Антонина Глушко - Молчание Гиппократа Страница 2

– Вашу жену хулиганы избили со зла, так сказали они на допросе. Они разозлились, что у нее в сумочке не оказалось денег, а было всего лишь несколько рублей, – «утешили» несчастного мужа в милиции. – Они не знали, что она беременная. – Уже ни в какие ворота плели «заступники», отцу потерявшему не родившегося сына, и мужу избитой до полусмерти жены.

В тот вечер Инна возвращалась домой после выставки работ своих учеников в художественной галерее. К дому на собственной машине ее подвезли знакомые. Однако, к высотке пришлось добираться окружным путем.

Водопроводчики разрыв теплотрассу, начисто перекрыли жильцам дорогу к дому. Приходилось делать порядочный круг по темным закоулкам, чтобы попасть к подъезду. Здесь-то и поджидали убийцы свою жертву. Бандиты вырвали сумочку из рук женщины, но денег там действительно не оказалось.

Озверев, мерзавцы, сбили несчастную на землю, принялись с остервенением избивать ногами. И тут появилась соседка с собакой. А потом пришла большая беда…

В салоне появилась стюардесса со своей тележкой, предлагая напитки. Илья попросил минеральной воды. Взял лежавшую на коленях книгу, которую так ни разу и не открыл, затолкал ее в спортивную сумку, стоявшую у ног. Развлекательным чтением не пришлось воспользоваться. Мысли о страшных событиях, произошедших с его женой, и убийством не родившегося сына, так и не покинули его.

Благодарный Игорю Львовичу за придуманную командировку, Илья сильно волновался, как воспримет Инна его поездку в Москву. О санатории решил вообще не заикаться, опасаясь вызвать у жены нежелательные эмоции. Могут последовать упреки, дескать, оставляет ее в одиночестве, не совсем окрепшую, и окончательно потерявшую надежду иметь ребенка. Об этом заявил врач, оперирующий ее, на вопрос, что будет с ней дальше.

– К горькому сожалению, ничего не могу сказать утешительного. С подобными травмами, вызвавшими внутреннее кровотечение, редко кто выживает. Благодарите Бога, что остались живой. О какой беременности может идти речь? – «утешил» женщину врач. То же самое, он сказал и Илье.

Неожиданно жена к предстоящей командировке мужа отнеслась довольно спокойно. Более того, заявила:

– Поезжай Илюша, не беспокойся за меня. Тебе надо передохнуть от нашего кошмара, отвлечься. Я решила с месячишко пожить у своих, на Океанской. Мама сильно переживает за меня. Говорит, зря ночевала у нас, не сберегла меня. Возьму холсты, кисти, краски и поработаю у родных. Там много натуры. У меня все не хватало времени на поездку к тем местам.

Разумные слова жены воодушевили Илью. Тем более ее стремление снова взяться за кисти. Теперь он сможет со спокойной душой ехать в «отдыхающую» командировку. О путевке так и не признался, не хватило духу. «Ладно, побуду в санатории недельку-другую и назад», – успокаивал он свою нечистую совесть перед женой.

– Просьба застегнуть ремни, самолет идет на посадку, – услышал Илья и почувствовал, как лайнер начал снижаться.

Вера металась в растерянности. Что, значит, не везет, и как с ним бороться.

– Ну почему у меня все никак у людей? Что только не задумаешь сделать, как тут же обязательно появляется какая-нибудь препона, или, более того – неприятность.

Она бросила на кровать кофточку, только, что вынутую из шкафа и снятую с «плечиков», села за стол и пригорюнилась. Жизнь Веры Игнатьевны Крутяевой двадцатичетырехлетней вдовы здоровой, красивой, пышнотелой, с манерами мечтательно-ленивых движений, крупными белыми зубами, жемчугом поблескивающих между пухлыми, слегка капризными губами, и не утратившей способности краснеть лицом, складывалась, на ее взгляд не совсем гладко. И это с самых юных лет и не правильно, и неудачно. А винила она в этом только себя. Не слушалась строгих родительских наказов:

– Смотри, Верка, принесешь в подоле, на порог не являйся. Батька голову открутит. Ты его знаешь, – постоянно напоминала ей ее мудрая мать, о соблюдении девичьей чистоты и целомудрии.

Верка знала. Тот и за меньшее прогрешение с нее семь шкур спускал. Увидел как-то ее, обнимающейся с Юркой-соседом, такого ремняки всыпал, что неделю больно было сидеть за партой. Да и обнял-то ее Юрка просто так. Через неделю малый должен загреметь в армию, вот и запасался впечатлениями на «гражданке» с деревенскими девчонками. Прижимая Верку, в ту пору десятиклассницу, к себе, допризывник шептал красивой девке:

– Ждать будешь? Вернусь – женюсь, – обещал малый, и лез целоваться.

Верку еще никто ни разу не целовал. Ей было весело, и она громко смеялась. Тут-то батя и услыхал ее жизнерадостный смех, выйдя за угол по нужде. Навеселилась! Родитель, как был в исподнем, так и погнал дочку в хату, где и произошла экзекуция. Мать, было, кинулась на защиту, да куда там! Схлопотала такую оплеуху, что неделю ходила с синяком под глазом.

Окончив среднюю школу Верка, как все кинулась в город поступать в институт. Но видать такая уж у девчонки невезучая судьба, ей и здесь не незадалось. На первом же экзамене по химии с треском провалилась, полная стыдобушка. Преподаватель, принимавший у нее экзамен, сказал:

– С вашими знаниями предмета только в колхозе огурцы собирать, – хотя уже колхозов давно не было. А этот умник видать об этом не догадывался. Хоть этим порадовал девчонку.

Верка не послушалась мудрого совета ученого человека. Огурцы ей и в собственном огороде осточертели. Забрала документы из института, и бездумно побрела вдоль широкой улицы Ленина, славного города Брянска. Дел у нее никаких не было, зубрить учебники не надо. В высшее учебное заведение для нее путь закрыт, об этом ей сказал мудрый преподаватель, и она ему, хоть и горько признаться в этом, но поверила.

Как не парадоксальна ситуация, как в таких случаях говорят умные люди, но Верка вдруг почувствовала необычайную легкость во всем своем пышном теле. Ее охватило радостное веселье, от освобождения ставшей ненужной зубрежки, и опостылевшего родительского надзора.

Внутри нее все пело и ликовало. В ней расправляла крылья буйная молодая сила. Еще ни разу не было Верке так хорошо, как сейчас будучи независимой, и свободной.

Девчонка не имела представления, как будет жить дальше, но твердо уверена: в деревню, в родительский дом ни ногой. Знала – там, для нее приготовлены материнские упреки и отцовский ремень за провал в институте.

Праздно шатаясь по широкой городской улице, где девчонке буквально все нравилось: красивые витрины многочисленных магазинов, яркие рекламные щиты на домах, нарядные прохожие, Верка страшно завидовала всему этому великолепию. Здесь было все, чего душа не пожелает, не то, что у них в деревне.

На широком, во всю стену окне красивого здания, несостоявшаяся студентка усмотрела бумажку, прилепленную на внутреннюю сторону стекла. Та гласила: в парикмахерскую «Артемида», приглашается ученица мастера. Подняв голову кверху, девушка обнаружила красивую надпись, подтверждавшую, что окно принадлежит этой самой «Артемиде».

«Дай-ка зайду, – мелькнула в мозгу шальная мысль. До этого Вере не приходилось проявлять инициативу по устройству собственной судьбы. Разве что сование в институт, мимо которого она благополучно пролетела, как фанера над Парижем.

А вдруг меня возьмут ученицей? Я ведь с детства любила крутить на голове кренделя из волос. У меня это неплохо получалось. Всем своим одноклассницам сделала на выпускной вечер прически. Те только ахали вместе со своими родителями», – рассуждала бывшая абитуриентка, стоя у красивого, высокого окна.

«Артемида» оказавшись мужской парикмахерской, стала началом жизненного Веркиного пути. Без проблем ее приняли на работу, оформили трудовую книжку, все чин чинарем, а парикмахерша Ада Лямина предложила новенькой свободную койку, в снимаемой ею комнате, где Верка и зажила настоящей, взрослой жизнью.

Девчонка оказалась хваткой и способной к парикмахерскому ремеслу. Спустя полгода была поставлена к креслу для самостоятельного обслуживания клиентов.

Новоиспеченная парикмахерша колдовала не над женскими лохмами, а над мужскими, короткими волосами. Но и здесь Вера показала себя заправским мастером.

Внешняя, роскошная привлекательность, ее красивая полнота «Данаи», высокий рост делали, как минимум ее, года на три старше. Отчего клиенты теперь чаще чем требовала того стрижка, появлялись в салоне с желанием усесться в кресло к привлекательной мастерице.

Это забавляло Веркиных товарок и хозяйку салона. Дескать, та, приманивая клиентов, увеличивает им прибыль. Хотя все понимали, что скорее не Веркин профессионализм заманивал мужиков в их салон, а ее соблазнительные до времени расцветшие роскошные телесные формы. Да и лицом не обижена.