Саша Кругосветов - Послания из прошлого Страница 2

Искусство полутонов, драйва повествования, умение менять резко ритм и настроение, которыми в совершенстве владеет Саша Кругосветов, даже не позволяют сразу понять, зачем благодушный тон очень личного документа об эпохе конца 80-х в одночасье превращается в хлесткое исследование экономического упадка того времени. Цифры, факты, выводы, снова ирония – уже между строк… Но автор предпочитает не разочарованно размазывать ностальгические слезы или углубляться в научные дебри, а вернуться в ходе рассказа к присущим ему иронии, оптимизму несмотря ни на что, да и бытописанию человеческих архетипов.

«Закончились десять лет моей лучшей, настоящей жизни. Когда, кроме неудобств советской эпохи, мы в полной мере использовали ее плюсы. Путешествовали за гроши. Тыкали пальцем в карту, садились на раздолбанный провинциальный автобус и ехали в какой-нибудь глухой поселок в горах Узбекистана. Приезжали, нас окружали красивые, загорелые, чумазые дети. „Откуда вы?“ – кричали они и тянули к себе домой… Угощали чаем, сладостями… Сейчас об этом можно только мечтать…»

Поэтому у этой книги есть только один существенный недостаток: она быстро заканчивается. Но так ведь и бывает со всеми хорошими и интересными… И социальная проза, и фэнтези, и публицистика, и короткие новые сказки-байки в духе Салтыкова-Щедрина или Михаила Веллера – все это соединилось в «Послании из прошлого» в одно увлекательное и разноплановое повествование. И правильно. Мало никому не покажется.

Александр Алексеев, литературный критик и писатель, член Союза писателей России

Послания из прошлого

В книгу включено несколько небольших вещей – научно-фантастический рассказ «Послания из прошлого», воспоминания, опубликованные под рубрикой «Стиль жизни» в «Независимой газете», и несколько зарисовок, датируемых шестидесятыми – восьмидесятыми годами прошлого столетия.

Послания из прошлого

Здравствуйте, мои дорогие!

Вы все давно уехали на Сириус, кто-то – на Альфа Центавра, кто-то в другие галактики.

Вы пишете мне и таким, как я, тем, кто остался на Земле, шлете послания через Связного, а он аккуратно доставляет их мне и таким, как я. Конечно, если бы эти послания доставлялись обычным способом по каналам, работающим со скоростью света, мы узнавали бы о жизни друг друга с огромным опозданием. Но, вы знаете, Связной использует туннельные переходы, червоточины в пространственно-временной решетке, поэтому послания приходят к нам почти сразу, почти без задержки. Но эти «почти» тоже занимают десятки, сотни, а иногда и тысячи лет. И мы читаем письма друг друга все равно с большой задержкой.

Как же долго я не видел вас, не писал, да и ваши письма тоже давно не получал. Простите меня. Простите, как вы всегда прощали меня, которого вы любите так же, как я вас. Где бы я ни был, что бы я ни делал, я всегда помню и люблю вас так же, как и прежде. И когда мне хорошо, я мысленно делюсь с вами своей радостью, а трудно – я советуюсь с вами, смотрю на себя вашими благородными, прекрасными глазами, и тогда я чувствую – не могу, не должен ошибиться, за все свои дела я отвечаю перед вами.

Пишу вам вновь, мои родные, близкие, не беспокойтесь обо мне – я жив, я такой же, как и раньше, и с каждым днем я люблю вас все сильней.

Что я делал все это время? Утром, как обычно, прыгаю через пропасти, швыряю скалы. Разве вы не читали обо мне?

Я недавно летал на Луну, нашел формулу РНК и сделал пересадку сердца одному несчастному. Разве в Эрмитаже не висят мои «Возвращение блудного сына» и «Портрет актрисы»? А вы читали «Крейцерову сонату» и «Рамаяну»? Это для вас. И еще многое я должен сделать, чтобы не краснеть от стыда при встрече с вами. Но придет время, и мы почувствуем, что не можем больше быть врозь, и соберемся. Будем смотреть друг на друга, наши глаза будут сиять. Обнимемся. Каждый из нас скажет: «Ну, слава богу, все плохое позади, мы вместе». Это будет.

Простите за все, ваш Землянин.

Я свободен. Я не представлял, что это такое. Знаете, какое мое счастье? – я смеюсь и плачу, и щеки у меня – мокрые от слез.

Буду писать вам о прошлом. О том, как мы все, оставшиеся на Земле, жили раньше.

Однажды я сидел в Екатерининском садике и ждал своего друга, не буду называть его имени – это не важно. Там тяжелые скамейки вокруг большого шишковатого железного памятника, пристойные клумбы и праздная публика, греющаяся под лучами осеннего солнца. Этих праздных много, много и голубей, и, пожалуй, к середине дня стало тесновато на этом популярном пятачке.

Когда подслеповатая старушка в ботинках с распущенными шнурками бросила своим «гулям» очередную горсть хлебных крошек, из-за пухлой железной Екатерины, описав полукруг, вылетел и хлопотливо завершил посадку новый сизарь. Когда он оказался на земле рядом со своей родней, я почувствовал легкое подташнивание и холодок, пробежавший по спине.

Голубь размером с крупного петуха, переваливаясь на мощных лапах, врезался в самую гущу голубиного стада и, едва попробовав хлебных крошек, тут же бросился отгонять соседей. После нескольких могучих ударов новичка стая взвилась в воздух, оставив на песке два трупика с пробитыми черепами и вытекшими глазами. Новичок тоже взлетел и некоторое время сопровождал стаю, невинно поклевывая соседей, отчего те переворачивались в воздухе и падали замертво. Сочтя миссию устрашения частично исполненной, он вернулся на землю и поспешно собрал клювиком все оставшиеся крошки.

Подслеповатая старушка, добровольный голубиный шеф-повар, не поняв, что произошло, стала с воплями «гуля-гуля-гуля-гуля» и причитаниями типа «кушай-кушай-кушай-кушай» подбрасывать ему хлебушек, отщипывая кусочки от буханки. Съев очередную пригоршню хлеба, гость быстро осмотрел бабку и, оценив ситуацию, взлетел и вырвал у нее из рук остаток буханки. Оттащив ее подальше – на клумбу с большими красными цветами, он устроил там пиршество, в мгновение ока разорвал и проглотил хлеб и вернулся к своей ветхозаветной бабке, оставив вытоптанной поляну, покрытую раздавленными мясистыми стеблями и лепестками цветов.

Так как новый осмотр бабки ничего не дал, «голубок» принялся за ее ботинок, и причем так рьяно, что носок ботинка мгновенно исчез, и бабка с воплями помчалась в сторону Александрийского театра, вызывая восторг и шумное одобрение прыщавых балбесов, постоянно обретавшихся в этом садике, и женщин инстинктивного поведения, фланирующих в поисках какой-никакой клиентуры.

Откуда-то появились еще четыре аномальных голубя, видимо, приятели нашего хулигана, и принялись за клумбу, в течение нескольких минут съев и растоптав ее содержимое. Никого из отдыхавших на скамейках не удивили размеры голубей, но поведение их, конечно, было замечено и возмутило многих, особенно пожилых. Убеленные сединами указывали на них палками и зонтиками и громко осуждали, увязывая это почему-то со своими былыми заслугами.

Мне трудно вспоминать об этом времени, но я должен написать вам, чтобы исповедью облегчить душу.

Над головой кричащего господина появился комар величиной с мой портфель. Его, видимо, привлекло сильное тепловое излучение головы праведника. Комар покружил над его лысиной и мирно присел. Пока он приводил себя в порядок, я смог его разглядеть. Туловище и конечности насекомого были покрыты длинными редкими волосками в желтоватых росинках ядовитых испарений. Комар был настроен весьма миролюбиво, но, так как праведник не унимался, бешено тряс головой и размахивал руками, животное неожиданно заинтересовалось тем, на чем оно сидело, и, любопытно покручивая головой, как воробей перед тем как клюнуть семечко, стало почесывать лапками свое гигантское, толщиной с карандаш, острое жало. Потом, деловито усевшись, тщательно нацелилось жалом на середину блестящей круглой лысины, напоминая при этом бурильную установку, и стало медленно вводить жало в голову. Брызнула кровь, и жуткий вой пенсионера наполнил садик. Зрители с любопытством наблюдали еще одну убегающую за занавес фигуру, а испуганное насекомое обиженно заметалось между листьями деревьев.

Что бы это могло значить? – размышлял я по пути домой. Соседи по общественному транспорту рассказывали в это время друг другу о том, что в связи с необыкновенной солнечной активностью появилось множество мутантов – животных огромного размера.

Позже я узнал, что в метро развелись гигантские неуловимые пауки, которые выскакивали из туннеля, рассматривали толпы суетящихся людей, переглядывались, показывали что-то друг другу мохнатыми лапами и дико хохотали. При попытке поймать их с поезда уносились по потолку и стенам – с воем и хохотом – и исчезали в бесконечно разветвляющихся тоннелях метрополитена. Стены туннелей и станций еще долгое время реверберировали после их криков и многократным эхом отдавали назад рокот и гудение неуловимого паучиного племени.