Ольга Репина - Чужой берег Страница 2

– Обзывали? А ты? – завуч Татьяна Ивановна вопросительно посмотрела на будущего ученика. – Как и мне, сразу же прозвище давал каждому?

Директор сделала почти незаметное движение в сторону коллеги.

– Ну, хорошо, Данила, пошли к нашим детям, знакомиться, – завуч взяла его за руку и повела из кабинета.

– Я не пойду без отца! – завопил Данила.

Тот поморщился и снова дикий приступ кашля скрутил его почти пополам.

– Иди и не доставай меня – почти прорычал он. – Вчера уже говорено-переговорено. Будешь здесь учиться, раз дома не хочешь!

– Не пойду!!! Аа-аа-аа!!! – кричал мальчишка, упираясь ногами в пол. – Не пойду!!!! Пусти! – и он, вырвав руку из рук завуча, бросился бежать по коридору.

За ним вдогонку бросились секретарь, завуч и Одуванчик, которая почему-то до сих пор стояла в приемной.

– Ничего, – снова харкнул нутром отец Данилы, – он дома еще и не такое вытворяет. Привыкнете.

– Нам не привыкать, – ответила директор. – Хороший у вас мальчик, красивый, но что же вы с ним такое делаете дома?

– Ничего я с ним не делаю! – зло ответил мужчина. – Таким он уродился! Звереныш!

– Ну, ничего, это тоже дело. Ничего не делать, иногда лучше, чем что-то делать, – директор села на свое место и надела очки, чтобы внимательнее прочитать документы в личном деле Данилы. – Так, это ваша справка о том, что вышли на свободу. Так, это свидетельство о смерти матери. Нина Панкрат. Совсем молодая. Двадцать лет. Указано, что сердечный приступ. А на самом деле?

– А на самом деле… наркоманка она. Родила Данилу, а остановиться не смогла. Ему еще двух не было, когда она от передозировки умерла, – отец мальчика сидел перед директором весьма вольно, откинувшись на мягком стуле и заложив ногу за ногу.

– Мальчик ее помнит? – директор положила документ о смерти матери Данилы в папку.

– Нет, не помнит.

– Вы нас поймите. Мы школа специальная, для деток, которые не могут усвоить программу общеобразовательной школы, – Надежда Петровна пыталась перевести разговор в деловое русло, понимая, что отец колеблется, рассказывать все или нет. – Данила имеет проблемы в восприятии знаний. Поэтому он у нас.

– Да нет. Он нормальный, не дурачок, – улыбнулся отец. – Просто не хочет учиться.

– Но вы ведь не специалист, чтобы диагнозы ставить или снимать, – директор внимательно посмотрела на этого человека, прибитого жизнью к земле то ли нищетой, то ли судьбой, то ли собственной бесхребетностью. – Если нужно, чтобы ребенок у нас учился, и специалисты направили к нам, значит, будет учиться.

– Я ж не против! Пусть учится. Но ко мне никаких претензий.

– А почему у нас должны быть претензии? Мы разных детей видели и видим, – Надежда Петровна пыталась найти с отцом мальчика общий язык, но он противился каждому ее шагу. – И, к слову, это все вещи Данилы? – и она показала на маленький целлофановый пакет.

– Да, все. Больше нет ничего.

– Но Данила не сирота, и вы у него есть. Мы берем на государственное обеспечение только детей-сирот. Поэтому я вас предупреждаю, после выходных, а вы обязаны его забирать в выходные, мальчик должен быть чистым, опрятным, с выстиранными вещами, готовым к новой учебной неделе в школе и жизни здесь. Вы понимаете?

Отец кивнул.

– Сегодня мы дадим парню школьные принадлежности, но на следующей неделе вы должны купить и принести их. Ясно?

Директор снова сделала паузу.

– Вы собираетесь трудоустраиваться?

– Посмотрим.

– Поймите. «Не посмотрим», а крайне необходимо это сделать. Для вас. Для ребенка, – Надежда Петровна вздохнула, понимая, что трудно достучаться до человека, который полжизни провел «на зоне». – А кто за Данилой присматривал, пока вы были в тюрьме?

– Моя родная сестра.

– Она здесь живет, в поселке?

– Да, здесь дом родительский.

– Кто хозяин?

– Я, сын, она с дочкой. Вот за Данилой и приглядывала, пока я «сидел». Как родила, так и перестала на льду выступать.

– На льду? – директор еще никогда не видела в родственниках своих воспитанников фигуристку.

– Да, на льду. Она за границей даже выступала, – мужчина стал как-то мягче, вспомнив сестру. – Одна из нас в люди выбилась.

– Вот как! Это хорошо… – директор вновь вернулась к бумагам. – А скажите, пожалуйста, только вы не обижайтесь, здесь в характеристике написано, что мальчик склонен к воровству. Это правда?

– Ну, правда.

– И что же нам делать с этим? Я даже свой кабинет не закрываю, когда хожу по школе, – она посмотрела в окно, где на площадке маленькие дети вместе с воспитателем играли в мяч.

– Что хотите, то и делайте, – он даже хохотнул. – Ничего у вас не получится. Я вор. И этот таким будет. Ему один путь – в тюрьму. Поэтому предупреждаю, ко мне никаких претензий.

– Слушайте, впервые вижу, чтобы отец так рассуждал. Ведь каждый родитель хочет своему ребенку лучшего, – Надежда Петровна посмотрела на мужчину, который сидел перед ней. – Ну, может у вас что-то не получилось в жизни. Всякое бывает. Но ведь это не повод – не давать шансов своему сыну и заранее готовить для него свою проторенную дорогу. Если бы вы были артистом или металлургом, ну тогда я понимаю. Но династия тех, кто сидел в тюрьме? – она помолчала, наблюдая за собеседником. – Вы хотите лучшего для Данилы? Дайте мне понять? Да или нет? Мы можем помогать людям, если они сами на себя рукой не махнули!

Мужчина молчал.

Молчала и директор.

– Понятна ваша позиция. Но хочу вас предупредить, мы будем бороться за вашего ребенка, – она начала мерить шагами свой небольшой кабинет. – Нам не безразлична его судьба. Если вы захотите, то будете нам помогать. Если нет, мы сами будем воспитывать Данила по всем правилам нормального, – вы слушаете меня? – нормального общежития!

Мужчина поднялся.

– Ну и воспитывайте, посмотрим, кто был прав, – он снова засмеялся с бульканьем в легких. – Здесь по принципу: умеешь воровать, не надо учиться. Это уже образование. Я сказал, что он будет вором. И вы посмотрите, ведь будет.

После этих слов, он поставил пакет с вещами сына у двери и, не прощаясь, вышел из кабинета.

Надежда Петровна с размаху ударила ладонью по столу.

– Ах, негодяй! – только и сказала она.

Каждый раз, когда на ее пути попадался подобный отец, она пыталась понять, что же происходит в душе маленького человека, который с раннего детства видит вокруг себя не глаза, которые понимают, не руки, которые оберегают, не сердце, которое любит, а голод, ужас, драки и ругательства. Как же немного нужно этим брошенным детям от родителей! С какой надеждой смотрят они на своих пап и мам, когда те приезжают их забирать! Пьяный? Не пьяный? Будет бить или не будет?

– Алинка, позови ко мне медсестру!

Секретарь Алина, молоденькая девушка, набрала номер медсестры.

– Лина Наумовна, вас вызывает директор, – она помолчала. – Да немедленно. Хорошо-хорошо, заканчивайте…

Поднялась из-за стола, зашла в кабинет.

– Придет через десять минут, она голову Даниле обрабатывает. Гниды.

– Так, ясно, – сказала директор, вспомнив неопрятную шевелюру бывшего «панкующего» элемента, а ныне вора и отца.

Нина Петровна кивнула секретарше и вышла из кабинета. Надо обойти всю школу, посмотреть, как и что.

Навстречу ей бежала девчонка, побритая под ноль, со странным выражением лица.

– Тоня, ты куда?

– Я… я… я в столовую, помочь! – видно было, что девочка говорит неправду.

– Ты что, за хлебом?

– Да, – Тоня отвела прозрачные голубые глаза.

– А что у вас за урок? – директор взглянула на часы.

– Труд, мы передники шьем.

– Хорошо, беги, только все карманы не набивай хлебом, сядь в столовой и поешь по-человечески, – директор увидела в конце коридора учительницу труда Тамару Николаевну. Пошла навстречу. Взволнованное лицо педагога не позволило сказать все, что было на душе. – Тамара, ты зачем ее отпускаешь за хлебом? Ты же знаешь, нельзя!

– Да она же на каждом шагу врет! – простодушная Тамара Николаевна вытерла вспотевшее от волнения красное лицо. – Сказала, что пойдет в туалет. А сама куда? Я уже полшколы оббегала. Попросила старшеклассников посидеть с детьми.

– В столовую за хлебом она пошла, – директор покачала головой.

– Опять за хлебом! Слушай, когда закончится это! Год девочка у нас. Ну ясно, мать с отцом в тюрьме, бабка с дедом пьяницы, голодная всю жизнь сидела. Но только же завтракали! Я бы не съела столько! Гора картофеля, сосиска, масло, хлеб, сыр, чай! Куда!

– Да впрок, Тамара, про запас… кто голодал, тот понимает. Все говорю в столовой, приходят дети за хлебом, давайте, но требуйте, чтобы ели на месте, не таскали куски по школе. Ты же знаешь, какой у нас расход по хлебу? Огромный, а идем на это, чтобы у наших воспитанников было ощущение сытости. Почти все дети впрок тянут. И сироты, и неблагополучные. Прячут по карманам, под подушками. Поэтому и злюсь. Нельзя. Санстанция нас «зарежет» за такое. А дети, они ведь только дети. Кто голодным в детстве сидел, всю жизнь запасы делает. Как мыши. Все в нору. Все в нору. Не наедятся. Пусть. Через пять лет привыкнут. Только требуйте, чтобы ели хлеб в столовой.