Фазу Алиева - Цена добра Страница 21

Около родника, что журчал между двумя скалами, бабушка сначала читала молитву, а потом, подняв руки, продолжала:

– Пусть никогда не замолчат бьющие родники. Пусть легкими будут пути стремящихся к рекам маленьких речек.

Она выпрямлялась, и я тоже.

– Смотри на эти горы, на скалы, наклонись и понюхай эти цветы, подними голову к небу, и кровь станет чистой, здоровой; и крепче становится та невидимая святая пуповина, что связывает нас с родной землей. Любовь к земле дает человеку уверенность в себе; он будто поднимается на вершину горы и смотрит оттуда; и мир – как на ладони: каждая травинка, цветок, камешек становятся для него близкими и дорогими. В нем начинает кипеть желание беречь все, что Аллах дал нам. На этой же ладони всходят семена мужества…

Под напевным говором бабушки и я начала видеть все по-другому: с неба лилась голубизна, травы и цветы шелестели такой таинственной мелодией, которая будто завораживала, и, возвращаясь домой, я думала: «Буду крепить свою невидимую пуповину, что связывает меня с землей. И порвется она только с последним дыханьем». Это моя земля, здесь похоронены мои предки, и я тоже когда-то стану предком моих внуков и правнуков, и новые пуповины их пустят корни в землю.

Я вся наполнена любовью и трудом,Душа моя – звонка, рука моя упруга.Труди любовь! Их бесконечность в том,Что силу и огонь они дают друг другу.Когда бы вдруг любить я пересталаИ труд мой остудился бы, остыл, —Я и сама б опустошенной стала,И стал бы мир вокруг меня пустым.

В минуты отчаянья

Судьба не раз меня стегала,Неумолима и крута,На мне до сей поры немалоОтметин от ее кнута.Уж не по собственной ли волеЯ принимала в свой чередИ горький вкус сиротской доли,И нищеты вседневный гнет.

«Отчаяние удваивает наши силы».

Наверное, нет человека, который хоть раз в жизни не испытал бы отчаянье. Одни выражают это бурно, другие молча терзают свое сердце. Я часто впадаю в отчаянье от своего бессилия перед наглостью, но у меня хватает мужества не показывать, не отвечать тому, кто толкнул меня в эту бездну. Эти минуты у меня, наверно, отнимают годы здоровья.

Дожив до солидного возраста, острее чувствуешь и свое былое. Каждый понимает, что жизнь коротка и никому не дано знать, когда он с земли уйдет в землю; но если подумать, то можно прийти к выводу: все неприятности и горе человеку несет другой человек. Иногда я, закрыв глаза, думаю: если бы все люди рождались добрыми, понимали, что Аллахом земля им дана на радость, тогда мы жили бы и на земле, как в раю. Никто никого не ранил бы, на земле не существовало бы зависти, которую я считаю источником многих злодеяний. Любовь царила бы повсюду, дети не становились бы сиротами, не разрушались бы семьи. Не строили бы дома престарелых, и земля сохранила бы свой первозданный вид. Журчали бы ручьи, стремясь к реке, клокотали б родники, не боясь, что кто-то захочет вмешаться в их судьбу, загрязнить их, уничтожить. Людям не приходилось бы глотать таблетки, если бы все натуральное, хлеб пекли бы из собственноручно выращенного зерна, пили бы парное молоко, что дают коровы, вобравшие в себя энергию альпийских лугов. Звучали бы только тихие колыбельные песни и звонкие – свадебные.

Я в отчаянье, и теперь я знаю противоядие: это так нужно в наш кошмарный век, когда нравственность, чистота и честность – под ногами и люди ослеплены, стремясь побольше захватить…

Такой прекрасный день, словно небо и земля сошлись воедино; идет снег большими хлопьями, каждая снежинка искрится, словно не сверху падает, а будто с низин поднимается в высоту. Идет снег, в неизвестность, такими чистыми хлопьями, рождая светлые надежды, но на земле иные законы. Здесь чистота и самоотверженность не остаются безнаказанными. Снежинки, не успев соприкоснуться с землею, уже под ногами: под сапогами, под шинами машин и уже смешаны с грязью.

Я иду и шепчу себе: «Нет иного лекарства в минуты отчаяния души, чем уверенность, что я сильная, что преодолею и это. Разве отчаянье – не урок человеку? Всю силу надо собрать, чтобы с ним бороться. Стараться не радовать завистников и недоброжелателей и не печалить друзей, верить, что снежинки весною взойдут цветами и травой.

Стряхиваю с себя отчаянье, иду в новый день. Достаю чистый лист и ручку кладу на него. И все душою принимаю то, что Аллах послал.

Если смог окунуться ты в день голубойИ сумел подсинить в нем белки своих глаз,Если ты от луча, что сиял над тобой,Преломил и хоть искорку сердца припас,То и черная ночь для тебя не сума —А набитый жемчужными звездами ларь.Чтоб легко отомкнулась тяжелая тьма,Ты по ней припасенною искрой ударь,Синевою белков ты ее освети, —Так и звезды найдешь, и приблизишь зарю.А пока еще день. И на этом путиПомни то, что сегодня тебе говорю…А отчаянье – это палач без топора!

Бабушка всегда твердила, что отчаянье удваивает силы сильного и отнимает у слабых даже то, чем он владеет. Нет человека, который не падал бы в пропасть отчаянья. Ничто ему не поможет, кроме собственных сил. Надо собрать все в единый кулак, оглядываться назад на тех, кому живется плохо, сочувствовать тем, к кому пришло горе, обходя могилы молодых, просить у Аллаха милости и прощения. Не преувеличивать мелкие неприятности и уметь молча переносить большие удары, не докучать людям, потому что это отчаянье – только твое, и никто не сможет забрать себе хотя бы его частичку.

Это молчаливое страдание собирается по капельке и создает то, что называется мужеством, выносливостью, терпением и примирением с тем, что посылает Аллах.

Нет человека, который хоть раз в жизни не испытал отчаянье… Если с ним не бороться, человек опускается, и в нем просыпаются все слабости. Он теряет самооценку.

Ищу тишину

С моею тишиной соприкоснувшись,Не возомни,Наивный человек,Что это толстый слой реки уснувшей,Остановившей на зиму свой бег.Не вздумай перейти ее!Не вздумай!Такой – не доверяйся никогда:Опасно вены синие в ней вздутыПод тонкой кожей розового льда.Соприкоснувшись с тишиной моею,Не возомни,Что это небеса,В которых все пространство голубее,Чем в маленьком колечке бирюза.

«Тайну хранить не умеет глупец и бахвал,Осторожность поистине выше похвал,Тайна – пленница, если ее бережешь ты,Ты у тайны в плену, лишь ее разболтал».

Сколько себя помню, я всегда разговаривала громко, за что мне доставалось от матери и бабушки. «Когда ты что-то говоришь, на улице бывает слышно, твоя речь, как каменный обвал. Научись говорить тихо, спокойно. В нашем роду никто так не кричит, у нас все говорят степенно, тихо», – такие замечания я слышала каждый день. Но я следовала этому совету очень малое время. Говорила я громко, смеялась от души, плакала навзрыд. Говорить важно с многозначительными паузами, но я так и не научилась этому. Но одно ценное качество человека я усвоила на всю жизнь – это хранить чужие тайны. Если человек мне доверялся, я берегла, как зеницу ока, то сокровенное, что было мне открыто в минуты слабости. И если даже слышала это от другого, то не подавала виду, что мне это известно. Мое слишком трепетное отношение к чужим тайнам не всегда служило мне во благо. Может, поэтому я сторонилась светской суеты, предпочитая ей тишину и одиночество…

О благословенная тишина! Ее сегодня не найдешь, она такая же редкость, как в пустыне родник. А горы часто мне дарили эту заветную тишину. Моя поляна у подножия горы – в каждый удобный момент я бежала туда. И такая благостная тишина окутывала меня, что я становилась легкая, как бабочка, певучая, как жаворонок, беспечная, как стрекоза.

О тишина! Я медленно иду по мягкой траве и пью тишину, как рассветный целебный воздух. Все во мне светлеет и пробуждает радость и вдохновение, возвращает меня к тем счастливым мгновениям, которых в моей жизни было очень мало. Я запрокидываю голову и вижу: небеса стали голубее, цветы ароматнее.

Чем дольше я в тишине нахожусь, тем больше богатства дарят мне сердце и душа, и мир становится светлее и добрее, и яркие мгновения прошлого проносятся в моей памяти. Впервые я лечу на самолете и смотрю сверху вниз, подо мной облака – сколько восхищения во мне, и я нисколько не боюсь, воображаю, что я не на самолете лечу, а сама парю над облаками. Самолет садится прямо за нашим аулом – там меня встречают бабушка и мама – они еще живы, они так мне радуются, а я плачу…