Владимир Козлов - Седьмое небо. Танго скорпионов Страница 20

За неделю до освобождения Злого по зоне прошёл слух, что прибыл этап с двух городских зон и у них в бане между собой разразился драка, из-за куска хозяйственного мыла. Это было смешно, из-за таких мелочей не только не дрались, но и не ругались.

Вечером к нему в секцию пришли за правдой зачинщики конфликта. Злой сидел со своим старшим другом Батом на шконке и высказывал ему свои планы, которые он обязательно должен реализовать на свободе.

– К тебе пришли Злой, – сказал, ему шнырь.– На улицу зовут. Это те с этапа, что в бане покусались из-за мыла – пояснил он.

– Веди их по одному сюда. На улице январь, чего я пойду нос туда морозить, – ответил Витёк.

Первым шнырь привёл дёрганого немного даже невротического парня лет двадцати семи. На нём были стоптанные с протёртыми дырами на голенищах сапоги и бушлат в сальных пятнах. По робе можно было судить, что человек на старой зоне ничего собой не представлял.

Этот парень обвёл взглядом Бата и Злого, поздоровался с ними и присел на табурет.

– Ну, рассказывай «чистюля», что там у вас произошло? – обратился к нему Витёк, – но запомни, если у вас камнем преткновения был только кусок мыла, я с вами разбираться не буду. Пошлю за баню, вы там себе ещё раз морды отшлифуете и пожмёте руки. А я так и быть вручу вам по куску мыла. Но вначале представься, кто ты есть и откуда.

– Я Лёха Хруст, родом из Канаша, но последние годы жил в Горьком на Черепичном посёлке.

– Кто тебя такой кликухой наградил? – спросил его Бат, – ты, что рублики любишь.

– А кто их не любит, – ответил Хруст, – а кликуху мне Щуп дал. Он сейчас на свободе.

– О Щупе можешь мне ничего не говорить, я его давно знаю, – сказал Бат, – мы с ним в Вязниках с первого дня нашего пребывания одну пайку хавали. Потом нас на девятку кинули. У него тогда срок пять лет был. Только вот я никак не въеду, ты знался с таким авторитетным человеком и не научился тюремному такту. Нельзя махаться из-за мыла. Дешёвым базаром попахивает и ты не думай, что кто-то из серьёзных людей впрягётся в это дело. Сами разбирайтесь без нас.

– Дело тут не совсем в мыле, – сказал парень, – мне кенты

в это мыло зарядили триста рублей. Когда нас повели в баню, я его взял вместе с собой, не знал, что там мыло дают. Оно у меня в мочалке было завёрнуто. Переодеваться когда начали, рядом со мной на лавке сидел гармонист. Он вместо своей мочалки взял мою мочалку. У него тоже там мыло было. Я опомнился только в бане, что это не мой предмет гигиены, когда начал натираться. Моя мочалка жёстче была.

– Ты, что поэму о мочалке хочешь нам рассказать? – иронически заметил Витёк, – давай ближе к делу?

Парень занервничал, и губа у него от волнения начала дёргаться.

– Свою мочалку я нашёл у гармониста. Мы с ним ту – же поменялись.

– Гармонист это что кличка у него такая, – спросил Бат.

– Зовут его Роберт, но сюда он ехал со своей гармошкой.

Вот я его и спрашиваю, а мыло где? А он говорит, что кто-то взял мылиться. Я тогда не стерпел и врезал ему. А он меня тазиком по шарабану начал бить. Размандорил чакан до крови. Тут надзиратели ворвались и всех нас выгнали. Плакали теперь мои три сотни.

– Ты что совсем ненормальный, кусок мыла стоит десять копеек, а ты тремя сотнями решил помыться, – сказал Витёк.– Ты сколько отсидел на городской зоне? Тебя что не научили там, как умно обращаться с деньгами надо, и как себя вести правильно, когда моешься с незнакомыми людьми в бане? Что у тебя острая необходимость была доставать именно это мыло?

– А у меня другого не было, – заявил он, – а сижу я третий год, и жил я на той зоне неплохо.

– Надо думать, если тебя снарядили такой крупной суммой денег, – сказал Злой, – но лучше бы они тебе прохоря приличные подогнали и телагу путёвую. Больно стрёмно ты выглядишь. Но дело не в этом, ты по сути дела этому гармонисту нанёс оскорбление. У нас в зоне всё хозяйственное мыло считается общаковым, – духовое другое дело – это индивидуальный предмет гигиены. Ты должен пожать гармонисту руку, и извинится перед ним, а я сейчас дам команду шнырю из бани, чтобы он вместе с вами все куски порезал на части, но если там денег не окажется, то тебе придётся ответ держать не только перед гармонистом, но и перед нами. А это уже серьёзно.

– Я понял всё, – сказал парень, – перед Робертом я сейчас извинюсь. А прикид на мне чужой. Меня с бура на этап собирали и ничего путём не дали взять. Шмотки я себе приобрету здесь новые. Осмотрюсь только немного. Хруст надел на себя шапку и, кашлянув в кулак, сказал:

– Ну, я пошёл. А этого Роберта-гармониста подтолкнуть к вам? Он около барака стоит.

– Зачем он нам нужен, если ты сейчас с ним уладишь всё, – сказал Бат.

Деньги в этот день были найдены, а на следующий день на разводе вокруг Витька будет кружиться невысокий пухлый парень. Он вглядывался в лицо Витька и старался заглянуть на его грудь, где была пришита бирка с фамилией. Но стоявшие в окружении его разбитные заключённые, мешали ему это сделать. Витёк заметил, что парень проявляет к нему интерес и, отодвинув рукой в сторону Шлиппера, – парня из своего отряда, спросил:

– Земляк ты чего круги вокруг нас нарезаешь, надо чего подойди, – спроси?

Парень подошёл ближе к толпе и, прочитав, на нагрудной бирке Витька фамилию Яшин, сказал:

– Я Роберт, который в бане буцанулся с Хрустом, – представился он.

– Ну, вы же деньги вчера нашли, инцидент погасили, – сказал Витёк, – чего ты хочешь?

Года изменили и Витька и Ромба, они не видались больше семи лет. А в этом возрасте человек формируется. Он начинает мужать; у него меняется голос, прибавляется рост и пропорционально росту меняется масса тела. Витёк не догадывался, что перед ним стоит Ромб.

– Тебе в Тульском приёмнике не приходилось бывать? – спросил Ромб.

Витёк вглядывался в лицо пухлого парня и, переведя глаза на его бирку, недоумённо воскликнул:

– Ромб, неужели это ты?

– Он самый, – прослезился Ромб, – только я не Ромб давно, а Роберт. Дар стихоплёта у меня открылся, вот в честь Роберта Рождественского меня на десятке и прозвали так.

– А Ластик где? – спросил Витёк.

– С ним мы вместе были в колонии на малолетке. Я, как освободился, мои родители сразу квартиру в Горьком обменяли на Выксу. Я его после освобождения, можно сказать, и не видал. Но знакомые пацаны мне сказали, что Ластик уехал к Альке в Алма-Ату. Она там, в институте на тренера учится. А я после колонии и году не погулял, загремел за сельскую столовую в Новашинском районе. Обидно ничего там и не взял, даже кружки пива не успел выпить. Сложил в мешок масло сливочное, корейку, папиросы и трёхлитровую банку с повидлом. Думаю сейчас пива выпью и полезу опять через окно. Тут свет включается, и вижу два дула на меня направлены. Два сторожа с элеватора с ружьями стоят и председатель колхоза. Если бы я знал, что они у них не заряжены, сиганул бы в другое окно. И хрен бы они меня догнали.

– Поздно ты приехал Ромб ко мне, – сказал Витёк, – я досиживаю седьмой год, и мне осталось пять дней до свободы. Но ты не волнуйся, тебе здесь и без меня неплохо будет, – пообещал Витёк, – я тебя передам в хорошие руки.

– Витя я слышал, что ты здесь рулевой. Я просто вчера и думать не мог, что Злой и ты одно лицо. Если бы знал, то мы бы сразу встретились. Но пойми меня правильно, я как ты, высоко не летаю. Я неловко себя чувствую себя среди блатных. Я простой сиделец, искусный щипач и гармонист. Никогда не завязываюсь с внутренними гнилыми делами. Мне так спокойней живётся. А чалиться мне осталось чуть больше года. Проиграю этот срок на гармошке и домой. Наверное, женюсь, как освобожусь.

– А ты, что аккордеоном так и не обзавёлся? – спросил Злой.

– На свободе недосуг было, а на зоне аккордеон только в карты можно выиграть или за большие бабки купить. Их у меня нет, а в карты я не играю. Только фокусы постигаю, а еще от знаменитого Крохи щипача, повысил весомо свою квалификацию карманника. Правда его приёмы ещё не применял на свободе, но знаю, что это доходное дело у меня получится. Вот тогда я аккордеон себе и куплю.

– Кроха щипач известный, никогда за карман не сидит. Его крутят всегда за преступления, которые он не совершал. А насчёт мехов не отчаивайся, – успокоил его Витёк, – я что-нибудь придумаю. У нас тут пару аккордеонов есть на зоне, но их хозяева не музыканты, – играют так, что слушать тошно.

У вахты перед свободой Злого, Ромб ему играл на немецком аккордеоне Кукарачу и Журавлей. Это была их последняя встреча. После этого их дороги разойдутся.

Он не как все

Когда Анюта оставила за столиком одного Виктора, она вышла на улицу раздетой. Пурга и не думала утихать. Она завывала в белой ночи Заполярья, словно одинокая волчица.