Яна Розова - Юбилей смерти Страница 21

«Девушка родилась в обеспеченной семье торгового работника и домохозяйки. Родители С. поженились в двадцать лет, и оказалось, что оба не готовы к браку. Рождение дочери только подточило и без того непрочные взаимоотношения молодых людей – каждый старался спихнуть ребенка другому, чтобы заняться своими делами: учебой в вузе, общением с друзьями, спортом. Оба любили путешествовать, оба хотели свободы, в том числе и сексуальной. На этой почве скандалы в семье С. не прекращались. Старшее поколение семьи С. проживало не в Гродине, по различным причинам взять ребенка к себе они не имели возможности, поэтому маленькой С. постоянно не хватало тепла. Взрослея, девочка заметила, что мама с папой становятся куда внимательнее, когда С. болеет. И она начала болеть беспрерывно – простуды, аллергия, ушибы, травмы и прочее стали ее жизнью. А если никакая зараза не цеплялась, С. расстраивала себя по любому поводу до состояния обморока.

Уже к десяти годам С. демонстрировала качества опытного манипулятора, ведь иначе ей приходилось оставаться одной в квартире – на день, а то и на сутки. Ребенок просто выживал таким способом.

Метод манипуляции болезнью неплохо работал и в школе. За С. утвердилась репутация слабенькой девочки, которую не следует расстраивать плохими оценками или жесткими мерами воспитания, а иначе С. впадала в глубокую истерику или падала в обморок. Учителя предпочитали избегать ответственности за здоровье С., незаслуженно повышая ее оценки и позволяя девочке разнообразные поблажки: отпуская с занятий и утомительных мероприятий вроде сбора металлолома или собраний пионерской дружины, разрешая опаздывать на первые уроки и не отвечать у доски.

С. стала особенной – она могла повелевать окружающими, она всегда получала то, что хотела. Естественно, что и вопросы личной жизни девочка решала проверенным способом.

Зная А. Ч. лично, не побоюсь заявиить, что для С. он воплощал все черты идеального мужчины, сочетая ум, силу воли, интеллигентность, беспримерную доброту и снисходительность (А. Ч. изначально прекрасно понимал весь «расклад» отношений с С.). Поначалу С. даже не пришлось манипулировать, давить на А. Ч. – она просто показала свою любовь и беззащитность – кто оттолкнет привлекательную девушку, даже если она и не так уж нравится? Но позже, в браке, когда А. Ч. наконец осознал свою ошибку, С. пришлось спасать свой рай от бунта, и тогда она воспользовалась уже проверенными методами воздействия.

Как я упоминал выше, в беседах со мной А. Ч. вспоминал, что первый паралич у его жены случился несколько лет назад во время ссоры, когда А. Ч. сказал, что им двоим не следовало бы жениться. Услышав это, С. покачнулась и упала на пол. Муж бросился к ней, не понимая, что случилось. Она прошептала: «Я не могу пошевелиться!». А. Ч. испугался за здоровье жены, вызвал «Скорую», не отходил от койки С. в больнице целый месяц. Он кормил ее из ложечки, читал книги, заботился, чтобы не образовались пролежни, разминал мышцы и занимался с ней лечебной физкультурой. С. получала столько внимания, сколько ей требовалось, она решила, что нашла способ возвращать любовь мужа. Конечно, на самом деле это была не любовь, а просто доброта.

Мой диагноз – истерический паралич – совпадал с предположениями А. Ч. о природе болезни его жены. Он ясно осознавал, в какой ловушке оказался: С. хотела его внимания и добивалась его всеми возможными способами. Если бы А. Ч. отказался принимать условия ее игры, она пошла бы далее. Возможно, попыталась покончить с собой. А. Ч. не смог бы жить, если бы по его вине (как он считал) С. погибла. Поэтому А. Ч. пришлось сломать в себе тягу к жизни и он принял самоубийственное решение. Этот замечательный доктор, хирург высочайшего класса, интересный, живой человек решил посвятить свою жизнь супруге. Благородство в наше время невероятное, особенно, если учесть, что А. Ч. жену свою не любил…».

На этой строчке буквы начали расплываться. Дима понял – это слезы. Лицо отца всплыло в его сознании так четко и ясно, что стал ощутим даже запах его волос и одеколона. Такое милое, доброе, открытое и чуть отстраненное лицо. Он словно бы запрещал себе раскрываться перед окружающими, но при этом оборачивался к ним только своей самой лучшей стороной. Разочарование, неудовлетворенность, обиду и проклятия он скрывал так глубоко в себе…

«…Со временем С. стала чувствовать, что муж остается с ней только из чувства долга. Она догадывалась – он принадлежит ей не целиком. При ней А. Ч. исполняет роль доктора, но не друга и уж точно – не любовника. С. все сильнее ощущала недовольство ситуацией.

Семья С. и А. Ч. не представляла собой абсолютный уникум. Несчастный муж и несчастная жена вполне могут существовать в едином пространстве, уравновешивая свои беды, сосредоточившись на единых целях – детях, ремонтах, дачах, событиях и прочем. Вот только С. не могла смириться с тем, что муж не любит ее, и направить интересы на куда более важный объект – на своего собственного сына. Она привыкла являть собой центр Вселенной для себя и для окружающих. Сын мало интересовал С., она решила добиться полной самоотдачи мужа, его абсолютной преданности и любви. Но чем активнее С. действовала в этом направлении, тем сильнее она отталкивала от себя А. Ч.. Если бы жена не понимала причин своего недуга, если бы она стыдилась, испытывала вину, невольно вынуждая А. Ч. месяцами ухаживать за ней, он бы еще смирился. Но жена становилась все более требовательной, и А. Ч. начинал испытывать к ней отвращение…».

Ищенко настаивал на стационарном лечении в своем отделении психиатрии, но С. приходила в неподдельный ужас при мысли, что останется за больничным забором навсегда. А. Ч. естественно стал на ее сторону – он сам доктор и сознает меру опасности для своей жены.

Ищенко оказался вынужден отпустить пациентку домой, но со строгим указанием: внимательно следить за ее состоянием, принимать лекарства и без промедления обращаться за помощью, если возникнет подобная необходимость. Психиатр понятия не имел, что в ближайшем будущем произойдут непоправимые перемены.

Игорь Янов. Новые улики

Ева вышла из квартиры первой, чтобы придержать дверь для Игоря, несущего ее сумку. Однако первым из двери выскользнул вечный параноик Шарик, мучимый негаснущим подозрением: вдруг люди запрут его дома, а сами удерут? И что я есть буду?..

Широкая лохматая собачья лапа попала на красный листок бумаги, лежавший на коврике. Ева подняла его. Черные буквы угрожали: «Уезжай, проклятая сука, или тебе будет плохо!». Спрятать анонимку ей не удалось – Янов уже заглядывал через ее плечо.

– Что это?

Она обернулась к нему, не успев стереть с лица ощущение страха.

– Реклама!

– Реклама со словом «сука»?

– Это реклама случки собак.

Он протянул длинную руку и отобрал листок. Внимательно осмотрел, заприметив ясный отпечаток на черной букве «С». Янов потер по краю буквы «У» – краска не размазывалась. Значит, отпечаток оставил тот, кто взял лист из принтера еще горячим, с невысохшей краской. Аккуратно сложив бумажку, Игорь спрятал ее в свою папку с документами по делу брата.

– Ева, кто это мог состряпать?

– Тот парень, наверное. Сын Саши, Дима.

– Не думаю. Вчера он отпустил тебя, так что ему незачем сегодня угрожать. И ты говорила, что он не опасен, помнишь?

Она смотрела в сторону.

– Ева, я должен знать!

– Да все в порядке, Игорек! – она улыбнулась. – Иногда в моей работе такое случается. Искусство соблазнения – это как пистолет: можно сделать что-то хорошее, а можно навредить.

– Даже убить.

– Хочешь сказать, что я все же виновата в смерти Алены? Хотя бы косвенно?

– Ты оказалась звеном в цепочке событий, которые привели Алену к смерти. Но это не виновность, а стечение обстоятельств.

Ева заперла дверь и пошла по лестнице вниз. Шарик уже скулил у выхода из подъезда. Янов остался стоять у ее двери.

– Ты очень хитро перевела разговор, – сказал он в спину Еве. – А между тем этот чертов аноним вполне может оказаться и убийцей. Алену убили в том доме, где должна была находиться ты!

Она обернулась, не успев скрыть испуг.

– Ты хочешь сказать, что Алену убили вместо меня? По ошибке?

– Есть такая версия, – Янов спустился к Еве, и теперь их глаза находились на одном уровне. – Понимаешь, почему я так волнуюсь?

Ева молчала, и Янов, казалось, слышал ее мысли: она не хочет верить, что кто-то желает ей зла.

– Ну не знаю я, кто пишет эту гадость! – сказала Ева. – Свекровь умерла, а больше меня никто так не ненавидел!

В машине Янов сказал:

– Есть одно соображение. Я не могу не сказать об этом, хоть ты и расстроишься. Угрозы могла писать твоя дочь – бабка и отец науськали ее ненавидеть тебя.

– Нет, давай не будем так думать! Я же с ума сойду.