Кайркелды Руспаев - Горький аромат фиалок. Роман. Том второй Страница 2

– Но ведь он тоже хорош. Сначала клялся в любви мне, спал со мной, а потом закрутил с моей дочерью. Пусть благодарит тебя, если б ты тогда не появился, я ни за что его не простила.

Они оба замолчали.

– Давай условимся не вспоминать более о Славе и Лене, – предложил Владимир, – Я желаю им счастья. А нам следует подумать о своем будущем.

– Давай подумаем. Если ты сделал мне предложение, то я его приняла. И пусть тебя не шокирует, что я так сразу дала согласие. Как ты понимаешь, у меня нет особого выбора. Но… кроме всего прочего, и ты мне понравился. И тоже с первого взгляда. Конечно, не могу сказать, что вот так взяла и влюбилась в тебя с первого взгляда. Мы с тобой не мальчик и не девочка…

Тут оба дружно засмеялись. Даже можно сказать – захохотали.

– Один – один, счет ничейный, – заметил Владимир. И подытожил:

– Значит, по приезду в столицу мы пойдем в загс?

– Значит, так. И, если ты не против, и в церковь. Я не такая уж набожная, но хочу, чтобы на этот раз все было как у людей.

– Что ж, пусть будет так.

Он протянул ей руку, и она крепко ее пожала. Договорились! Вот так они стали мужем и женой. Правда в столичном загсе возникла было сложность – по правилам новобрачные должны были ждать как минимум месяц после подачи заявления. Но вновь решающую роль сыграли деньги и к вечеру первого дня пребывания в стольном городе Владимир и Юлия получили на руки свидетельство о браке.

Побывали они и в церкви и батюшка без проволочек обвенчал их. Присутствовал при этом и Бестужев. Он, естественно, не смог скрыть удивления, но не стал ни о чем расспрашивать.

Вечером того дня новобрачные решили спрыснуть это событие и заказали столик в ресторане отеля, где остановились и сняли два номера – одноместный для Бестужева и двухместный для них двоих. Да, теперь они муж и жена, и теперь Владимир должен решить, будет ли этот их брак настоящим или фиктивным.

Бестужев поднял тост за их будущее, за то, чтобы им скорее добраться домой, выпил, закусил, и сказав, что ему нужно выспаться перед завтрашними хлопотами, ушел в номер. Владимир и Юлия остались. Они сидели друг против друга за скромно обставленным столиком, молча попивали вино, которое выбрала Юлия, и смотрели друг другу в глаза. И вновь она обволакивала своим непонятным облаком своего нового супруга, и он думал о том, не пора ли вернуться в номер, чтобы немедля приступить к брачной ночи.

2

А что же наш Заманжол Енсеев? Он счастлив! Небольшое семейство его увеличилось на целую взрослую дочь. Сколько радости для Заманжола и Амины и сколько новых забот.

Алтынай поместили на диване в детской. Счастью Амины не было предела! Целыми днями она не отходила от своей новоприобретенной сестры, – вроде бы старшая, а нужно нянчиться, как с маленькой – кормить, поить, одевать, учить всему, что знала, что умела сама. Всегда охотно ходившая в школу, Амину теперь с трудом приходилось отправлять на занятия.

Заманжол ухаживал за Алтынай и одновременно разрабатывал особую программу обучения. Все было внове – до этого ему приходилось иметь дело с нормальными детьми, с более или менее прогнозируемыми умственными способностями. Другое дело Алтынай. Она представлялась Заманжолу сплошным белым пятном. И, хотя девушка выказывала способность к обучению, Заманжол не знал, какими темпами вести обучение и он действовал, руководствуясь интуицией. Пришлось дополнительно самообразовываться. Он копался в библиотеках города, советовался с Парфеновым, начал переписку с известными психиатрами и психологами. И постепенно занятия начали давать первые результаты. Алтынай произносила все больше простых слов, и, хотя еще не дошла до «мама мыла раму», но с каждым днем ее словарный запас пополнялся новыми словами.

Балжан, несмотря на постоянные увещевания Заманжола, так и не приблизилась к ней. Но при этом внимательно следила за тем, как муж обихаживает Алтынай, с подозрением в глазах заглядывала в детскую, когда обучающий и обучаемая почему-либо затихали – ей все казалось, что они разыгрывают ее и «крутят» любовь у нее под носом. И каждый раз разочарованно удалялась, увидев, как Заманжол выносит судно, или меняет запачканную простыню – иногда Алтынай ходила под себя.

Прошла неделя, и стало ясно, что Алтынай нужно искупать – от нее шел неприятный запах пота и прелой кожи. Оказалось к тому же, что у нее исправно идут месячные. Заманжол попросил Балжан искупать ее.

– Я одна кормлю вас всех, и еще должна стать сиделкой?! – вскинулась та, – Сходи в собес, пусть выделят нянечку. Или пусть назначат пособие – мы наймем женщину по уходу. Я вообще не понимаю, почему ее отдали без пособия. Сбыли с рук, нашли дурака! И прошу, Заманжол, не приставай ко мне, я была против этой затеи с самого начала. И знаешь, почему?

Она взглянула на Заманжола, но он молчал. Он был уверен, что не услышит ничего утешительного для себя.

– А потому, что знала – ты постараешься взвалить все заботы на меня. Знаю я вас, мужчин… легко быть добреньким, человеколюбивым за чужой счет. Как играть с ней… – тут Балжан помедлила, – забавляться… ты можешь. А как коснулось до грязного – «Давай, Балжан, искупай!» Не по-лу-чит-ся!

Заманжол отошел, не проронив ни слова. Конечно, если б он обратился в собес, то, наверное, выделили бы сиделку или назначили пособие. Но ему не хотелось опять собирать бесчисленные справки – он был сыт ими по горло! И еще одно соображение не позволяло нанимать сиделку – ему хотелось, чтобы Алтынай чувствовала себя полноправным членом семьи, чтобы она прочувствовала заботу своих новых родственников, тепло их рук. Ведь не пришло бы им в голову нанимать сиделку для Амины, если бы она, не дай Бог, заболела.

И ему пришлось самому взяться за помывку Алтынай. Он стал готовить воду в ванной. Долго, долго он возился, регулируя температуру, и дело было не в том, что он никак не мог подобрать оптимум. Он думал, как будет купать Алтынай, как обнажит ее, как будет прикасаться к ней, к ее интимным местам.

Заманжол вздохнул и закрыл кран. Он рывком встал и отправился за Алтынай. Чуть задержался возле нее, затем быстро раздел и понес в ванную.

Алтынай была – словно пушинка. Ее светлая кожа как бы подсвечивалась изнутри. Волнистые волосы уже достигли плавно изгибающихся плеч; Заманжол ощущал их нежное прикосновение при ходьбе, словно сказочная птица овевала его лицо своими крыльями. А груди! Еле уловимая розовость нежно разливалась по ним, контрастируя с сочными пуговками сосков.

Изящные линии рук и ног покоряли грациозностью в своей невольной неподвижности. А шея! Она изгибалась, легко реагируя на перемещения ее тела, плавно передвигая легкую головку из одного положения в другое, непосредственно и одновременно кокетливо склоняя ее на бок.

А лицо! А губы! А глаза! Не передать всех ее прелестей…

– Любуешься? – раздался голос Балжан за спиной. Заманжол обернулся и встретился с ее холодными глазами.

– Хороша, да?

– Да, – признался Заманжол, – Ты права. Я дотоле не видел такой красоты.

Балжан уязвлено скривилась.

– Ты забыл, какой была я? В юности все мы прекрасны. А какой она станет лет через десять? После парочки детей все ее прелести отвиснут.

– Ты так говоришь, будто сама нарожала кучу детей, – Заманжолу захотелось задеть ее. И возможно, это удалось. Она хотела как-то ответить на реплику, но Заманжол отвернулся и принялся намыливать спину Алтынай. Та вздохнула блаженно и отдалась в его ласковые руки. Он с трепетом прикасался к ее податливому телу, и чувствовал, как оно откликается на его прикосновения неуловимыми движениями нежных мускулов. Под ее кожей словно прокатывались тихие волны, и эти волны, вызывая в нем ответные, как бы настраивали его тело, его существо в единое гармоничное целое.

Заманжол помыл ее шею, затем руки его перешли к небольшим тугим грудям. Он чувствовал, как ее твердые соски касаются ладоней, и испытывал давно забытое волнение юноши, впервые прикоснувшегося к прелестям любимой девушки. Заманжол находился в каком-то трансе, хотя руки его не бездействовали – терли, намыливали, и вновь терли, намыливали, – он словно счастливо парил в нереальном пространстве наедине с прекрасной феей, ангелом, неземным существом.

В какой-то момент, как бы очнувшись, он почувствовал беспокойство. Он не сразу понял, откуда оно исходит. Пока не заметил в зеркале напряженное лицо Балжан. Возможно, она наблюдала за ним все это время.

– Ш-ш-то? – запинаясь, проговорил он, – Что ты так смотришь?

Балжан не могла не видеть, как девушка волновала Заманжола, и как сама Алтынай реагировала на прикосновения его рук. В ней вновь возникли черные мысли, вновь со дна души поднялась мутная взвесь подозрений. Она не оставила мысли, что все происходящее – спектакль, умело разыгрываемый мужем и этой юной красавицей. Правда, Балжан смущала детская непосредственность Алтынай, ее безмятежный взгляд, ее, казавшаяся естественной, радость от общения с Аминой. «Неужели она способна так играть? – спрашивала она саму себя, – Тогда она должна быть гениальной актрисой. Нет, она и вправду идиотка. И я зря мучаю себя подозрениями…