Виктор Пелевин - Любовь к трем цукербринам Страница 23

Но это может произойти из-за случайных сбоев реальности. Если увидеть зарождение такой нестыковки, реальность можно без труда заштопать – в этом и состоит малоромантичная работа Киклопа.

Но мета– и прочей физикой я себя не грузил, понимая всю ее практическую бесполезность. Это Птицы думали, что я один из творцов, я же работал просто киномехаником, отвечающим за то, чтобы пленка не рвалась. Мировые возмущения и дисбалансы, устранявшиеся мною, были именно угрозами этой гамлетовской связи времен – в масштабах одной региональной, как это ни обидно звучит, проекционной будки.

… o cursed spiteThat ever I was born to set it right!

«Ах ты мать твою етить, опять порядок наводить!» – мой вольный перевод слов Гамлета пропитан личным чувством.

Особенности нашего восприятия заставляют нас видеть поезд собственной жизни как цепь причинно связанных друг с другом переживаний и событий. На самом же деле все вагоны есть сразу – поэтому иногда мы можем видеть будущее. По своей сути вагоны – просто разные кадры уже снятого фильма, между которыми мелькает черная гармошка перехода.

Но мы не всегда переходим из вагона в вагон. Иногда мы переходим из поезда в поезд.

Мультипоезд

То, чему я посвящу несколько следующих страниц, может показаться кому-то общим местом. Это повторялось в разных формах множеством физиков, лириков и мистиков с древних времен до наших дней – перечислить их всех не хватило бы и страницы (первым, если не ошибаюсь, был Чжуан-цзы). Но прояснить некоторые запутанные моменты не помешает – а у моего рассказа появится хоть какая-то теоретическая база.

Сегодняшние физики (во всяком случае, некоторые) верят в существование бесконечного множества параллельных вселенных. Все вместе они образуют «мультиверс». Это не просто вера. Существование мультиверса доказано физическими опытами, например – с теневыми фотонами (желающий легко найдет их описание в Сети).

Параллельные вселенные практически не взаимодействуют друг с другом в обычном смысле. Их бесчисленно много, потому что любая окружена своими параллельными вселенными, и так без конца. Из этой множественности следует, что среди вселенных будут отличающиеся от нашей лишь чуть-чуть – и совсем на нас не похожие.

Каждый вагон в поезде судьбы соединен не только с предыдущим и следующим. Он связан и с бесчисленными теневыми вагонами других поездов, едущих по другим вселенным.

Все эти вагоны и поезда не зависят ни от нас, ни друг от друга. Они уже есть изначально. Их бесконечно много, и они не мешают друг другу – мир, по которому путешествует Чжуан-цзы, не имеет никакого отношения к бабочкам, летающим в голове у Рэя Брэдбери.

Пространство возможного как бы заполнено постоянно отходящими в бесконечное число разных адресов поездами. Я говорю не про маршруты космических частиц, лучей и прочих физических абстракций, а про возможные траектории того, что мы называем собой. Нет смысла спорить, реальны они или нет. Для нас все поезда судьбы нереальны – до того момента, пока мы не поедем на одном из них лично, поскольку реальность это и есть мы сами.

Мир устроен таким образом, что иногда пассажиры могут не только переходить из вагона в вагон в поезде своей судьбы, но и пересаживаться с поезда на поезд. Им не надо быть для этого каскадерами – просто, проходя через самый обычный тамбур, они покидают одну вселенную и оказываются в другой.

Сложно объяснить механизм такого путешествия – потому что никакого механизма тут нет. Мы не можем перенестись на ракете из одной параллельной вселенной в другую. Но мы можем… ею стать. Это достигается просто – мы перестаем воспринимать прошлую вселенную и начинаем воспринимать новую, обычно очень близкую к нашей.

Как это происходит? Здесь я могу разве что высказать одно наукообразное предположение – и прошу физиков не сердиться.

Известно, что квантовые системы зависят от наблюдателя. Чтобы казнить или помиловать кота, про которого известно, что он жив с пятидесятипроцентной вероятностью, нужно открыть дверцу ящика, куда его запихнул садист Шредингер. Говорят даже, что свойство, обнаруженное при измерении, могло не существовать прежде.

А если вспомнить, что мера всех вещей – и, значит, главный измерительный прибор – это сам человек, можно смутно догадаться, каким образом каждая из измерительных линеек находит в изначальной безмерности подходящий для себя отрезок. Линейка просто меряет вселенную собой – и получает соответствующий мир. Изменится линейка – изменится и вселенная. Не знаю, как здесь с теоретическим обоснованием, но на интуитивном уровне мы все хорошо это чувствуем.

Строго говоря, это приключение происходит не с «нами». Оно происходит со вселенной и сознанием. Но для простоты можно считать, что сознание, жившее во вселенной номер один, прекращается, а вместо него возникает сознание, живущее во вселенной номер два – как один факел зажигают от гаснущего другого. Это новое сознание помнит не свое прошлое во вселенной номер один, а свое прошлое во вселенной номер два, которое было чуть другим. Поэтому никто не замечает такого перехода. Его по сути нет – потому что никакой материи, энергии и даже информации во вселенной номер два не появилось (если не считать наших снов, но они не входят ни в один бухгалтерский баланс мироздания – а, наоборот, служат как бы буфером между мирами). Не изменилось вообще ничего.

Кроме самого главного. Вчера мы были лиловым негром, а сегодня стали дамой, которой подают манто. Дама при этом не помнит про свое негритянское прошлое. Она всегда была дамой.

Когда бабочка сделалась мудрецом по имени Чжуан-цзы, тот проснулся в уверенности, что и раньше был китайским мудрецом – которому просто приснилось, будто он на время стал порхающей между цветами бабочкой. После этого Чжуан-цзы прожил долгую и счастливую жизнь.

Вот древнейшее и кратчайшее изложение этого принципа, который иногда называют «критическим солипсизмом». Здесь содержится все самое существенное, включая даже то, что единственный информационный регистр, связывающий разные точки мультиверса в памяти – это сны.

Каждый раз, когда мы просыпаемся в другом поезде, мы помним не себя прежнего, а себя нового. Поэтому наша настоящая жизнь – совсем не то, что мы за нее принимаем. У некоторых из нас за спиной осталось много невообразимых, часто очень жутких, маршрутов – о них и дают представление наши кошмары.

Когда мы вглядываемся в окружающий нас мир с его космосом и историей, когда мы вспоминаем свою жизнь, мы видим не собственное прошлое, а только геометрию той ступеньки, на которой стоит в этот момент наша нога. Завтра мы будем помнить уже совсем другое прошлое, потому что будем стоять на другой ступени. Лестница бесконечна.

Не спрашивайте меня, как соотносится работа Киклопа с многомерностью мира – и чем заняты Киклопы в параллельных мирах. Мое ясновидение имеет границы. Но я подозреваю, что Киклоп – это просто станционный смотритель, следящий за тем, чтобы пассажиры, путешествующие между мирами, спокойно проезжали через эту вселенную и делали требуемые пересадки без головной боли.

Кто остается в прошлой вселенной вместо нас? Я думаю, что правильный ответ на этот вопрос звучит так – прошлая вселенная становится для нас теневой. А что там происходит с кем-то другим, пусть он сам и выясняет, когда ему дадут на это грант.

В таком путешествии нет путешествующего, а есть только маршрут. Реальность каждого шага как бы опирается на нового странника, и всякий из них окружен своим космосом с далекими планетами, на пыльных тропинках которых уже успели наследить местные поэты-песенники.

Поэтому вопрос «что будет в Москве через двести сорок лет» имеет смысл лишь применительно к каждому отдельному будущему москвичу: городов с таким названием будет столько же, сколько будет разных умов, собирающихся вернуться сюда рикошетом через два столетия.

А их, как ни странно, особенно много среди тех, кто не любит этот город. Я вообще заметил – кипучая ненависть к «рашке» – верное свидетельство, что у человека впереди еще много-много хмурых и неустроенных российских жизней, обычно на самом социальном дне, и ни в цитрусовом Средиземноморье, ни среди горячих эстонских парней от этого не спастись: все сбудется в точном соответствии с вокзальным анекдотом про зацепившиеся в другом городе подтяжки.

Версий грядущего неисчислимо много – и все они существуют независимо, хотя некоторые параллельные вселенные очень похожи друг на друга (даже рай и ад, куда направляются люди – это чаще всего просто тюнинг и доводка уже знакомой им базовой реальности). Наша свобода воли состоит в том, что у нас нет никакого заранее предопределенного и окончательного маршрута. Но у любого из поездов, на которых мы едем в данный момент, такой маршрут существует. И он железно ясен. Поезд «Москва-Петушки» никогда не прибудет в Лондон, туда может приехать только добрая память о Венечке.