Сергей Дроздов - Правдивые байки воинов ПВО Страница 20

Грабар запомнился им исторической фразой: «Это сейчас я с вами работаю, а вам-то в войсках работать – с людьми!»

Веня поддерживал у нас в батарее очень строгие порядки.

Он стремился все время заставлять нас что-нибудь делать. Что именно – не важно: мыть стены, чистить ножки стульев, убирать снег «на территории» и т. д. Читающего, даже в личное время, курсанта он воспринимал как личное оскорбление.

Тут же начинал возмущаться: «Старщина! Им что, делать нечего? Почему все бездельничают?» (Грабар разговаривал с интересным акцентом, в принципе не выговаривая букву «ш», у него всегда выходило «щ». «Направляющие: щире щаг! Щире щаг!»

Одним из самых любимых выражений Вени было: «Накажу усамым строгим образом»).

Наученные Вениной реакцией на чтение и т. п. «безобразия», мы действовали так: при появлении Грабара в коридоре казармы раздавалась команда «Грабар идет!», все бросали книжки и газеты и с деловым видом начинали изображать чистку ножек стульев, протирание пыли и т. п. труды. Грабар, видя, что все работают, проходил по коридору с блаженной улыбкой и исчезал к канцелярии.

Горе было тому, кого Веня застукивал за каким-то грехом. Однажды он обнаружил, как два приятеля Кувшинов и Капустин, разговаривая между собой, слегка раскачивались на задних ножках стульев. Что тут было!

Мало того, что Веня им ввалил по 5 нарядов вне очереди, он запомнил их фамилии!!! (это ему удавалось не всегда, к нашему счастью).

Все еженедельные подведения итогов, оба года своего комбатства, Веня начинал с одной и той же фразы: «Щинели – не заправлены, в сущилках – беспорядок, Кувщинов и Капустин – стулья ломают». Каждый раз «Кувщинов и Капустин» вставали, и Веня несколько секунд злобно буравил их глазами перед тем как сказать «садитесь».

Иногда Веня был способен на запоминающиеся заявления. Так, однажды, видимо, в лирическую минуту он посоветовал нам: «Сапоги надо чистить с вечера, чтобы утром надевать их на свежую голову!».

Физиономия Грабара всегда хранила выражение насупленного недовольства, он был мрачен и придирчив. Его любимой забавой было – «гонять» суточный наряд до седьмого пота. Если Грабар с утра оставался в казарме – дежурному и дневальным приходилось очень туго. Целый день они драили полы, мыли умывальники и туалеты, подметали и протирали всё, что можно и нельзя. Грабар был неистощим на обнаружение разных недостатков и запросто мог «снять» наряд за пару часов до законной смены. В таком случае – всему наряду приходилось «по-новой» заступать на дежурство, толком не отдохнув. Единственный раз за два года службы под началом Грабара мне удалось его увидеть весёлым и даже смеющимся.

Я стоял на «тумбочке», дневальным, а Грабар, на наше счастье – с утра отсутствовал в казарме. Как потом выяснилось, Делегат делал обход казарм, и всем комбатам тогда было приказано его сопровождать при этом процессе. Это делалось для того, чтобы они лично видели все замеченные Делегатом недостатки и потом принимали меры по их недопущению, очевидно. Один из комбатов, носивший кличку Кирпич, имел неосторожность перед этим разобрать Ленинскую комнату (для её дальнейшего ремонта и улучшения, естественно). Это вызвало большой гнев Делегата.

По словам очевидцев драмы, Кирпича драли, как помойного кота, за разгромленную не ко времени Ленкомнату. Этот процесс и вызвал приступ неудержимого веселья у нашего Грабара. В казарму он заявился в самом прекрасном расположении духа, лучезарно улыбаясь. Я истошно проорал уставное: «Батарея, СМИРНО!!!», а тут случилось – и вовсе невероятное. Веня обратился ко мне лично (первый и последний раз за всю нашу совместную службу). Речь его была коротка и маловразумительна: «Когда будешь…» – произнес Веня, продолжая сиять от счастья, – «Никогда так не делай, понял?!»

– «Так точно!!!» – браво отрапортовал я, хотя не понял абсолютно ничего. Про делегатовский «разбор полётов» в «кирпичевской» батарее мы, конечно, узнали позднее, и только тогда до меня дошел потайной смысл грабаровской «указивки».

Веня зашел в канцелярию и неожиданно высунул из неё голову: «ТуалЭт должен быть чистым!!!» – выдал он уже обычным, суровым тоном.

– «Так точно!!!» – снова ответил я комбату. Это были последние слова, слышанные мной от него в личной беседе.

Когда пришли мои друзья-товарищи с занятий в казарму, и я рассказал им про это веселье Грабара и беседу с ним – не все даже мне поверили, настолько это не вязалось с его обычным угрюмым обликом и манерой.

Старшиной нашей батареи, сначала, был Юра Куриков. Член партии, старший сержант – он являлся идеальной кандидатурой для этой должности. Его карьеру сгубила Венина бдительность.

Субботним зимним вечером Грабар отпустил Курикова и Ефрейтора Юрьева в увольнение. Приятели отлично провели время и возвращались в родную казарму в легком подпитии и прекрасном настроении. С собой Юрьев тащил портфель, в котором лежало несколько бутылок вина.

Они не учли, что ответственным был Грабар.

Веня встретил их на улице. Ощутив на морозе легкое алкогольное «амбре», Грабар скомандовал: «За мной в канцелярию Щагом Марщ! И портфель с собой несите!» – и, не оборачиваясь, пошел впереди них в казарму, до которой было несколько шагов.

Вход в казарму, да и весь плац были залиты светом многочисленных ртутных ламп, который отражался от белоснежных сугробов, выровненных правильными прямоугольниками. Спрятать портфель было решительно негде. Друзья «горели» синим пламенем…

Единственный пятачок тени давал почтовый ящик, повешенный прямо у двери казармы. В эту тень и поставил «на ходу» портфель Ефрейтор.

Поднявшись на 2-й этаж и войдя в помещение батареи, Веня обернулся на послушно следовавших за ним приятелей.

– «Где портфель?» – спросил он с некоторым удивлением.

– «Какой портфель?! Не было у нас никакого портфеля!» – сообщили ему друзья.

Веня метнулся на лестницу, выскочил на улицу – чистый белый плац, правильные сугробы, нигде не видно портфеля. (Расчет Ефрейтора оказался точен: стоящий в маленькой тени, буквально у Вениной ноги портфель был малозаметен.

Не ожидавший такой наглости Грабар бегом вернулся в казарму. Заперев проштрафившуюся парочку в канцелярии, он построил всю батарею и лично возглавил поиски. Под его командой мы вооружились лопатами и «снесли» до асфальта все правильные снежные сугробы у входа. Веня, видимо, решил, что портфель был запрятан в утрамбованных сугробах. (А «отвечала» за порядок при входе в казарму – Первая батарея, и её комбат, капитан Туча, наутро сильно пенял Грабару за произведенный нами погром на его территории).

В общем, под наблюдением Вени мы минут 30 перелопачивали все окрестности, не понимая, чего он так взбеленился. Эффект был нулевой.

В конце концов, батарея была отпущена спать, а Веня, вызвав Комдивку с Изюминкой, приступил к допросу наглецов.

Их допрашивали и порознь и вдвоем почти всю ночь. Куриков и Ефрейтор стойко держались: не было никакого портфеля, почудилось комбату.

В конце допроса Изюминка применил «секретное оружие» к Курикову: «Как коммунист, Вы можете дать нам, трем членам партии и Вашим прямым начальникам „честное партийное слово“, что не было портфеля?»

«Могу!», – бестрепетно ответил Юра. «Честное партийное слово, что не было никакого портфеля!!!»

«Грабар, может быть, и правда, не было портфеля?!» – с недоумением поинтересовался поражённый Комдивка.

Грабар опять запричитал, что видел его своими глазами.

Итогом «разбора полетов» было снятие Курикова с должности старшины. Юрьева «снимать» было неоткуда, и он не пострадал.

Интересно, что из-за поиска загадочного портфеля их прибытие «подшофе» как-то ушло в тень.

Да, забыл сообщить о судьбе портфеля.

Пока Грабар первый раз бегал на улицу и обратно, Куриков успел шепнуть нашему солдатику – каптёру, где стоит портфельчик и тот, пользуясь тем, что Веня в ходе поисков контролировал курсантов, тихонько отнес портфель в каптёрку.

Когда все утряслось, им было чем отметить снятие Курикова с должности.

Делегат

Начальником училища был генерал Елдокимов С. С. Он пришел к нам еще полковником, на место отправленного на пенсию генерал-майора Стукалова П. И.

Стукалова курсанты уважали, как фронтовика и первого начальника училища.

Помню, как на построении по случаю прощания с ним выступавший старшекурсник, без всякой бумажки, очень хорошо сказал генералу: «Могу сказать от всех своих товарищей: мы назвали Вас «батей». После этих слов строй курсантов устроил Стукалову бурную овацию, а Павел Иванович не смог удержаться от слез.