Владимир Буров - Кастинг. Инициация Персефоны Страница 2

– Они? Нет, я думаю, он будет один.

– В общем так, я буду с ним разговаривать, а ты рыскай глазами по сторонам, но не подавай вида, что заметил.

– Заметил, что?

– Ты забыл? Он точно будет не один, как минимум двое будут на хвосте, но в незаметном виде.

– Ну, окей, я постараюсь их узнать. Хотя – не поворачивайся – у нас, в том смысле, что у тебя за спиной, а вижу так, невооруженным взглядом именно двое уже сфотографировались.

– Но это бабы, – сказал Миша.

– Откуда знаешь?

– Шанелью номер пять потянуло.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

– А никогда не может быть никогда, потому что уже:

– Было, было, было.

– Кстати, ты бинокль с собой не взял?

– Зачем?

– Мы не договаривались?

– Подожди, я сейчас повернусь, и увижу их и без бинокля, а чтобы никто ничего не заметил, ты поворачивайся вместе со мной.

– Там нет ничего интересного

– Будешь смотреть на Чистые Пруды.

– Это скушно, но ладно, посмотрю.

Почти сразу Майор негромко рявкнул:

– Я их узнал.

– Не может быть! – тоже тявкнул от волнения Миша Маленький.

– Точно тебе говорю, это…

– Подожди, теперь я скажу.

– Не надо.

– Почему?

– Ты ничего не можешь видеть в прудах.

– Нет, вижу, вышел водолаз. И мне понятно: информация не просто просочилась в массы, а хлещет ручьем, как в самом начале утопления Титаника.

– Кто-то проболтался, но кто, если предположить, как и раньше:

– Никто ничего не знал.

– Я никому ничего не говорил.

– Я – само собой. Ну, хорошо, говори, кто там?

– Это Тетя и Мотя, их недавно выгнали с теле.

– Когда недавно, давно уже. Говорят, работают контролерами на входной двери в Нанокорпорацию.

– Скорее всего, только числятся, а работает кто-то другой.

– Тогда понятно: от нечего делать есть время, чтобы узнать важную информацию об этой нетрадиционной встрече. Но баб сюда не берут, чего им надо?

– Может, случайно здесь прогуливаются, зашли на пенку с кофе к Эрике?

– Так не бывает.

Они стали оба смотреть на Тетю и Мотю, и поняли, что они, да, дефилируют, но, как сказал Майор:

– Не сюда.

– Тут только два варианта, – сказал Михаил: – Или место встречи всё-таки, наконец, удалось изменить, или.

– Или – я доскажу – своим ложным маневром дамы хотят сманить нас с насиженного места, куда мы пришли первыми.

– Как выбрать?

Подумать они не успели, так как водолаз, на которого они больше не смотрели – думали или утопленников ищет, или рыбу ловит стрелами, а это отношения к делу не имеет – хлопнул их огромными лапами по плечам, но тут же мягко добавил:

– Заждались, голубчики?! – и склонил с высоты своего почти двухметрового роста – 194—196 – чуть улыбнувшееся лицо.

Германн Майор взялся за сердце, как его тезка в Пиковой Даме, когда проиграл всё, что было нажито трудом всех предшествующих поколений, и понял, что:

– Придется идти в киллеры, ибо нигде больше хорошо не платят обычному человеку – Хомо, так сказать:

– Вулгарис. – Конечно, каждому хочется собирать бабочек и разговаривать с лютиками на своих семи гектарах, как некоторые, но информейшен о такой ситуэйшен – не доходит до нас сиськи-миськи, что значит:

– Никогда не известно, когда она появится в природе и обществе, чтобы успеть первому схватить за ее тонкий-тонкий мыший хвост.

А Миша только присел, и так, на полусогнутых приготовился бежать, надеясь, что все примут это бегство за шутку. Нет, страх был – не скрою – но не один, а напополам с тем, что называется:

– Ему и больно, и смешно, – когда одна из трех жен просит повысить плату за алименты. – Ибо:

– С одной стороны:

– Рабо-о-отать-ь на-а-адо-о, а с другой стороны, появилась надежда, что, наконец-то, будет, как это и написано:

– Сами, сами всё дадут, – а если и догонят, то ноутбук на перевод бабла в оффшор, уж будет навострен. А если нет, то хоть на Титаник, но сяду, чтобы – если уже не удалось письмо послать – самому оказаться:

– Далеко от берега.

– Вот Вы какой! – Миша вернулся с раскрытыми для объятий руками, но постепенно опускал их все ниже, и ниже, так как лицо водолаза – чем ближе он подходил – становилось меньше похожим на букву В – в ее импортном варианте, а приобретало наоборот черты экспортной буквы Н. Можно, с небольшой натяжкой, идентифицировать эти буквы, как Веру и Надежду, но все равно:

– Без Любви, – толку не будет.

– Хау а ю. – Без вопросительного знака первым сказал Германн, так как на знак духу уже не хватило.

Миша осмелился протянуть лапу, но она осталась незамеченной.

Когда сели на скамейку Э предложил так и называть себя:

– Э, – но ребята смутились:

– Не можем.

– Почему?

– Страшно, – сказал Миша. – И знаете почему? У меня есть долги перед женами, и боюсь, при упоминании этого знаменитого Э-управления, они будут только увеличиваться.

– Я тоже стесняюсь, – сказал Германн, – и знаете почему?

– Почему?

– Похоже на поставленную на уши Дабл В в ее импортном исполнении.

Глава 2

Продолжение

– А вы не заметили, что и Н – похоже.

– Вы думаете, что все буквы в принципе похожи на Дабл В – в эмпорте? Прошу прощения – здесь пока И.

– Из И тоже можно сделать W, – сказал водолаз.

– Как?

– Сдвинуть на полшага интервал между ними.

– У нас дроби запрещены, – сказал Германн.

– Почему, не понимаю? – сделал удивленное лицо Н.

– Единовластие не допускает деления целого уже числа на его части.

– Да, – согласился Миша с напарником, – все деньги уже давно в оффшоре, как их можно еще раз поделить? Ответ – нельзя.

– Так сказать – непредставимо, как это и было, кажется, еще даже при Аристотеле, – сказал Майор. И добавил:

– Тем более, даже если букву N перевернуть с ног на голову – всё равно ничего не изменится.

– Вы не пробовали зеркало? – спросил водолаз, похожий в голограмме Михаила Маленького на большученную букву Н.

– У нас мебеля импортные – они все без зеркал, – сказал Германн.

– Верю, но вот посмотрите, – он поднял левую ладонь, на которой проступила белая на розовом фоне буква N, становясь – если присматриваться – наоборот, огненной на белом фоне.

– Похоже на молнию на Луне, – сказал Германн.

– А теперь обернитесь, – и он показал правую ладонь.

И они увидели, как N на левой ладони сначала превратилась в восточную Н, и на правой проступила буква И.

– По-хо-же-е, – только и мог сказать Миша.

Далее, приходит парень ростом 170 см, а скорее даже 168, которые он сам выдает за 177, и говорит, когда его спрашивают:

– Кто ты? – и показывают на высоченного и здоровенного мужика, преподавшего уже им урок, который Пушкинский NN преподнес жителям села Горюхина:

– Показал, что их место в собачьей конуре.

– Его номер 16-й, – говорит парень. И добавляет:

– А, впрочем, познакомьтесь – это мой повар.

Почему-то после этих слов даже Тетя, курсирующая с Мотей на горизонте метрах в ста, и таким образом надеясь поймать удачу за хвост раньше, чем другие, не замечая, что ее уже ту юс – используют как:

– Зрителя, – спотыкается, а удивленная этим состоянием подруги Мотя поздно замечает идущее ей навстречу дерево, и более того, так и не сворачивает, пока Мотя не находит его своим лбом.

– Я в шоке, – говорит Тетя, – почему-то все идут не туда, куда надо – не в нашу сторону, а к ним, как будто там расположена пивная. Ты вообще правильно записала координаты? – Далее слова из ПП, которые говорит Белл перед тем, как уходить, в том смысле, что Фекла уже закупила по дешевке глазированные сырки, и даже перепродала их с неприличной наценкой, а – значит – жди энддиректора с внеплановой провери. А именно:

– Раз, два… Меркурий… – прошу прощенья – это уже было, было, было, а вот современный перевод:

– Брюс Виллис опять в своем репертуаре, вылез из канавы – но к этому мы уже привыкли: значит, что спасать кого-то будет точно, но надо же:

– Докатился до того, что будет теперь спать с хохлушкой. – А они гордые:

– Намучается. – А потребует она немало, если не новый дом на Луне, то Луну, как таунхаус на горе в Беверли Хиллз. А на горах, если они Лысые – сами знаете, кто живет.

Медиум:

Тетя и Мотя стоят у Берендея. Мимо бредет солидный мужик.

– Ты не Луна? – говорит Тетя.

– Ну, в смысле, не Луначарский случайно будешь? – спрашивает Мотя.

– Возможно.

– Дай конрамарку.

Участвуют Жирмунский, Виктор Шкловский, Юрий Тынянов, Алексей Толстой, Демьян Бедный, Маяковский, Есенин. А также некоторые уже умершие артисты:

– Михаил Козаков, Абдулов, Ролан Быков, Янковский, Пуговкин, Алейников, Борис Андреев и др. по четыре человека сидят за столами в Берендее.