Вячеслав Харченко - Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов Страница 22

Когда реформаторы развалили армию, сделали смешные оклады, а мы все что можно со складов продали, я пошел к нашему коменданту и попросил отпустить меня на гражданку, так как никакой возможности жить больше не осталось.

Комендант ответил: «Не могу, ты же ничего не нарушил, поэтому просишь меня о невозможном. Ты, конечно, можешь подстрелить старшего по званию, открыть секреты Родины врагу или погубить солдат, но это никаким основанием для твоего отчисления не будет, разве только в звании понизят или отсидишь, поэтому отстань». От этого мне поплохело.

Я думал и мучился семь дней, весь исхудал и высох, и непонятно, к чему бы это привело, если бы в городе я не поделился своими горестями с армянином Давидом, который меня спас. От своего коньячного кооператива он выписал справку, что я занимаюсь коммерческой деятельностью. Это и послужило главным основанием моего увольнения на гражданку.

Литературная слава

Наш специалист по стандартам качества из глухой чувашской деревни не мог написать трех слов без ошибок, даже используя встроенный редактор грамотности программы Word. Это не было заметно, пока его не повысили до должности директора по развитию и не предписали надзирать за филиальной сетью. Новая работа в основном писательская и требует выпуска большого числа инструкций и положений. Теперь каждый день он сидит в углу офиса, что-то бормочет под нос и громко набивает двумя пальцами длинные и увесистые тексты. Когда мы проходим мимо, он грудью закрывает от нас экран, будто мы воруем авторские права и специализируемся на плагиате.

Проблема не в том, что нам интересно, а просто его уже давно настигла слава. Когда он вечером уходит с работы, мы читаем его писанину и растаскиваем на цитаты и афоризмы. Потом стоим в курилке и вслух смеемся до колик. Кто-нибудь один скажет слово из увиденного, а другие загибаются и держатся за животы. Кто-нибудь один напомнит смысл фразы, а другие не могут остановиться от хохота.

Когда директор по развитию проходит мимо, мы затихаем и только перемигиваемся за его спиной, еле сдерживаясь.

Стенгазеты

Собака

Усталый и голодный я шел с работы домой, когда увидел бедную замученную собаку в подворотне нашего дома. Полуметровый черный пес стоял у ступенек и смотрел выжидающе всем проходящим в глаза, словно хотел просить о помощи. У пса висел до пола хвост, болтались уши, он подпрыгивал на трех лапках, так как четвертая была перебита и каким-то сердобольным человеком перебинтована. Как мне его было жаль, как мне его было жаль! И я заплакал, и, честное слово, мне еще никогда так не плакалось, и никто не вышибал у меня столь едкую слезу.

«Пойдем», – сказал я ему, позвал рукой, и мы пошли в лифт вместе, потому что пес оказался добродушным и отзывчивым, словно давно уже ждал своего хозяина.

Жена, когда увидела пса, закричала: «Он огромный, он грязный, он вшивый, а у нас кот не привитый, а тебе давно уже пора зашиться, а ну-ка дыхни».

Я дыхнул, но продолжал плакать, так как мне еще в жизни никого не было так жаль, как этого пса.

Стенгазеты

Прохор Прохорович Стербец до поступления в Суриковку очень плохо учился в школе, но руки у него были золотые, и уже в двенадцать лет он вырезал из рябины фигурку Геракла так правдоподобно, что все подходили и подолгу разглядывали. Опускали головы вниз и смотрели вверх. Поднимали головы вверх и смотрели вниз.

Но этот творческий акт никак Прошку не спас, потому что двойки и тройки по русскому языку и математике весили больше, чем движение к искусству.

Его строго вызывала в учительскую классная руководительница и рядом с поставленным на постаментик в учительской Гераклом отчитывала за плохую успеваемость и, как она считала, леность и неорганизованность, потому что Прохор не участвовал ни в какой внеклассной работе. В конце концов Прошка тяжело вздохнул и согласился рисовать школьные стенгазеты, и после этого школа вышла в районе по ним на первое место, хотя оставалось сложное противоречие.

Стенгазеты подписывались, а в них распекались двоечники и прогульщики, и Прошке не раз приходилось рисовать самого себя – то в позе взлохмаченного и неряшливого разгильдяя, то в виде неотесанного и вздорного драчуна.

Позже, в старости, добившись не только всесоюзного, но и мирового признания как модернистский живописец, он не раз перед журналистами признавался, что первые свои автопортреты писал в столь юном возрасте, что они не сохранились.

Журналисты и знатоки громко охали, качали головами и прицокивали языками, как бы давая понять, что очень плохо, искусство лишилось первоклассных шедевров и это жаль.

Прохор Прохорович ехидно улыбался, а я если присутствовал с сыном Павликом, то ему незаметно подмигивал, понимая, что Прохор Прохорович имеет в виду.

Кстати, когда я был на родине Прошки в М-ске по делам, то заходил в школу, в которой он учился, и рассказывал директору о его судьбе, просил показать Геракла и искал эти стенгазеты. Одна случайно сохранилась. В ней Прохор Прохорович ехал на двойке, любовно обнимая ей шею, и именно по этому характерному обниманию чувствовалась рука мастера. Он с детства писал с любовью. Даже двойки.

Земляки

Бандит Алешка приехал в Москву из Тамбова откуда бежал из под следствия, выйдя под залог из тюрьмы. Так как в девяностых не было единой милицейской базы, с его паспортом ему ничего не угрожало, потому что, даже будучи объявлен в федеральный розыск, он проходил лишь по Тамбовской области, а не по столичным сводкам.

Несмотря на полную отмороженность и диковатость он все-таки усвоил, что теперь откровенным гоп-стопом лучше не заниматься, ибо слишком велик риск попасться заново. Поэтому решил развить бизнес по покупке и продаже квартир, трактуя его по-своему.

Найдя еще таких же четверых друзей, он обращался к алкоголикам, бабушкам и старикам – и выгонял их из квартир на улицу, подделывая документы через Манурика, закончившего юридический МГУ. Манурик являлся мозговым центром и бегал по БТИ, Москомзему и комиссиям по опеке, резво раздавая взятки направо и налево и полагая, что в эпоху первоначального накопления капитала отвечать ни за что не придется и рано или поздно примут закон об амнистии.

Все шло хорошо, и бизнес процветал, если бы не тяга Алешки к женскому полу, причем тяга уголовная. Он любил разогнаться на «мерине» и въехать незнакомым красоткам прямо в юбки. Красотки пищали, а Алешка широко открывал дверь, хватал их за бедра и тащил на заднее сиденье, ничего не страшась.

Так он закадрил Лену – оказалась землячка, – студентку Текстильного института. И хотя Лена отдалась не без сопротивления, ей понравилось. В голодное и суровое время Алешка с подельниками подъезжал на джипах и «меринах» к общаге и раздавал еду и шмотки, а Ленка с подругами визжала.

Летом она вклеила его фотографию в кошелек и поехала показывать родителям, как жениха, но отец – тамбовский опер со стажем – узнал сбежавшего из под следствия Леху и посадил его вместе с друганами, дав каждому по пятнахе.

Троллейбусы

По Люблинской улице пустили новые троллейбусы с турникетами. Пустые и унылые, они ползут к Волгоградскому проспекту, шевеля усами, словно загадочные весенние жуки.

У них открывается только передняя дверь, и все входящие упираются в железные метрополитеновые штыри, куда надо воткнуть проездной или посадочный талон, и тогда через железяки можно пройти.

Если ты вбежал по ошибке и застрял на передней подножке, то надо быстро выпрыгнуть обратно, а не то водитель, заметив твое смущение, закроет дверь. После этого уже невозможно выйти и пересесть в автобус или троллейбус без автоматического контроля. Так и едешь толпой в тамбуре вместе с бабушками и дедушками.

Иногда находится смелый человек, и он покупает вполторадорога талон у водителя. Все расступаются и с интересом наблюдают, как бедняга заходит в салон, садится на пустые места и с гордым победоносным видом едет куда надо.

«Во это да, вот это да», – все качают головами.

«А вы что думали, а вы что думали», – ответно задирает нос счастливчик.

На следующей остановке все выходят с передней площадки, молчат и следят, как в троллейбус заходят очередные жертвы, чтобы все началось по новой. Некоторые им машут вслед руками и громко, горестно вздыхают, словно происходит последнее расставание.

Не Р. Г, а Ч. А

В наш образцовый аул часто приезжали знаменитые писатели малых народов, и, чтобы их встретить, мы собирали длинные-предлинные столы, заставляя их едой и закусками.