Иван Трофимов - В сумерках. Реальная мистерия Страница 2

Воспитательница и нянька запрещали во время тихого часа вставать в туалет, и ты терпел два часа, а если не получалось, то писался в кровать, и тогда воспитательница срывала с тебя мокрую одежду и била тебя ей по лицу, а потом ставила в угол босыми ногами на холодный пол без трусиков и штанишек. Ты стоял, тихо всхлипывая, потому что и плакать было нельзя, за это тоже били, иной раз головой о стену. И опять над тобой смеялись дети.

Ты пытался рассказать обо всем отцу, но он тебя не слышал, или не понимал, он заигрывал с воспитательницей, улыбался ей, она улыбалась ему, они оба говорили друг – другу приятные слова. Тебе казалось это странным, потому что в твоей жизни воспитательница была злобной, с кислой физиономией и поджатыми губами, все время готовая тебя ударить.

Из детского сада вы обязательно шли в пивную, где противно воняло кислятиной, табаком и еще много чем неприятным. Отец пил пиво, вино, тебе давали какой-нибудь кусок вяленой рыбы, ты его сосал с отвращением, вокруг ругались матом, иногда мужики дрались между собой, и это было страшно.

Если бы у тебя была своя комната, ты гулять не ходил бы вовсе. Но комнаты не было – вы жили вчетвером в одной большой комнате, и здесь у тебя не было даже собственного угла. Поэтому все свободное время приходилось проводить на улице – на все детство и юность улица тебе заменила дом.

Здесь ты тоже никому не был нужен, и уличные отношения выстраивались по принципу: кто сильнее, тот и прав. То есть, ты вынужден был научиться подлизываться к старшим пацанам, унижать младших и давать сдачи сверстникам, по – другому выстраивать отношения не получалось.

Ты, казалось, вписался в дворовый и школьный коллектив, но все равно никак не мог понять, почему же все-таки люди делают друг – другу гадости, и знакомые, и не очень? Ты сам по себе никого никогда не хотел обижать первым. Да и вообще, тебе были противны и унижения, и оскорбления, особенно слабых, которые не могли за себя постоять. Но ведь именно слабых все и всегда обижали. Получалось, что таким места нет на земле. Но иной раз в роли обидчика выступал кто-нибудь ничуть не сильнее того, кого обижал. Однако этот обидчик имел сильного защитника, и такое положение было еще омерзительнее того, если бы обидчик был сильнее.

Но ведь те, кого обижали, они же были людьми. Они же не виноваты были в том, что появились на этом свете. Это же случилось не по их воле. И если ты все-таки родился, тебе же должны быть доступны все человеческие радости? Или ты должен существовать только как объект насмешек? Но ведь и ты, и тот, кто тебя все время унижает, созданы по образу и подобию божьему, физиологически в вас нет никаких различий. Но, почему-то он имеет право на радости жизни, а ты нет… А ты готов обнять весь мир, ты летаешь во сне и грезишь о безумной любви, начитавшись книжек.

…

Тебе пять лет. Вы с товарищем во дворе играете с маленьким, пушистым котенком. Котенок весело бегает за импровизированным бантиком, кувыркается, подпрыгивает, вы веселитесь вместе с ним.

Подходит старший мальчишка:

Ой, какая киса!

Вы насторожились – от этого маленького, рыжего пацана можно было ждать всяких гадостей.

Мальчишка берет котенка на руки, гладит его, ничего не подозревающее животное начинает от удовольствия урчать и жмуриться.

И вдруг… мальчишка размахивается и со всей силы бьет котенка об асфальт.

У котенка разбита голова и, видимо, поломан позвоночник. Он изо всех сил на передних лапках старается уползти от своего мучителя, волоча за собой заднюю часть тела. Изо рта у него течет кровь, один глаз выбит и болтается на какой-то нитке.

Мальчишка с хохотом пинает несчастное животное, потом подбегает к нему и с силой опускает каблук ему на голову.

Хруст костей, тело котенка бьется в предсмертных судорогах, на асфальте лужица крови и мозгов.

Мальчишки с веселым гоготом куда-то бегут, пиная еще не остывшее, окровавленное тельце котенка, как футбольный мяч.

Домой ты идешь на ватных ногах, у тебя все время перед глазами выражение ужаса на изуродованной кошачьей мордочке, струйка крови из его разбитого рта. Слезы льются из твоих глаз, дыхание перехватывает.

– Мама! Мамочка! Они котенка убили! – ты утыкаешься в теплый мамин живот, рыдания сотрясают все твое тело.

…

Сегодня в школе у вас какая-то непонятная суета, учительница то сама куда-то уходит, то к ней кто-то приходит. Все говорят, что будет торжественный прием в октябрята. По этому поводу уроков мало, и они какие-то несерьезные. Вы, правда, всего два месяца учитесь и еще особо не привыкли к школьным порядкам, но сегодня этот самый порядок как-то нарушен. В классе шум, и учительница иной раз даже не обращает на это внимания.

Потом вас ведут в актовый зал. Здесь много народа, приходится стоять плотно друг к другу. Где-то за спинами впереди стоящих кто-то что-то говорит. Плохо слышно и ничего не понятно. Все толкаются, а учительница строго зыркает и грозит пальцем.

Потом вам велят достать пятиконечные красные звездочки с изображением кучерявого маленького Ленина и прицепить их на форменные курточки.

Теперь вы октябрята, а что это такое, похоже, не знает даже учительница.

…

В пионеры вас принимали в день рождения вождя в апреле на площади возле памятника этому самому вождю. Опять же большой толпой, несколько параллельных классов, вас привели на площадь, построили возле монумента, и какая-то вожатая визгливым голосом пропищала что-то про обязательства, связанные с тем, что теперь, мол, вы стали пионерами. Старшие товарищи подошли к вам и стали повязывать галстуки. К тебе подошел мальчишка из вашего двора и сказал:

Ну, давай я тебе повяжу этот ошейник…

Бронзовый Ленин стоял загаженный голубями.

Утро

– Кушай, Катя! Кушай, Маша!

Ей где-то пять-шесть лет. Она сидит на небольшом пригорке в мягкой траве и тычет ложку с песком то одной, то второй кукле. Куклы старые, обтрепанные, со смазанными нарисованными лицами. Рядом бегает, нетерпеливо повизгивая, толстый щенок, норовить схватить куклу. Она отгоняет щенка платком, тот клацает зубами, норовит платок схватить. От щенка воняет псиной.

Катя! Маша! Нельзя же так! Ешьте сейчас же!

Бабушка вышла на крыльцо:

Лена! Леночка! Где ты? Иди кушать скорее!

Щенок, пользуясь тем, что она отвлеклась на голос бабушки, радостно вцепился в куклу Катю, зарычал с видимой злобой, замотал куклой из стороны в сторону.

Отда-а-ай! Отдай сейчас же! А-а-а, бабушка, он куклу у меня украл!

Щенок весело бежит к кустам, смешно подбрасывая толстый зад. Несчастная кукла телепается по пыли, цепляется за колючки и ветки, оставляя на них кусочки платья.

Лето. Жара. Дача.

…

Давно уже ты не просыпалась с радостным чувством того, что жизнь прекрасна, что именно сегодня тебя ждет удивительное открытие, от которого перевернется весь мир вокруг тебя, не будет ежедневных серых будней, а жизнь станет радостной и счастливой. Ты не знаешь, как это все произойдет. Ты даже не представляешь, что же может тебя, вдруг, осчастливить, но вот оно есть – ожидание счастья. И это делает утро радостным.

Но потом ничего не происходит. В школе стерва-математичка, не терпящая возле себя ничего живого и яркого, гнобит тебя по любому поводу и через день вызывает в школу маму. За что? А за то, что ты молодая и красивая, что у тебя на лице выражение приветливости и участия, что ты не стучишь ей на своих товарищей и не заискиваешь перед ней.

Потом стерву-математичку сменяет придурок-историк, который оставляет после урока на «консультации» и норовит своими липкими руками залезть в трусы…

…

Радости нет, есть какое-то смутное чувство, что нужно вылезать из теплой постели и куда-то идти. Куда? Зачем?

На улице дождь – не дождь, туман – не туман, висит в воздухе какая-то водяная пыль и, кажется, никуда не девается. То есть, капли, даже не капли, а мельчайшие водяные частицы просто находятся в подвешенном состоянии, и вопреки всем законам природы не падают на землю, их никуда не сносит ветром. Впрочем, ветра тоже никакого нет.

«Нужно было штаны надеть», – колени моментально стали мокрыми и холодными, и подлая влага поползла ледяными узкими-преузкими струйками в сапоги. Кожа под струйками покрывалась пупырышками, тело сотрясала непроизвольная дрожь. Даже не дрожь, а конвульсии.

«Бр-р-р! Ну и лето»

Такси!

«Господи! Ну почему все таксисты такие козлы? Заднюю дверь специально закрыл, сволочь, чтобы я на переднее сидение села.

Ну-ну, сейчас начнет скорость переключать и, как бы случайно, по ноге шаркать своей лапищей.

Давай – давай, я посмотрю, как тебя возбудит мой сапог.

Черт, он уже выше полез, и ногу никуда не уберешь, слишком узко. А с другой стороны, что он может сейчас? Белый день, народа кругом уйма, движение плотное, в любое время смогу выскочить на светофоре. Нужно посмотреть на него с возмущением, авось подействует.