Дина Рубина - Окна Страница 21

Наконец дорога раздалась (змея успокоилась и улеглась), смутно мелькнули слева один за другим три дома… еще поворот, еще один, последний – и возникла улица.

– Приехали, – явно волнуясь, проговорил Леня. – Езжай прямо… еще дальше… плохо видно… вон у того желтого домика паркуйся. Это контора Эжена.

– Эжен кто – парикмахер? – спросил он.

– Почему – парикмахер? Квартирный маклер…

– О! И тут продают-покупают?

– А ты что думал?

– Я думал – наследуют дом старой тетушки, топят по выходным брикетами ее древнюю чугунную печку, ходят к воскресной мессе…

– Говорю тебе, дурак, – это модный курорт, здесь хорошая лыжня, дорогое жилье и…

– Не кипятись, Леонид Семеныч…

Сверху на крыши домов валились дымные валуны, как будто на соседней вершине выкипала пена из-под крышки гигантского бака; такая же пена поднималась снизу из ущелья. Клочковатые потоки встречались, ворочались, как борцы сумо, в безмолвной рукопашной, распадались и уносились прочь. В какую-то минуту прояснилось совсем, будто очередная облачная лавина застряла в пути, зацепившись охвостьями за пики высоких елей.

– Э, да тут прелестно!

По сути дела, местечко Сан-Серг представляло собой одну центральную покатую улицу, она же была и дорогой, что вела дальше вверх в горы, – в сторону Франции.

Здесь все подчинялось горному рельефу, все вписывалось в него. Каждый дом выставлял бок, балкон или крыльцо в той позиции, в которой ему удобней было устоять на склоне. Из-за того, что все, как в кисее, было в легком туманце, дома походили на иллюстрацию к сказкам братьев Гримм: сумерки зимнего утра, дым из труб…

Вся улица казалась крепко сложенной, туго сбитой, скрученной, вросшей в гору. И в этом тоже, как и в небольших окнах, защищенных от ветров и туманов плотными деревянными ставнями разных цветов – зелеными, синими, винно-красными (вот уж летом, в ясный день, надо думать, здесь глазу весело!) – было свое спокойное упрямство, достоинство и стойкость. И вновь, будто услышав мысли друга, Леня проговорил:

– Весной и летом на окнах, на балконах полно герани. Все такое цветное, праздничное… А когда уж глициния расцветает – видишь, вон те сухие жилы плюща на стенах? – весь Сан-Серг тонет в сиреневой дымке, и главное, запах такой, что выходишь на улицу, и голова кружится… – И повторил огорченно: – Неудачное время для поездки – ранняя весна!

– Ничего, и так очень мило.

Улицу то заволакивало холодным дымом, то его серая кулиса разъезжалась, обнажая склон ближней горы с языками остатнего снега.

– Там лыжня, – сказал Леня, махнув рукой. – Ты не думай, сюда элита приезжает – актеры, бизнесмены… Зимой здесь, знаешь, какая толкотня – жизнь кипит вовсю… А вон там мы и жили, – он кивнул на двухэтажный, разнобокой конструкции домик, по второму этажу опоясанный балконом с деревянными резными перилами. – Два крайних окна слева… Трубу видишь? Это наша печка. – Он оглянулся, глубоко вздохнул, набрав воздуха в грудь. – Господи, сколько же здесь исхожено с Лидой! Все тропки, все склоны, даже и довольно крутые… В это время уже примулы из-под снега… Ты не поверишь, как здесь бывает: вчера еще ничего нет, а сегодня, за одну ночь, вся тропинка усыпана примулами! И после этого – как по команде – почки набухают, за неделю горы меняют цвет. Это как волшебство… Жаль, ни черта сейчас не видно. И не скажешь, что весна.

И правда: внизу у озера цвели кусты и деревья, здесь же зима еще цепко держалась за склоны, и голые леса издали казались серебристыми волнами на горах. Внизу, где должна была распахнуться голубая даль Женевского озера, лежала грязноватая перина плотного тумана.

– Здесь в горах можно встретить целые поля нарциссов, – продолжал Леня со счастливым лицом. – Если б ты знал, как мы далеко заходили втроем, с Генри. – Он вдруг хохотнул, вспоминая: – С Генри случай был смешной. Здесь, повыше, часто встречаются косули и горные козочки. И Генри их любил гонять – ты же помнишь, он был таким заводным, даже в старости. Однажды увидал стайку козочек и рванул за ними в лес. Через минуту вылетает оттуда с диким визгом, как футбольный мяч, а из леса появляется голова здоровенного козла, который смотрит Генри вслед, явно любуясь своей работой… Бедный пес еще долго скулил и задницу зализывал. Что называется – проучили!

Кукольный мастер. 2010

Собственно, думал Михаил, с нежностью посматривая на друга, встреча с прошлым состоялась, и можно уже ползти дальше. Хотя, признаться, дальнейшая дорога в этом скисшем молоке не очень его вдохновляла. Надо подать Леньке мысль – где-нибудь тут кофе выпить. Хотя бы, вон, в симпатичной кондитерской, с такими уютными занавесками на окнах… А тем временем, может, и распогодится.

– А башенку с часами видишь? Там станция железной дороги. Поездо́чек такой смешной ходит – два-три вагона. Весной поднимаешься из Неона в Сан-Серг, а мимо – солнечные полосы желтых кустов, и ты ежедневно снуешь – из весны в зиму, из зимы в весну… – Леня обернулся, мечтательным взглядом обводя горбатую улочку, и сказал: – Пойдем, что покажу. Надеюсь, там открыто. Ничего, что воскресенье, он всегда открыт…

И стал спускаться вниз, мимо маклерской конторы, продуктового магазина, пансиона и кондитерской, а дойдя до небольшого торгового центра, пустого и темного, поднялся по ступенькам в аркаду и остановился перед одной из дверей. Михаил поднялся вслед за ним и удивленно присвистнул.

Большое окно рядом с дверью то ли в магазин, то ли – судя по ящикам за стеклом – в какой-то склад оказалось витриной, заставленной виртуозно сработанными моделями разных средств передвижения.

Изумительно подробно и точно сделанные легковушки, мотоциклы, автобусы, велосипеды – как старых, так и новейших моделей – занимали место на многочисленных полочках, перевернутых коробках, ступенчатых подставках. Но главное: в центре окна-витрины разлегся весенним зеленым бегемотом искусно сработанный холм, поросший деревьями, кустарником и цветами и опоясанный рельсами железной дороги. На рельсах застыли игрушечные вагончики. И всему здесь нашлось место: будке обходчика, кирпичному зданию станции с остроконечной башенкой (часы показывали полшестого), головастым фонарям, носильщику с тележкой, полной саквояжей, а также нескольким пассажирам на перроне, среди которых выделялась комично толстая дама в шляпке, с букетиком трудноразличимых цветов на тулье…

– Это что! Сейчас увидишь, как все это засвистит-затарахтит. Ты будешь поражен! – И Леня толкнул дверь.

Они вошли в магазин, вернее, друг за другом протиснулись в щель между ящиками и полками. Здесь было странно тихо, затхло и сумрачно. Даже свет не горел.

– Это не всегда так, – проговорил Леня, будто извиняясь. – Время, понимаешь, – не сезон, воскресный день. Без туристов здесь все впадают в спячку. – И крикнул в глубь помещения: – Мсье Пероттэ! Мьсе Пероттэ!

В конце коридора вспыхнула вертикальная щель, там задвигались… звякнула какая-то банка или ложка, заскрипели пружины. Через минуту возник и осторожно двинулся навстречу силуэт калеки на костыле.

Леня быстро и приветливо заговорил по-французски, тот ахнул, отозвался – видимо, узнал. Они сошлись в узком пространстве между полками, где невозможно было развернуться, и принялись горячо трясти друг другу руки.

– Потом все объясню, – быстро обернувшись, бормотнул Леня и что-то сказал мсье Пероттэ, указывая на друга. Тот с готовностью кивнул, включил какой-то рычажок, озарив помещение магазина, который оказался не таким уж и маленьким. Еще один щелчок – и вдруг слегка загудело, защелкало, маленькие фонари на кольце железной дороги налились апельсиновым светом, поезд свистнул, дернулся и поехал по рельсам.

Самое удивительное, что искусственный холм медленно вращался сам по себе, что создавало абсолютную иллюзию естественного движения поезда, так как менялись декорации и пейзаж. Поезд мчался вдоль горных склонов, машинист давал гудок, обходчик сигнализировал фонарем, носильщик объезжал по перрону толстую даму в шляпке… Мимо проплыл ремонтный вагон с открытой платформой, на которой стояли рабочие в синих куртках, причем один наклонялся через борт платформы, на что-то указывая рукой приятелю… Целый день можно было стоять тут, глаз не сводя с этого механического чуда, со всех этих деятельно жестикулирующих крошек.

Наконец, все стало. Хозяин лавки – он же оказался и мастером, вернее, творцом всего этого подробного, забавного и страшно убедительного мира – повернулся к Лене и заговорил о чем-то, вероятно, грустном, сокрушенно вздыхая и качая головой. Свежее розовое лицо, длинные седые волосы, пылкая французская речь.

Иногда Леня оглядывался и отрывисто бросал:

– Они живут прямо тут, в магазине, со старой маман… Хозяин поднял плату за квартиру, они не могли платить, хозяин их выгнал, пришлось переехать сюда…