Алексей Дьяченко - Люблю Страница 21

Отвлекаясь от своего занятия, но, не снимая при этом ноги с табурета, незнакомка обернулась и осмотрела первым делом ноги вошедшей.

– Тебе хорошо, не растут, – сказала она и тяжело вздохнув, стала оправдываться. – Конечно, есть мази, гели специальные, машинки электрические, бритва, наконец. Но, народное средство верней.

Говоря про народное средство, незнакомка, для наглядности, потрясла коробком в воздухе.

Уловив во взгляде Анны нечто среднее между испугом и вопросом, она постаралась её успокоить, а заодно и представилась.

– Марго скоро придёт. Меня не бойся, я её подруга. Зовут Ольгой.

Рита действительно скоро пришла и принесла с собой сумки-пакеты, набитые, за редким исключением, заграничными продуктами.

Принесённое Ольга наскоро просмотрела и из всего изобилия выбрала синюю, килограммовую, банку осетровой икры и белые жестяные банки с пивом.

Приготовленные вчера вечером Анной макароны, были так же востребованы для завтрака. Ольга, одевшись, подогрела макароны и предложила их Анне, вприкуску с чёрной икрой. При этом рекомендовала всё это запивать пивом. Уверяла, что нет ничего вкуснее. От пива Анна отказалась, а макароны с икрой ела и смотрела на сестру, которая слушала гостью, разинув рот.

Гостья, слегка захмелев, то и дело поправляла волосы на голове и трещала, как сорока. Ей не понравилось, что Рита вернулась в тёмных, солнцезащитных очках.

– Зачем очки надела? Муж мой синяков наставил?

– Да, нет. Для красоты, – смеясь, ответила Рита.

– Что же это за красота такая? Глаза – самое прекрасное, что есть у дамы, – прятать за чёрными стёклами? Слепые, наверное, придумали. Только от них такая мода могла пойти. А, всё из-за того, что кавалеров настоящих не осталось. Теперь такое время, что всякий мало-мальски себя уважающий мужчинка бежит или давно уже убежал. Оглянитесь, посмотрите вокруг, кто остался? Что, извиняюсь за выражение, осталось? Это же позор! Не умеют ничего. Не знают элементарного, простейшего. Не знают даже того, что дамам нужно дарить цветы букетами. Огромными, неподъёмными букетами.

Рита, не выдержав, прыснула смешком и попыталась что-то вставить в быструю, как стремнина, речь гостьи, но та ей этого сделать не позволила и продолжала, как бы на ходу сообразив, что ей хотели сказать.

– Хорошо. Пусть воруют, если они нищие. Даму это не должно интересовать. Что ж, по-твоему, он придёт без цветов, скажет – извини, денег нет? Да, он придет и скажет. Это по-русски. Но, не пройдёт! Я ему на это так отвечу. Хорошо, у тебя мало денег или нет совсем. Но, ты мог купить один цветок? Один, но такой, чтобы стоил целого букета? Я это так понимаю. А, что проку в трёх согнутых гвоздичках? Хорошо, что ещё ума хватает по две не дарить. Ну, правда, подруги? Ну, что за радость для дамы эти гвоздички, или несколько средненьких роз, непонятных? Не то розы, не то цветки шиповника дикого. Я бы на месте тех дам, кому такие подносят, этим букетом да по физиономии. И, в цветовой гамме, никто не разбирается. Идёт парочка, она несёт в руках такие бордовые, что разве только старухе прилично дарить. Кто их только выдумал, эти бордовые розы? Они же почти чёрные! Фу, какая мерзость! Только на могилу, а они – избранницам!

Взяли привычку жёлтые дарить, дубы стоеросовые! Жёлтые и белые – это цветы для интерьера. Спокойные, приятные цвета, в крайнем случае, со значением, к разлуке, можно послать. Но, как это так, в знак симпатии, любимой женщине взять и дарить жёлтые розы? Ужас! Кавалер остался необразованный, такой, что дамой здесь лучше и не быть. Зря, Марго, улыбаешься, ничего не выдумываю, всё чистая правда.

То дарят, как девочке семнадцатилетней, нераспустившиеся бутоны. То разухабистые, перецвет, как столетней. Тебе с сестрой здесь жить, ещё не раз столкнёшься. Я всё это так болезненно переношу, так близко принимаю к сердцу, что не хочу об этом даже и думать. Но, как не думать, когда сталкиваешься с этим на каждом шагу? Ну, не буду. Не буду. Да, Марго? Не будем об этом думать? Давай не будем, чтобы не расстраиваться. И последний совет. Никогда не переодевайтесь при мужчине. Заведите ширмочку или просите отвернуться, не смотреть. Хорошенько запомните, это первое правило. Разве, когда сами попросят, чтобы при них, тогда можно. Ну, это отдельный разговор.

– Нет, значит, правил без исключений? – Вставила, наконец, Рита своё слово и, торопясь, сбиваясь, рассказала о том, как в институте одна студентка, при всех, грозилась отравиться, если муж от неё уйдёт.

– Все смеялись над её слезами. Над её наивностью, – говорила Рита. – Не понимаю, как можно так унижаться, должна же быть какая-то гордость женская?

– Гордость, нужна той, которую любят, – необыкновенно серьёзно и грустно заговорила вдруг Ольга, – а той, которую разлюбили, она ни к чему. Смешно даже гордой быть, когда тебя бросили. Поверь, Марго, не до того. Не осуждай. Какая тут к чёрту гордость, когда земля из-под ног уходит? Я тоже в своё время на коленях ползала, рыдала, за брюки, за полы плаща его хваталась, как собачка беспомощная. Целовала грязь на его ботинках, следы на полу. Всё это, со стороны, вроде как ни к чему, ведь поздно, ничего не изменить, не вернуть. Но я это делала не для него, не для людей всё это наблюдавших, а для себя. Чтобы с ума не сойти, не умереть на месте. И поверь, что в такие минуты только это от гибели и спасает. Слабые мы, бабы, жизнь в нас еле теплится. Нас надо беречь, прятать от ветра, а этого никто не понимает.

Ольга позавтракала и ушла. Закрыв за ней дверь, Рита вернулась на кухню и стала объяснять сестре ситуацию.

* * *

Стоя на единственной дороге, ведущей к остановке, Максим и Назар поджидали известную особу.

– Вот она, не оборачивайся, – сказал Максим, глядя другу за спину. – Спешит, не подходящий момент.

– Другого не будет. Подойди. Нет – так нет. Не убьёт же, а станет кричать – убежим.

Обернувшись через некоторое время, Назар увидел Максима, стоявшего рядом с холёной, нарядно одетой и модно причёсанной женщиной. Максим говорил с ней спокойно, как с приятной соседкой. Назар даже позавидовал его умению так общаться с незнакомыми людьми, да ещё тогда, когда так много от них нужно. В процессе разговора, Максим часто показывал рукой в его сторону, после чего она о чём-то спрашивала, снисходительно улыбаясь.

Разговор их был недолгим и закончился вырванным блокнотным листом, на котором женщина прежде что-то написала. Она хотела писать ручкой, но ручка перестала работать. Не растерявшись, долго не думая, она достала губную помаду, и ею, как карандашом, очень ловко расчеркнулась.

Проходя мимо, холёная остановилась и сказала:

– Здравствуйте, Назар, меня зовут Ольгой. До скорой встречи.

Добавив к этому прощальный жест рукой и слово «Чао», она побежала к остановке, цокая каблучками по асфальту.

– Чао-какао, – зло прошептал Назар, глядя ей в след и, сплюнув через щель между зубами, спросил у подошедшего Максима, о чём он с ней так долго говорил.

– Ни о чём. Объяснил, что нам нужно. Спросила, имеем ли об этом представление. Ещё спросила, сколько лет, как тебя зовут и сколько было женщин. Сказал, что ни одной. Над этим посмеялась, сказала «хорошо», написала рабочий телефон и просила, чтобы в два часа ей позвонил.

– Сегодня чтобы в два звонил?

– Да.

– Что ни одной, ты зря сказал. Смеялась, говоришь?

– Да нет. Не то, чтобы смеялась. Мне показалось так. А почему зря?

– Не знаю. Чёрт с ней. Позвонишь?

– Конечно, позвоню.

Максим смотрел на блокнотный лист с телефоном, написанным помадой. Это был пропуск в неведомый мир, полный новых, неизвестных ощущений.

* * *

Когда Ольга ушла, Рита, закрыв за ней дверь, вернулась на кухню и стала объяснять сестре ситуацию.

– Она с мужем развелась, но живёт с ним в одной квартире. Супруг вчера нарезался, грозился её убить. А на самом деле он тряпка. За продуктами сегодня ходила, он мне руки целовал, просил, чтобы я Ольге передала его извинения.

Убить не убил бы, но случайно задеть мог. Был бы синяк или ссадина, а Ольга за американца замуж собралась. Зачем рисковать? На старикашке женится. Не из простых, какой-то там чего-то профессор. Представляешь, у него на теле нет ни одного волоска? Совсем ни одного, нигде. Ни на голове, ни на руках, ни под мышками. Такие вот бывают американские профессора.

Ольга в гостинице «Космос» в варьете работала, а сейчас переводчица. А познакомила меня с ней подруга Жанка. С Жанкой вместе поступали. Её в Щуку взяли, а меня в ГИТИС. Помучили её, помурыжили, и после первого курса отчислили. В «Космосе», у Ольги, пришлось ногами дрыгать, зато теперь устроена. Ольга ей мужичка нашла, не американского, но тоже в возрасте и богатенького. Она добрая, Ольга. И, эта квартира её была, она снимала, уступила мне. Что ни попросишь – пожалуйста. Вот икрой покормила. Да, сколько всего ещё оставила.