Андрей Ротнов - Вкус полыни. Сборник рассказов Страница 2

– Встать! Суд идёт! – вертелось в голове, а он смотрел голубыми, как два озера, глазами, в решётку окна на удаляющийся на десять лет, подернутый сизой дымкой город, и от этого вида становилось ещё мрачней на душе.

– Десять лет… Десять лет … – вспоминалась кусками обвинительная речь прокурора.

– Ты что Малой загрустил? – прервал воспоминания лысый, щербатый дядька снизу.

– А… – махнул рукой Саша.

– Не боись! – цыкнул сидевший рядом с ним фиксатый.

– Зима, лето – год долой, девять Пасхов и домой, – улыбаясь, нараспев сказал щербатый.

– Не боись, не боись, – повторил фиксатый.

Не обращая внимания на галдевших соседей, Саша лёг на нары и под перестук колёс набравшего ход поезда, предался опять своим воспоминаниям. Он вспоминал, как не мог внятно сказать ни одного слова, когда судья предоставил что-то сказать в своё раскаяние и оправдание. Он вспоминал, как по окончании процесса его выводили из зала суда и мама с заплаканными и красными от слёз глазами, с мелкими прядками седых волос и двумя крупными горизонтальными морщинками на лбу, ей ведь нет ещё сорока, сказала, чуть ли не крикнула: – Саша…

– Мама, – еле слышно ответил он. Что он мог ещё ответить. За этими словами было всё, что можно сказать в минуту прощания, когда очень надолго расстаешься, покидая родной дом.

Кати на суде не было…

Саша с Катей были ровесниками, обоим по семнадцать лет. Жили они на одной улице и их дома разделяли каких-то триста шагов. Саша считал.

Саше припомнились прогулки с Катей под вечерним звёздным небом, когда только их освещала луна, свидетельница всех влюблённых. Припомнились те робкие поцелуи, когда они прощались до завтра, стоя у её калитки.

– Э-э, паря! – прервал его воспоминания сосед напротив, прыщавый парень, лет двадцати, со шрамом на левой щеке.

– Что?

– Сколько тебе всучили?

– Десять.

– Ого…

И все окружающие сразу примолкли.

– Ты что же, кассиршу в сбербанке замочил? – спросил щербатый.

– Нет! Подрался на улице, – ответил Саша.

– Ну, ничего себе, – чуть ли не в один голос сказали все. И больше к Саше никто не приставал с вопросами.

– Теперь напрыгаешься по этапам, – посочувствовал фиксатый. А Саша вновь погрузился в воспоминания. Катя слыла красавицей. На всей улице, да что там улице, во всём городе, во всём мире не было красивей её. А кто теперь он?

В голове неотступно свербела мысль, как он, такой молодой, еще не окончивший училища. Мечтавший после учёбы попасть в армию и примерить солдатскую форму, так красиво сидевшую на солдатах, теперь его охраняющих, умудрился попасть на скамью подсудимых и получить такой срок. Ему казалось, что он был прав и срок ему назначенный, несправедлив.

– Десять лет… Десять лет…

Он защищал свою жизнь и жизнь любимой девушки от хулиганов, да каких там хулиганов, от таких же пацанов, как он. Только, пацаны эти, были в лёгком подпитии, у них безумно играла кровь, и хотелось чего-то весёлого и забавного. Чтобы поутру, вспоминая, скрасив тяжесть похмелья, представить свои выходки в героическом свете, своим друзьям-одноклассникам. Но что-то они не рассчитали, или, их неправильно понял Саша, а может они нарвались на парня более смелого, чем они. И вот результат: один оказался за решёткой, а двое других на больничной койке с колото-резаными ранами, как выразился прокурор, языком протокола. И ещё неизвестно, когда они встанут. И неизвестно, кому из них больше повезло: Саше или тем двоим?

Шло время… Летели недели, месяцы и годы. Потихоньку притупилось тяжёлое горе разлуки. Но самым лучшим воспоминанием для Саши было мама и Катя. Приходилось перепрыгивать этапами с зоны на зону, и порой с кулаками отстаивать своё право под солнцем, не вылезая по месяцам из ШИЗО.

Саша взрослел, мужал и набирался ума… А что же Катя? Она быстрее забыла разлуку. Катя стала обзаводиться новыми подругами и друзьями, говоривших, что переживать разлуку легче с вином и в шумных компаниях. С годами Катюша становилась ещё красивей. Пышные, слегка вьющиеся, с тёмным, каштановым отливом ниспадавшие до плеч, волосы; глаза светло-голубые с перламутровым блеском, точно такие же, как у Саши, бездонные озёра; вздёрнутый к верху носик; румяные с ямочками припухшие щёчки – куколка. Она была не просто привлекательной, а обворожительной, с массой поклонников. Её красотой упивались и льстили, как могли. Не одна вечеринка, более-менее шумная компания не обходились без её участия. В любые праздники, в большие или маленькие, был повод погулять и выпить, а какая же шумная, молодая компания обходиться без вина. Частенько, кавалеры приглашали Катюшу то в бар, то в ресторан. И ей это нравилось, было весело и беззаботно. Зачем себя обременять ненужными воспоминаниями, когда вокруг тебя жизнь цветёт и распускается всеми красками радуги. Живи и радуйся, лови моменты счастья. Жизнь – лотерея. Когда ещё вытянешь счастливый билет?! День проходил за днём. Один ухажёр сменялся новым. С кем-то идёт в кино, с другим на танцплощадку, а с этим в бар. С другим посидеть в кафе, а вот этого уговорить на ресторан. А там музыка, веселье, танцы и выпивка, и опять танцы до упаду.

– Десять лет… Десять лет…

Саша вернулся домой, позади трудности тюремной жизни и изменения взглядов на вольную жизнь. И это был уже не тот Саша, каким он был раньше. Всё близкое и родное казалось другим. Как будто, и улица, и дома всё те же, а изменения есть. И дом Кати вроде всё тот же, но уже какой-то чужой. И вот у калитки Катя с кем-то стоит. Да не может быть.

– Десять лет… Десять лет…

В руке Саши сверкнул острый нож…

Таня

«Всё это простое, незначительное,

обыкновенное, тысячу раз виденное

– всё это и есть то главное, за что

мы и любим эту жизнь»

А. Ким

…Таня отчаянно сопротивлялась, что было мочи, насколько хватало сил. Она билась как в истерике, извиваясь всем телом пытаясь вырваться, но ей не удавалось. Руки были схвачены будто железными тисками и прижаты к телу, а шею перехватили большие сильные пальцы, как клещи, сдавливающие горло так, что помутнело в глазах, и не было никакой возможности чуть-чуть глотнуть воздуха, не то чтобы кричать и звать кого-то на помощь.

Лицо Тани стало красным, налитым кровью, она закатила глаза и, потеряв сознание, расслабилась и обмякла телом, вытянув ноги. Голова запрокинута, тёмно-каштановые волосы с красноватым оттенком, по всей вероятности крашеные, так как у корней они приобрели свой естественный коричневый цвет, разметались, руки так и остались лежать на груди. Подол платья оторван и откинут в сторону, обнажив ровные, красивые ноги и часть тела. Только на одной ноге была босоножка, другая валялась в стороне.

Он, видя, что девушка обмякла и кажется, умерла. Услышав вдалеке приближающиеся голоса и смех, встал, тяжело дыша, как после трудной работы, взял сумочку, достал паспорт, и скрупулезно пересчитав деньги, отправил их в свой карман, сумочку забросил в кусты, подальше от дорожки, легко и мягко ступая, отправился в противоположную от доносившегося шума сторону.

Стоял прекрасный и погожий по-летнему жаркий день. Ветра ни даже лёгкого дуновения, воздух, будто замер, но в парке, в тени раскинувшихся деревьев живительно прохладно и свежо, от земли и травы тянуло сыростью и запахом прелых листьев. Тучками летала мошкара, и пели свою пискливую песню комары. Раздавался кое-где щебет птиц, и вокруг стрекотали кузнечики, прыгающие по траве, у них нет другого дела.

Таня лежала в высокой траве. Без сознания пробыла не долго, очнувшись, она открыла глаза и увидела верхушки деревьев и сквозь дрожавшую листву кусочки голубого неба с белыми как вата облаками. Она хотела закричать, чтобы позвать на помощь. Но у неё не получилось, в горле саднило и першило, крик как бы застрял. С трудом, перевернувшись на живот, она встала на четвереньки, руки ломило, будто по ним били молотком или проехал гусеничный трактор и все кости казались раздробленными. Кружилась голова, и слегка подташнивало.

Превозмогая боль в руках, опиравшись на дерево, она попыталась встать, но стоять в одной босоножке неудобно. Она опять опустилась на четыре точки опоры и принялась искать вторую босоножку. Когда она его нашла, то радости было мало – оказался сломанным каблук, и лопнула пополам подошва. Она села и стала снимать с ноги босоножек. Пальцы дрожали, руки тряслись, и ремешок не хотел поддаваться. Только тогда она обратила внимание на свои руки; на запястьях огромные синяки-кровоподтёки, как браслет шириной в три сантиметра. Постепенно приходя в себя, она встала и, придерживая оторванный подол платья, тихонько побрела к выходу из парка. Обычно в это время в парке много народа, особенно мамаш с малышами и пожилых людей пенсионеров. Но видимо жара делала своё дело и люди предпочитали находиться по квартирам, перед вентиляторами и кондиционерами, чем идти по жаре, прежде чем очутится в прохладе парка.