Андрей Днепровский-Безбашенный (A. DNEPR) - Верить в себя. Новеллы Страница 2

– Я думаю, что пусть пока поживёт, малость пообтешется, пообстругается среди прислуги, а потом пуще прелестное ценить станет – рассмеялся тайный советник.

– Да я уже по всякому думал, и так прикидывал и этак. Настенька теперь, в господской неподалеку получается. Дело-то молодое, глядишь, и до греха недалеко. За всем-то не уследишь. И что мне тогда делать? А? – опять всерьёз озаботился Троекуров, на что Семён Семёнович рассмеялся ещё больше.

Тут старые друзья и сами не заметили, как за разговорами оказались на аллее сада, в конце которой был накрыт шикарный стол с разными яствами под добрую водочку-с.

А Герасим тем временем с мусью и вправду грызлись как собаки и никак не уживались. Не брал их мир и всё тут. Герасим на службе у помещика уже давно состоял, всё делал исправно, его репутация за всё это время ни разу не подрывалась, в отличие, от только что прибывшего француза.

Мусью с именем Николя, или же просто Николай, если брать на русский манер, представлял собой этакого шелкового франта с изысканными манерами. У него было интеллигентное лицо и модное пенсне, и ещё дорогая трость, которую он всё время выставлял на показ, крутя ей по делу и без дела. Естественно, такому образу тяжело было ужиться с Герасимом, которого отличали совершенно другие манеры поведения, которые были ближе к его работе. А слова в грубом и неправильном произношении, типа – «Тпрррууу! Стыль окаянныя! Пшли вон!» – так и вообще бесили и выводили из себя Николая, так как душа у него была творческая, педагогическая, тонкая и легко ранимая. Ну не было у Герасима той остроты, мягкости, того полёта и горения мысли… Воистину не было!

А началось всё с того, что Герасим по своей доброте душевной хотел всего-то поближе познакомиться с французом, да выпить с ним самогоночки самую малость. Делов-то. А француз к такому оказался не привычный и грубо попросил Герасима вон прямо с порога, чем, возможно, сильно обидел конюха. Да видать крепко у конюха та обида в мозгу засела. Втемяшилась она ему в душу занозой, и решил Герасим отомстить Николаю, хотя и не злопамятный он был мужик. Видать сильно его «зацепили» французовы выкрутасы, да так сильно, что по-другому он, наверное, поступить уж никак не мог…

Тем временем день в поместье Троекурова уже стал подходить к концу. Наичудестнейший денёк выдался, прямо загляденье какое-то. Редкий год такими деньками может похвастаться, просто редчайший…

В вишнёвом саду всё уже было готово. На поляне стоял белый рояль, от зеркального пруда хрустальными звуками отражалась его душевная музыка. Веселились нарядные барышни, рассаживались за столы гости, и все они, по неписаной Троекуровской традиции – дожидались полного заката солнца. И всё это так красиво смотрелось в лучах пурпурной зари, которая с каждой минутой как будто бы вносила в эту картину новые штрихи времени… Всё это выглядело настолько боголепно, что прямо… хоть ломтями нарезай и ешь, от чего на душе у гостей было какое-то приятное торжественное спокойствие.

И вот перед гостями появилась, вся в высшем и белом красавица Настенька.

– Господа! Солнце – зашло! – с таинственным замиранием в сердце обратилась она ко всем присутствующим. При том её лицо так сияло, отливая свежим и здоровым румянцем, а глаза так счастливо блестели, что этому блеску и сиянию позавидовала бы сама царица Клеопатра, если бы была живая.

Дружным залпом ударил салют, и зажглись, заискрились праздничные фейерверки, озаряя своим огнями белый праздничный сад. И это был настоящий праздник! Троекуровский праздник цветения вишни, который своим великолепием стал входить в самый разгар.

Помещик Троекуров скромно похвалялся гостям и в особенности Семёну Семеновичу своим садом и дорогим французским учителем. А француз Николя всё время был подле Настеньки, постоянно её наставляя и поправляя в смысле самых хороших и светских манер.

Впрочем, Николя вовсе не был глупым малым, и после стопочки, другой веселящей водовочки, в его голову стали приходить радующие и обнадёживающие его светлую душу мысли. Он начинал задумываться, а не попробовать ли мне выбиться в господа и не увлечься ли всерьёз дочкой Троекурова. Может быть, что и получиться – уже начал было мечтать он.

Настенькино же милое личико после шампанского стало гореть ещё сильнее, а глаза стали блестеть ещё ярче…

– Миль пардон, мадмуазень – обратился Николя к дочке помещика. Мол, а не прогуляться ли нам по отдалённым аллеям вашего прекрасного сада, так сказать наедине, вдали от шума «городского»? При том француз гордо вскинул голову, взмахнул тросточкой и выразительным жестом поправил на носу модное пенсне, одновременно поразив собой присутствующих гостей, от чего многие дамы от восторга и с замиранием в сердце просто ахали…

– Ну, какой обходительный учитель? Какие у него хорошие манеры…?

Николя с Настенькой под ручку степенно удалялись в сумерки тенистой аллеи… Где мусью уже поджидали-с Герасим, загодя просчитав в голове своей деревенской смекалкой, всё правильно расставив и точно предвидев. Дело-то, мол, молодое, мусью будут «шерше ля фам» (искать женщину), они малость подопьют и в женихи обязательно начнут набиваться, начнут обязательно кадрить дочку помещика – ведь приданое-то у неё, ой какое большое!

Герасим в самом конце аллеи деловито разложил между деревьев крепкую тонкую сапожную дратву с глубоким смыслом, что мусью обязательно в дальней аллее будут дефилировать туда сюда и на каком-то месте зайдут-с вперёд. И тут он своей жилистой рукой потянет за родимую верёвочку, и та зазвенит струной между деревьев, аккурат в вершке от поверхности земли… А пока Герасим терпеливо ждал лежа в кустах потягивая цигарку.

По дороге в речи Настеньки и Николая поровну присутствовали русские и французские слова, как бы переплетаясь между собой. А Настенька думала, ну какой же это воспитанный и эрудированный человек, и что она, наверное, многому и хорошему от него научится. А то вот папенька, например, иногда-с сквернословят-с…

Право, уж больно они впечатляющие – эти поздние летние вечера в цветущем саду, когда в глубоком смирении с неба начинают смотреть на людей таинственные звёзды, а атмосфера уединения, начинает людей просто подталкивать друг к другу.

Николя немного зайдя вперёд и экстравагантно так развернувшись перед мадмуазель Настенькой, стал было делать глубокий такой реверанс с поклоном, чувствуя, как душа Настеньки от его неотразимых манер начинает таять как лёд…

Герасим же, в этот самый момент, докурив цигарку, своей мозолистой рукой крепко натянул дратву, и – Опа! И не балуйся!….

В реверансе следующий шаг у Николя не получился. Его нога зацепилась за натянутую верёвку, головной убор и пенсне с него вмиг слетели, равновесие было потерянно, в воздухе мелькнула дорогая тросточка.

– Уууёб! – громко послышалось одновременно с падением и хрустом сломавшейся трости из слоновой кости. – Сука!!! Какая блядь тут натянула верёвку!!? – вдруг с чисто русским матерным фальцетом вырвалось у француза, который почему-то разом забыл о всех культурных манерах.

На Настеньку же, на это молодое, чистое и изящное существо, которое хотело любить, быть любимой… и гореть по ночам необъятной страстью такой оборот события великосветского превращения подействовал настолько убийственно, что она стала заикаться.

– Ду-ду-ду-рак! Вскрикнула она, и, закрыв лицо руками, в порыве полного непонимания происходящего побежала жаловаться папеньке.

На утро контракт Троекуров с французом расторгнул, предложив ему выметаться вон и без завтрака.

А вишнёвый сад стоит до сих пор. Сколько судеб переплелось в нём, в тени его аллей и деревьев, которые постигли и свершения… и неудачи.

Много он повидал в своей жизни… и, наверное – многое ещё увидит…

Вперёд – Гардемарин!

(– Эх, молодость, молодость…)

Высоко, высоко в небе ярко светило солнышко, уже начиная пригревать своим теплым весенним лучом. А в воздухе, нет, нет, да и пахнёт ранней весной. На ветках деревьев уже потихоньку стали набухать почки, а плац военного морского, десантного училища уже не нужно было курсантам очищать от так надоевшего им за долгую зиму снега. Весеннее настроение, особенно сильно ощущалась будущими офицерами, которые стояли сейчас на плацу, на разводе по стойке «смирно».

Высоко подняв подбородок на «равняйсь» и «замри», они тихо и жадно вдыхали свежий весенний воздух, ощущая его… давно позабытый на вкус.

Командир училища, контр-адмирал говорил о боеготовности и боеспособности и о том, что они, можно сказать – выпускники и уже почти офицеры, должны в любую минуту – оправдать доверие Родины. И доверие это, как бы это сказать помягче – не опозорить…