Ната Хаммер - Школа. Точка. Ру Страница 20

А потом у мамы произошла депрессия, и папа отправил её в Индию лечиться. А мама не долечилась и вернулась домой раньше срока. Потому что ей позвонила бабушка (папина мама!) и сказала, что у неё семья рассыпается. Откуда это бабушка узнала, я не понимаю. Мама вернулась, папа её встретил с огромным букетом, мы так были счастливы с Ленкой, что она вернулась, потому что бабушка нас конкретно ДОСТАЛА. Они только вошли в квартиру, мама с папиным букетом, папа с маминым чемоданом, вдруг маме на телефон – звонок. Мама говорит: «Алло» и дальше замолкает. Только слушает, слушает, и чем дальше слушает, тем страшнее у неё становится лицо. Оно и так было непривычно загорелое, но тут стало просто черное. Потом мама вырубает телефон, разворачивается к папе и букетом ему по лицу, букетом. Она все розы об него измочалила и шипами ему лицо поцарапала, и руки, потому что он руками закрывался, но всё время экзекуции молчал и даже не пытался уклониться. Мы с Ленкой пытались папино лицо спасти, но мама на нас так зыркнула, что мы поняли, что папа совершил что-то действительно ужасное, и его лицо спасению не подлежит.

А потом мама прямо в куртке и кедах ринулась в спальню, и оттуда полетели в холл папины вещи. Он оказался такой барахольщик! Мама кидала вещи, наверное, с полчаса, и в холле образовалась целая гора. Мы поняли, что мама выгоняет папу из дома. Папа сначала пытался поговорить: «Маш, давай мы спокойно всё обсудим!», но мама молчала, как рыба, и всё только кидала вещи, метясь ими в папу. Но не попадала, потому что руки у неё тряслись. Когда она устала и села на кровать, папа попытался проникнуть в спальню, но мама вскочила и так хлопнула дверью перед его носом, что папа едва успел отскочить, а то мог бы не только потерять лицо, но и повредить мозги.

Он попросил нас с Ленкой помочь ему упаковаться, сказал, что очень перед нами виноват, что всё потом объяснит, что сейчас должен нас временно покинуть, чтобы мама его не убила. Мы расчехлили три сноуборда (мамин не трогали), кое-как попихали его шмотки в чехлы (свои летние вещи он не стал брать, попросил нас спрятать в гардеробе – сказал, что к пляжному сезону надеется вернуться назад), обнял нас, просил простить, если сможем, хотя мы ещё совершенно не понимали за что, но смутно догадывались. Верить в догадку, конечно, не хотелось. Хорошо ещё, что при этой сцене не присутствовала бабушка, папа отвез её домой накануне маминого приезда, неожиданно вернувшись из «командировки». Куда он «откомандировывался», потом нам рассказала мама. Если бы я знала, что папа замутил с Адольфовной, я бы, наверное, не стала помогать ему паковать вещи.

Когда он уже спустился вниз со всеми шмотками, мы с Ленкой заметили в углу за консолью связку галстуков и одну туфлю из тех, что он надевает по особым случаям, сунули всё в пакет и рванули вниз. Когда мы открыли дверь подъезда, папа стоял у машины к нам спиной и орал по телефону благим матом. В прямом смысле. До этого я никогда не слышала от папы мата, а такого накрученного, которым изъяснялся в тот момент он, я вообще никогда ни от кого ещё не слышала. Ленка тоже. Судя по тому, что обращаясь к своему собеседнику, папа ежеминутно поминал собаку-самку, я поняла, что разговаривает он с женщиной. Ленка предположила, что он распекает ту зелёную гусеницу, которая до этого звонила нашей маме и испортила нам нашу семейную жизнь.

Я никогда не догадывалась, что с корнем на «еб» существует столько глаголов самого разного значения. К нему, оказывается можно приставлять разные приставки: и при, и за, и от, и даже раз! Если коротко: папа грозился «подать в суд за сексуальные домогательства и понуждение к коитусу»(!!!)(значение слова я потом посмотрела в «Википедии»), если эта самка-собака не от(станет) от него и его семьи. Мы неслышно положили пакет в открытый багажник и тихо слиняли, чтобы не мешать папе лечить гусеницу. Главное мы услышали: уходить из нашего дома папе не хочется. Это дает надежду на то, что воссоединение семьи к летнему отпуску возможно. Если только папа снова обаяет маму (держу пальцы крестиком).

На следующий день после папиного изгнания мама пошла к директрисе писать заявление о моём уходе из школы. Маргарита всполошилась, стала, конечно, выяснять причину. Мама ей всё выложила по чесноку, потому что скрыть такое всё равно невозможно. Если уж Адольфовне было не слабо позвонить ей и потребовать освободить мужа от семейных отношений, то фиг ли ей утаивать улов от своих.

Маргарита пришла в ярость и пообещала маме, что «уволит эту мерзавку». И она это сделала! Теперь у нас нет физкультуры. В общем-то меня это радует. И многие реально благодарны нашей семье, в смысле того, что благодаря нам Адольфовна уволилась. Ко мне даже из десятого класса подходили девочки – сочувствовали и благодарили. В общем, я стала известной на всю школу – но мне от этого кисло. С Адольфовной или без неё, но из школы надо линять. Надеюсь, мама помнит о своём обещании. На папу теперь надежды мало. Мама может не согласиться с его предложением.

И как будто бы мне было мало! Я к тому же умудрилась влюбиться! И в кого! Никому не признаюсь. Даже Ленке. Засмеет. Это… ЖЕНЬКА НГУЭН! ААА! В классе у него кличка: «Китаёза», хотя реально он вьетнамец. По отцу. А мама у него коренная москвичка. Он маленький, мне по нос, и драчливый до жутиков. С ним никто не связывается, даже из старшеклассников. Он владеет какими-то приёмчиками, может так через колено перебросить, что будешь кувыркаться, как Беатрикс из «Убить Билла», если считать Женьку за Пай Мея.

Как он меня в прошлом году доставал! То за хвост дергал так, что я взлетала, то за лямки рюкзака, так что я падала на пол, то из трубочки шариками плевался и всё время за шиворот попадал. Мама уверяла меня, что он так проявляет симпатию. Бред! Может быть, в мамино время мальчики именно так симпатию проявляли, но у нас всё совсем по-другому. У нас, если проявляют симпатию, пишут эсэмэску с сердечками или «В контакте» под фоткой в купальнике пишут: «Ты классная!».

В общем. Не питала я к Нгуэну никаких позитивных чувств. Наоборот. И вдруг этот задирала приходит в класс в очках. И ни в каких не солнечных, а в нормальных, с диоптриями. Нет, не так. Пришел он без очков. Сел за парту – он сбоку от меня сидит, в ряду у окна. И, когда начали писать на доске, вижу – тихонько тянется рукой к рюкзаку. Я, конечно, на стрёме. Потому что от него всё, что угодно ждать можно. А он достает украдкой футляр, из футляра – очки и, не глядя ни на кого, нацепляет очки на нос. Очки его просто преобразили. Он стал такой милый и беззащитный! Я на него прямо уставилась, так была поражена. А он застеснялся, ладонью от меня закрылся – как будто бы голову рукой подпирает. А у меня внутри всё ухнуло, как будто желудок оборвался и в малый таз улетел. Почему-то жалко его стало, и по макушке захотелось погладить. А он пунцовый стал, как вишнёвая жвачка. А потом повернулся ко мне и прошипел: «Ну, чё вылупилась? Очков, что ли, не видела?» Но я почему-то не обиделась. Эсэмэснула ему, что очки ему очень идут. Он, правда, решил, что я издеваюсь, снял очки и убрал в футляр. А потом поприщуривался-поприщуривался, и надел очки обратно. А я уже ни о чём не могла думать – только о Нгуэне в очках. Ну, не дура я после этого? Можно влюбиться в глаза, в улыбку, в фигуру (если спортивная). Но в очки! Только я на такое способна. Пока Нугуэн без очков – я могу себя контролировать, но как очки наденет – я всю себя теряю. Хорошо, что надевает он их только во время уроков, и мне не всегда его видно. А когда я на него смотрю – он дико нервничает и строит мне рожи. И что мне теперь делать? Я в полной потере.

На весенние каникулы мы никуда не ездили. Сидели дома. Ленка общалась со своим малолеткой, а я – с Соней. Соня закончила четверть без всяких троек, её родители отпускали гулять почти без ограничений. Наша мама отказалась от папиного финансирования и теперь работает, как заведенная: делает переводы и даёт уроки английского. А мы с Ленкой проявили женскую солидарность, хотя папа предлагал отправить нас куда захотим. Мамины родители временно переехали к нам: помогать нам выживать. Мы с Ленкой сначала были в панике: дело в том, что наша бабушка Ира – мамина мама – кругом больная. Нет такого места на её теле и внутри него, которое у неё не заболело хотя бы однажды. Мы думали: ну всё, у нас теперь дома будет сериал «Клиника» в прямом эфире. Но тьфу-тьфу-тьфу! Они с дедушкой Жорой живут с нами уже две недели, и ещё ни разу бабушка не охнула! Стоит у плиты, как часовой на посту, и – готовит, готовит, готовит. А дедушка подтаскивает из магазина ингредиенты. Если они проживут у нас больше месяца, мы с Ленкой превратимся в Винни-Пухов. Вернее, Винни-Пухом буду я, а Ленка – раздувшимся в талии Пятачком. Ленка-Пятачок! Хороший образ! Сейчас я её нарисую!