Роман Сенчин - Наш последний эшелон Страница 22

Садятся.

Может, э-э, музыку включить? У меня музыка есть современная.

Марина . Не хочется. Надоел шум, суета…

Президент . Мне тоже, Марин… тоже, понимаешь, покоя хочу, свободы… Вам всё кажется, что президент – дурачок, понимаешь, какой-то комик, а ведь и у него чувства есть и, э-э, душа… У нас как повелось: денег не дают – президент виноват, трактор сломался – президент виноват, рыба, понимаешь, не ловится – и то президент виноват. А ведь он, э-э, не железный, у него, понимаешь, душа… Вот, Марина, когда… когда я тебя, э-э, видел… Вдруг так, понимаешь, иду и вдруг, э-э, – ты… И так мне, Марина, вдруг хорошо станови лось, словно молодел, понимаешь, я… Скучать я буду…

Пауза.

Президент . И как вы там будете, в Анжеро, этом, понимаешь, Суджейске? На что жить? Время-то сейчас трудное, переходное, тяжело вам, э-э, будет… Может, Марина, указ написать. У? Марина . Не надо, Егор Егорович, не надо указа.Как-нибудь…

Стук в дверь. Входит Вадим .

Вадим . Вот, купил самой подозрительной, с рук, за девять тыщ!

Президент . Давай-давай, э-э, открывай!

Вадим . Заодно и про поезд узнал. Через полтора часа попутный есть. Поедем, Марин?

Марина . Конечно, поедем.

Президент . Вот выпьем за все хорошее перед путем-дорожкою, чтоб и вам там, и мне, понимаешь, здесь…

Вадим (возится с бутылкой). Егор Егорыч, есть ключ или нож какой?

Президент . Зачем?

Вадим . Да запечатали плотно. Это же не вертушка вам, понимаешь…

Президент (копаясь на столе). Вот пилка, э-э, для ногтей. Пойдет?

Вадим (принимает пилку). Само то! ( Открыл, разлил себе и президенту .) Ну, давайте скорее, пора валить!

Чокаются, пьют. Дружно ахают и охают.

Это… а-а… это тебе не… у-у… не «Президентская»… понимаешь… «Русская»…

Вадим . Технарё-ок!

Президент . Такое мы… в институте… а-а… пили… С гидролизного… понимаешь… воровали спирт… и пили…

Марина . Ну что, пора нам…

Президент . Посидите, э-э, еще. На моей машине уедете.

Вадим . Нет, Егор Егорыч, мы пешком, а то опять, понимаешь, указ писать… Вот, кстати, пропуск ваш…

Марина . Мы на метро…

Президент (мечтательно) . Метро-о… (Пауза.) Вадик, спой песенку, а? Люблю, понимаешь, песни твои…

Вадим . Да некогда уже, Егор Егорыч.

Вадим берет гитару, играет в темпе марша. Президент постукивает ладонями по столу.

Вадим (поет) .

Забили башку капиталами,

Прав оказался Карл Маркс.

Станки сменили на прилавки,

А колбасу на батончики «Марс».

Стоит теперь народ отважный,

Стоит и ночью, и зимой,

Стоит и торгует, чем придется,

Стоит и торгует сам собой.

Деньжата стали самым главным,

Главнее жизни и души,

Торговля стала самой жизнью,

А люди стали – торгаши.

Торговля смертью,

Торговля душой,

Торговля семечками и лапшой,

Торговля мехом и трусами,

Торговля мясом, огурцами,

Торговля самими собой,

Торговля своей судьбой.

Хой!

Президент . Да, э-э, Вадим, с беспорядочной торговлей, понимаешь, надо что-то решать. Вот и Польков жалуется: везде, мол, торгуют. Указа просит. М-да, будем, понимаешь, работать…

Марина (поднимается). Ну, нам пора, Егор Егорович.

Президент . Да-да, ребятки. Давайте-ка я вас обниму, понимаешь… Скучать буду.

Марина . А вы к нам приезжайте…

Вадим . Конечно, Егор Егорыч, как-нибудь в отпуск. Места, правда, неважные и загазованность… Квартира тоже…. две комнаты, а нас там будет пятеро теперь. У меня ведь еще братишка есть младший. Но все-таки приезжайте!

Обнимаются. Президент провожает Марину и Вадима до двери.

Ну, до встречи, ребятки! Ни пуха вам, ни пера!

Смотрит им вслед. Затем ходит по кабинету со вздохами и бормотаниями. Вдруг видит на столе деньги, а на диване гитару.

Э-э, понимаешь? (Хватает деньги и гитару, выбегает из кабинета.)

Немного погодя слышатся крики, шум, восклицания. В кабинет быстро входит президент , за ним жена .

Отвяжись ты от меня, в самом деле!

Жена президента . Родным людям, родному внучеку на Хургаду жалеет, а каким-то проходимцам, понимаешь, – нате, пожалуйста!

Президент (мечется по кабинету). Отстань ты, надоела!

Жена президента (останавливается, словно пораженная догадкой). А-а! Я давно, кстати, заметила! Да-да, насчет этой Марины… какими глазами ты на нее смотришь! Теперь-то я все поняла! Вот ты, Егорушка, како-ов!..

Президент (мечется по кабинету) . Меня чиканет сейчас, понимаешь, меня сейчас чиканет!

Жена президента . Ладно, Егорушка, ладно… Ты у меня еще покувыркаешься, в самом деле. Я тебе такой скандал закачу!.. (Трясет кулаком и быстро уходит.)

«Телефон доверия президенту. Москва. 999-08-99. (Гудки.) «Глубокоуважаемый Егор Егорович! Говорит профессор Санкт-Петербургского университета Лыдыш Анатолий Львович. Хочется вам сказать, что я и вся наша профессура, вся петербургская интеллигенция – за вас и только за вас! Проводите реформы, а мы будем вам помогать. Спасибо! Удачи!» (Гудки.) «Алле! Алле! Можно говорить, да? Я – Степан Кара-оол из Тыва республики. Я чабан. Я был в степи, когда вы к нам прилетали, но все равно я вас уважаю. Раньше, кроме тушенки, у нас ничего в магазинах не было, а теперь все есть, и водка есть. Вам я говорю – ча! А этим ( президент кивает в сторону шкафа ) – решительное чок!»

Президент стоит посреди кабинета. Ноги широко расставлены, руки сжаты в кулаки. В его фигуре чувствуется несокрушимость и твердость, но в то же время что-то зыбкое и жалкое.

«Здравствуйте, милый президент Егор Егорович. Меня зовут Зоя Порташева, я ткачиха из города Иванова. Хотя сейчас нам приходится трудно, но мы верим в ваши реформы, в ваш ум и энергию. Мы, ткачихи, желаем вам еще раз быть президентом, а потом еще раз. Мы еще желаем вам здоровья, счастья и чтобы все ваши начинания всегда воплощались в жизнь!»

Звук затихает, свет медленно гаснет, занавес съезжается.

Конец

Сегодня как завтра

Прямоугольник окна становится все светлее. Шторы уже не могут сдержать утро, и оно вливается в комнату, наполняет ее гулом очнувшегося города. Забытье уходит, оставляя после себя привычную тяжесть неспокойного сна, которая сменится скоро другой – тяжестью очередного дня.

Ганин смотрит на будильник. Без пятнадцати семь; еще десяток минут можно полежать в тепле постели, позевать, «поваляться», как называла это когда-то мама. Впереди все известно, все столько раз пережито, что заглядывать туда нет никакого желания. Просто сейчас затарахтит «Рассвет» – и начнется.

Хрипло, нехорошо кашлянула во сне жена. Да, она часто просыпалась сегодня, кашляла, принимала таблетки. Ганин спрашивал, как ей, она шептала в ответ неразборчивое и засыпала. И он тоже скорей засыпал, словно ловил жадным сопением минуты бесчувствия… Татьяна на седьмом месяце, пора бы закончить с торговлей – сидеть целыми днями на улице перед столиком с розетками, изолентой, электрокипятильниками, но сейчас это единственные денежные поступления, хоть небольшие (на самое необходимое), но постоянные. На заводе про зарплату совсем забыли. Вот четыре дня как слегла Татьяна, простудилась, и на хлеб уже нет. И обратиться не к кому, у всех такие проблемы.

Вот-вот сработает старый, но безотказный будильник; пять раз в неделю поднимающий Ганина на давно надоевшую работу, толкающий дальше по плоской, однообразной дорожке жизни. Многие ушли с завода: те, кто порасторопней и поумней – завели свое дело, другие – в грузчики или еще куда-нибудь, где за работу стабильно платят, пусть даже нанимают на один день. А Ганин остался. Уже и не надеется, что на заводе дела поправятся, но что он еще умеет? Как во время производственной практики получил специальность формовщика (каждую пятницу в девятом-десятом классах возили парней на шефский завод, обучали ремеслу изготовления железобетонных изделий), так и пошел туда в семнадцать лет. С тех пор там работает. Можно, конечно, уйти, найти место получше…