Владимир Данилушкин - Зубило №8. Записки чайника Страница 2

– Двери не будем закрывать. Давай, бди! – сказал он жене и принялся снимать лыжный костюм и надевать лыжи и понял, лыжный сезон кончился. Снег набух влагой, скольжения никакого. Раз так, давай не пойдем обычным маршрутом, а заберемся на вершину ближайшей сопки, которая слева. Там следы какие-то виднеются. Значит, есть проход. Предложение отца принято. При таком отвратительном скольжении, кстати, забираться легче. Поначалу ломились, как лоси, и никакой не лесенкой, а напрямую. Теплынь необыкновенная, да еще от физической нагрузки жар. На коже ощущается своеобразная шероховатость и задубленность. То есть, физически ощущаешь, как на кожу ложится загар.

Открылась речка. Птичьи трели. Лиственницы в зеленом мареве, готовые выстрелить нежными иголочками. Стланик начинает вставать, сбрасывая снег с лап. Мухи, комары летают в сумасшествии солнечного тепла, вызывая восторг. Гнусин готов отдать им несколько капель крови. Часа полтора поднимались по склону, чтобы добраться до самых снежных козырьков, от которых оторваны куски размером со слона. В прежние времена там загорала магаданская публика, в несколько этажей. Теперь мало кому есть дело до развлечений. Ни одного человека. Но следы лыж отчетливы, и кто-то пытался сбивать козырьки.

Еще Гнусин обратил внимание, что противоположная сопка идеально сопрягается с этой. Выемка одной с выпуклостью другой, как пунсон и матрица. Он не стал рассказывать о своем наблюдении сыну, а лишь жалел, что судьба не дала ему дара художника, чтобы показать Колыму во всей красе людям. Тем, кто здесь живет, и в особенности тем, кто вдали, поскольку не туда народ смотрит, и скоро опять Север может стать белым пятном. Хорошо бы талантливому живописцу родиться здесь, вырасти и поработать взахлеб, с тем ощущением счастья, которое они испытывают на лыжах.

И вдруг как ножом полоснуло: Гарик! Вчера погиб рослый, статный парень и очень талантливый художник. Его застрелили на улице, в центре города.

Гарик был голубым, и убил его любовник, из ревности. Так погиб Версаче. Как это бывает, умом понять можно, а входить в чужую шкуру он бы не хотел. Восприми это как данность. Мутная волна с самого донышка души поднимается и бьет в голову, заставляя роптать и рыдать, чувствуя себя причастным горю, сострадая и винясь одновременно, будто мог поставить под удар свои руки – бронежилетом.

Ровно год назад погиб другой парень, сын друга Гнусина, только что принятый на службу в силовое ведомство, на посту, от выстрела в сердце. Кто его? Обезумевший от горя отец считает, что виной любовница – жена старшего офицера, а убивали парня трое, потому что такая траектория. Остался конспект, парень учился и на дежурстве читал учебник. Не мог же он, оторвавшись от тетради, готовый к ней вернуться, беспричинно расстаться с жизнью? Кто его знает. Пистолет – тоже источник повышенной опасности, больше, чем автомобиль. Однако искушение поиграть с оружием велико, и опасность заиграться тоже.

Как же так, гибнут молодые? Разбиваются в вертких «японках», задыхаются от угарного газа в гаражах. Им бы жить, радовать родителей и страну. Что-то тут не так. Недодумали и недоучли.

– Ну что, попробуем спускаться? – спросил сын.

– Ты Гарика знал?

– Встречались раза два в какой-то компании. А что?

Несколько лет назад, когда переехали в центр, Гнусин нафантазировал себе, что умершие люди, каким-то боком знакомые, появляются у него в квартире. Это не вызывало у него страха. Кот начинал беспокоиться, нападал на кого-то, иногда метил территорию. То на книги брызнет, то на стену. Может быть, Гарик тоже приходил? Постоял, ушел. Все-таки центр города, все машины, все пешеходы проходят под его комнатой, в арку.

Спускались с вершины долго, вначале «галсами», а потом осмелели, напрямую. И так, и этак ноги сильно устают. Один раз Гнусин упал вперед, ссадил голени о снег, уронил очки, но не роптал, помня о парне, лежащем без дыхания на льду морга. Гнусин радовался теплу в теле, пришедшему взамен бесконечного озноба, который в последние годы одолевает его в холодное время года.

Не могли обойтись без небольшого костерка, имевшего чисто ритуальный смысл, сын сравнил его складывание с икебаной.

Когда возвращались к машине, вспомнили о своей женщине. Вот уж воистину: с глаз долой – из сердца вон. Как она там? Не сгорела ли на снегу? Правильно ли выбрала крем? Когда оставались последние десятки метров, сын оступился, ботинок выскочил, и дужка крепления пробила собой снег. Как ни искали, засовывая руку по локоть, не нашли. Ладно, летом поищем, – решил Гнусин. Он знал, о чем говорил, ведь нашел же запасной комплект ключей от «Зубила» на автостоянке, где их обронил сын. И опять ему вспомнился Гарик, большой и мертвый.

– Ну, вы даете!

Она встретила их причитаниями. Парню давно хотелось есть. Мать навела порядок в салоне. Дверцы машины были настежь открыты. Вообще-то нормальное их положение – быть закрытыми, – считал Гнусин, но опять не высказал своего мнения, чтобы не быть форменным занудой. Он хмуро ел бутерброд, поодаль от машины, сына и жены. Нашел равноудаленную точку. После ослепительного света долины в глазах было темнее, и еле уловимый сумрак тронул их легким крылом.

Вдруг раздался негромкий треск, и стекло со стороны пассажира разлетелось вдребезги, в крошку.

– Кто? Что? Как? – Послышались недоуменные возгласы.

– Я же говорил о роковом числе, – пробормотал Гнусин и шепотом добавил: – Здравствуй, Гарик? Только ты так не шути, иди своей дорогой.

– Вечно ты со своими глупостями, – она махнула на него рукой с бутербродом. Поскольку мать и сын по эмоциональности не уступали друг другу, обсуждение темы продолжалось довольно долго. Были извлечены и утешительные доводы, ведь если бы стекло разлетелось на ходу машины, осколками могло поранить отца семейства на переднем пассажирском кресле, а главное, досталось бы и сыну, а он за рулем, и такая неожиданность могла сбить с курса, а далее сплошная непредсказуемость. Мало, что ли, их вверх тормашками на обочине?

Потом Гнусин выспрашивал у автолюбителей, не бывало ли похожего случая, и в чем причина. Ну, там усталость материала, и все такое. Бывает, сталь рассыпается на кусочки. Не то, что стекло. А один достоверно знал, что в аналогичном случае причиной разрушения стекла послужил далекий меткий выстрел из мелкокалиберного бесшумного ружья. Гнусин был готов поклясться, что видел лыжника с винтовкой, повешенной как рюкзак, биатлониста. Только кому это было надо? Неужели такие изверги живут среди нас?

А дужку от лыжи они так и не нашли, хотя приезжали на это место дважды.

Все дороги сходятся

Почему назвали машину ЗИМ?

А чтобы, сколько лет, сколько зим?

Водитель автомобиля суеверен, каждый по-своему. Многие вешают на лобовое стекло CD-диски, якобы помогающие уберечься от радара автоинспектора, а один разложил на торпеде иномарки несколько икон. В советские времена он имел первый «Жигуль», в возрасте двадцати двух лет, а к тому времени, как с ним познакомился Гнусин, сменил не одну машину, и был у него «Блюберд». Набожный человек, не чуждый суеверий. Как и всякий, сидящий за рулем. Ты рулишь, а тобой кто рулит из необъятной небесной глубины? Машину эту отсудили конкуренты, в счет уплаты долга, вместе с недвижимым имуществом, гораздо более крупным. Но это не повергло его в уныние, ведь кто не познал падения, тот не ощутил запоздалой радости от покоренной ранее вершины.

Биография у этого фаталиста богатая, просто-таки тьма примеров, укладывающихся в простую формулу: «Согрешил – покаялся, согрешил – покаялся». Эпизодов для будущего высшего суда наберется бессчетно. Как гороха из рога изобилия.

– Было дело, – рассказывает, – обхаживал одну молодуху, убедился, что она проявляет взаимность. Как говорится, не откладывай на завтра. Однако поспешил домой, иначе выходные как скомканные.

А машина была в ту пору у него крутая – ЗИМ. Сидишь за рулем, как царь, существо высшего ранга. Гаишники честь отдают, а встречные к обочине жмутся. Однако находится более молодой и более ранний нахал, обгоняет на самосвале, газует, подрезает и выпускает из-под колеса, будто из пращи, небольшой увесистый камень. Прямо в лобовуху ЗИМу. Стекло вдребезги, и осколок в глаз водителю. Мораль сей басни такова: коль затеял любовную игру, так не исчезай, когда тебе отвечают взаимностью. Это надо ценить.

А в Якутии, в давнюю пору, поехал он на «Стратеге» за елками для конторы. Под самый Новый год. Вдруг лесная дорога разветвляется. По какой ехать? Спросить бы кого. Огляделся и обнаружил в тайге ферму. Молодая девчонка. Метиска. Особая, яркая красота. Будто солнце с луной встретились – такое лицо.

Глянул – забыл, зачем пришел. В горле пересохло. Попросил пить. Дала молока. Он взял, но не кружку, а руку. Красавица задрожала особой дрожью, язык которой понятен любому мужчине. Затащил он ее в закуток, где ведра и полотенца, и барахтались они там до полного счастья.