил людей такими, какие они есть – нелепыми донѐльзя. Им было совершенно неважно, что их жизнь им только кажется; а было важно лишь то, что им кажется, что это их жизнь. Свои ощущения они принимали за действительность, а действительность принимали за свои ощущения. И когда они не ошибались, они всё равно ошибались; а когда они ошибались, они всё равно не ошибались.

Так вот они и жили – вставали для того, чтобы лечь; ложились для того, чтобы встать. Безудержно мечтали, надеясь, что найдётся какой-нибудь дурак, который осуществит все их мечты. И не было такой ситуации, из которой бы люди не смогли бы не выйти с позором.

При этом люди, без ложной скромности, сами себя считали людьми; а на самом деле людей среди них было раз-два и обчёлся. Остальные же все были форменными животными; за исключением тех, кто был форменной травой. Просто те, которые жили чувствами – были просто животными; а те, которые жили умом – были умными животными.

Чтобы хоть как-то людей очеловечить, Бог Гаврилкин сунул им под нос божественную истину – что: всё равно. Без разницы: сидеть ли в барах – сидеть ли на нарах; лежать ли в больницах – лежать ли на пляжах… «Одна фигня», как говорится. Но люди упорно воротили нос от этой «фигни», ну то есть от этой истины; потому что всю свою жизнь только и делали, что налаживали и налаживали эту самую свою жизнь, налаживали и налаживали… Но сколько бы они её ни налаживали – жизнь их налаживалась только после их смерти. Потому что – как уже был сказано – Бог Гаврилкин всему на Земле пределы положил. Поэтому молодость проходила так же быстро, как и старость; а старость проходила так же быстро, как и молодость.

В общем, мои маленькие читатели и читательницы, чтобы не отнимать у вас много времени, которого у вас и так-то с «гулькин нос» – всего-то несколько десятилетий, перейдём от завязки прямо к развязке.

Бог Гаврилкин сидел на лугу и пас коров. То есть, по сути, делал два разных дела; причём делал их одновременно – и сидел, и пас. Как это он так умудрялся?! Ну, так ведь Гаврилкин – Бог. Он в этот момент ещё и третье дело делал – на небо смотрел. А по небу, клиньями, улетали на юг птицы. Не все, конечно, а только те, кто поумнее.

А по лугу мимо коров и Гаврилкина шли две девушки. Местная и приезжая. Местную Гаврилкин про себя называл – «курочка», потому что у неё были куриные мозги.

– Привет, Гаврилкин, – помахала рукой «курочка».

– Гы-гы-гы… – ответил ей Гаврилкин, пуская слюни.

– Как поживаешь, Гаврилкин?

– Гы-гы-гы… – таращился на неё Гаврилкин.

– А это кто? – спросила у местной приезжая.

– Да здешний дурачок, – ответила местная.

– Ну, пока, Гаврилкин, – помахала она Гаврилкину.

– Гы-гы-гы, – ответил ей Гаврилкин, ковыряя пальцем в носу.

– Пока-пока, – помахала Гаврилкину и приезжая.

– Гы-гы-гы, – ответил и ей Гаврилкин, почёсывая себя пониже живота.

Девушки ушли. А Гаврилкин остался сидеть на лугу, пуская слюни из носа и сопли изо рта. Вернее, наоборот. Впрочем, ему было без разницы, откуда что пускать. Ибо Он был Бог.

Дурак Емелин

Жил на свете дурак Емелин. И решил он жениться. Дело было так. Шёл дурак Емелин по улице и увидел на балконе пятого этажа бабочку. Вернее – бабу. По имени Любенька. И сразу же решил на ней жениться. Любенька – не против.

– Только, – говорит, – вначале зайди ко мне в гости. Посмотри, как я живу.

Зашёл дурак Емелин. И в ту же секунду угодил в паутину.

Дело в том, что вся квартира была опутана липкими нитями. Да не тонкими, а с добрый канат толщиной. А под потолком, в углу, сидит Любенька, руки-ноги враскоряку. Ни дать, ни взять – паучиха.

– Ни хрена себе! – поразился Емелин такому обороту событий.

А Любенька уже по паутине спускается, клацая ядовитыми челюстями. Хорошо ещё у Емелина правая нога свободно болталась. Он ею с размаху ка-а-к даст Любеньке! И пока та в себя приходила, высвободился из паутины и – бе-жать!

Впрочем Емелину, как и положено дураку, эта история впрок не пошла. Через пару дней ему опять жениться хочется.

На сей раз познакомился он с Алёнушкой. Симпатичной девушкой в очках. И пригласил её в ресторанчик.

– Не желаете ли моё сердце? – этаким фертом подкатывает.

– Сердце не желаю, – отвечает Алёнушка. – А вот от печёночки не откажусь.

Тотчас явилась жареная печёночка с жареной же картошечкой. И Алёнушка жадно набросилась на еду. Ест-ест, а изо рта у неё слюни капают. Прямо на белоснежную скатёрку. И куда капля попадает, там сразу же дырка образуется.

Пригляделся дурак Емелин к девушке в очках повнимательнее и видит – язычок-то у неё раздвоенный. Тут-то до Емелина и дошло, что перед ним – ядовитая очковая змея.

А Алёнушка тем временем шею вытянула и говорит ласково:

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…

Дурак Емелин ноги в руки и – бе-жать!

После таких сюрпризов ему и жениться-то почти расхотелось. Вот так невесты – думает – одна паучихой оказалась, другая – очковой змеёй. Неужели уж совсем хороших девушек не осталось?.. Только он это подумал – глядь! – навстречу ему идёт хорошая девушка. Вся в косметике, татушках, пирсинге и с сигареткой… Словом – настоящая русская красавица!

И зовут её Варенька! И квартира у неё в центре! И денег у неё куры не клюют!..

Короче, вскоре настал такой момент, когда дурак Емелин лёг на пол и сказал:

– Любимая, вытирай об меня ноги.

Вареньку не пришлось долго упрашивать. Они поженились. И Варенька дала мужу ласковое прозвище – Чубчик. Очень оно Емелину нравилось. Бывало, по утрам Варенька зовёт:

– Чубчик! Чубчик! Пошли скорей гулять!

И дурак Емелин радостно бежит на зов любимой. А с гулянья придут, Емелин сразу же к своей персональной мисочке несётся… И всё бы хорошо, одно плохо: нет в квартире у Вареньки зеркал. Ни тебе побриться, ни просто так поглядеться.

И вот однажды (после сильного дождя) глянул дурак Емелин в лужу на асфальте и… остолбенел! Потому что из лужи на него смотрела белая собачка. С розовым бантиком на шее.

– Любимая, – спрашивает Емелин, – почему ты мне не сказала, что я превратился в болонку?

– Так не в дворнягу же, – отвечает Варенька.

– Что значит – не в дворнягу?! – возмутился Емелин. – Я стал собакой! Понимаешь?! Собакой!

– Ну и что? – пожимает Варенька плечами. – Я же тебя кормлю?

– Ну кормишь.

– Гулять вывожу?

– Ну выводишь.

– Так что тебе ещё надо?

– Но я же – человек! – заорал Емелин.

– А мы об этом никому не скажем, Чубчик, – почесала ему за ушком Варенька.

Емелина до того разозлил этот жест, что он взял да и цапнул любимую за ляжку.

– Взбесился! – завизжала Варенька и вышвырнула дурака Емелина из дома.

И с тех пор стал Емелин жить на пригородной станции. Под платформой. Вместе с другими бездомными собаками. А питаться – на помойках. Никто ж не виноват в том, что ты дурак.

Капитан Капитонов

Ой ты гой еси, капитан морской! Про тебя нашу песнь сложили мы. Смело ведёшь ты корабль свой по морям да по волнам. Ни один волосок не дрогнет на твоей голове-головушке. Хотя навстречу тебе движутся ураган Галина, тайфун Полина и смерч Марина.

А в далёком далеке ждёт-пождёт капитана своего Капитонова его любимая Настенька. Сколько уж к ней кобелей всяких-разных подкатывалось да подмазывалось. Никому Настенька не отдала даже пяди плоти своей.

А капитан Капитонов всё бороздит и бороздит бескрайние и безбрежные океанские просторы; всё преодолевает и преодолевает безмерные и безразмерные напáсти и невзгоды; твердою рукой ведя корабль свой через тернии тернистые прямёхонько к звезде своей путеводной – ненаглядной Настеньке.