Елена Сазанович - Это будет вчера Страница 23

Иначе я бы никогда не сумел выдрессировать такое чучело, как ты.

Ричард хихикнул и уже из горлышка потонул вино.

– Конечно, я не такой красавец, как ты, а просто чучело.

Но поверь, мозгов у меня не меньше, чем у тебя, – и Ричард тут же повернул свою лысую голову к Славику Шепутинскому, рьяно бьющему картами по столу. – Славик, а ты чего не пьешь?

– Да, – ответил Славик и мгновенно проглотил вино вместе с рюмкой, хрустнув стеклом на всю комнату.

– Ему не стоит много пить, – вздохнул Брэм. – Иначе рюмок не наберешься. А у нас впереди еще ночь.

– Да, – сказал Славик, растасовал карты и вытащил очередной козырь.

– Дама пик! – обрадовался Ричард. – Чудесно! Когда-то я был близко знаком с этой дамой и хочу вас уверить, друзья, лучше, добрее и честнее женщины я не встречал.

А какая красавица! А сколько огня в страстных черных глазах! Кстати, Брэм, не пригласить ли нам девочек?

Брэм приложил к губам палец и покосился на Дьера. Дьер в ответ скривил свои тонкие губы.

– Вы изрядно опускаетесь, мои дорогие коллеги, – сказал он ледяным тоном, – впрочем, это не мое дело. Правда, я до сих пор не понимаю, как позволил себе связаться с такой разгульной компанией пьяниц и развратников.

– Ну же, Дьер, оставьте свои умные замечания при себе, – ответил Брэм, – как истинный знаток психики утверждаю – это неизбежно. Борьба противоположностей порождает симпатию. Вот вы все читаете какие-то умные книжки. Неужели по ним надеетесь вычислить людей? Дьер, это чистейший самообман. Люди, поверьте, всегда глупее.

– Это точно, – закудахтал Ричард, – и всегда мерзее! Я лично хуже людей ничего не встречал. Нет ничего проще жизни. И никто не умудряется так усложнить ее, как эти людишки.

– Это все оттого, что все они непременно верят в Бога, – Брэм важно поправил на переносице круглые очки. – Даже те, кто думает, что не верит в него. А никто так не умудрился все перепутать на земле, как господь Бог.

Они придумали Бога, его законы, его мораль и потом успешно нарушают их. А затем мучаются от этого. Вот и все. Даже те, кто думает, что не мучается. На самом деле человек, если он не самый последний идиот, так запутает клубок жизни, что распутывает уже после нее.

– А к чему, дорогой двоюродный брат Брэма, его запутывать? – не унимался Ричард, – если нет ничего проще, чем жить – и все. Но хочу тебе возразить, друг, если бы они поверили в черта, им от этого легче бы не стало.

– Как знать… В его законы они вряд ли поверят. Хотя, может быть, и с удовольствием хотели бы. Но кто желает марать свои руки в грязи? Совершать самые мерзкие поступки и одновременно верить в обратное – вот их, пожалуй, главный козырь. И их главный идиотизм.

Ричард ловко вскочил на плечо маленькому Брэму, сложил лапы трубочкой и зашептал на всю комнату:

– Их главный идиотизм не вера, мой дорогой знаток человеческих душ. Их главный идиотизм – любовь! Ты заблуждаешься, Брэм, что верят абсолютно все. Вот любят – это точно абсолютно все. И бездари, и умники, и моралисты, и злодеи. Даже полные кретины умудряются любить? Если бы они хоть раз покумекали своими жалкими мозгами, что любовь – это главное зло на земле, даю голову на отсечение – они были в сто раз счастливее.

– И правильно подставляешь свою голову, – неожиданно вступил в разговор Дьер. – Тебе ее, поверь, никогда не отсекут. Рыжеволосая это вовремя поняла. И я очень рад за нее. И, поверьте, мне она больше всех вас нравится.

– А не слишком ли рано, Дьер, ты за нее радуешься, – скептически усмехнулся Брэм.

– Я редко встречал на своем пути умных женщин, Брэм.

Гораздо чаще влюбленных. И, поверь, эту рыжеволосую ведьмочку я оценил по достоинству. И за нее могу ручаться всеми вашими головами. Она не опустится до любви.

– Лучше поручись своей головой, – хмыкнул Ричард и ласково погладил себя по лысой голове. – Моя пусть останется на месте. Мне она нравится.

Дьер ничего не ответил. Он приблизился к окну, вглядываясь в огромную яркую луну.

– Я обожаю это время, – он стрельнул холодным взглядом в окно. – Это мое время…

И я резко вскочил на ноги. Но удрать на свой балкон я бы уже не успел, потому что Дьер распахнул дверь своего балкона и глубоко вдохнул чистый воздух ночи. Мне ничего не оставалось, как юркнуть в приоткрытую дверь балкона, ведущую к рыженькой. Я очутился на пороге ее комнаты и столкнулся с ней нос и носу.

– Привет? – выдохнул я. – Ты как, любишь гостей? – ничего умнее я у нее спросить не мог.

– Терпеть не могу, – она встряхнула огненно-рыжей копной. Вблизи мне показалась в тысячу раз очаровательней. И, видимо, это восхищение она мгновенно усекла в моих блестящих глазах.

– Ты всегда через балкон являешься в гости, Фил? – и в ее лукавых зеленых глазах запрыгали чертики.

– Здорово быть знаменитостью! Самые красивые девушки на свете сразу же называют по имени, – и я притворно вздохнул, – если бы они еще сразу бросались на шею.

Она неожиданно захохотала белозубой улыбкой: звонко-звонко. И колокольчики ее смеха тут же рассыпались по всей комнате. Пожалуй, больше всего в женщинах я ценил смех.

– А почему бы и не броситься? – и она театрально бросилась мне на шею и чуть не задушила.

– Здорово! – выдохнул я, тряхнув головой. – Из тебя бы получился профессиональный душитель, поверь.

– Верно, – с готовностью согласилась она. – Я, если честно, обожаю душить таких милых славных парней.

Нет, определенно я ей понравился. И что самое удивительное, мы с ней сразу нашли общий язык. Мы были похожи. Я понял, что с ней будет необычайно легко и просто. С ней не нужно притворяться и выдавливать фальшивые слова сквозь притворный кашель. Впрочем, как и со мной.

– Так от кого ты бежал, Фил?

Я сделал страшные глаза и зашептал:

– От ужасов лунной ночи.

– Ты не любишь ужасы? Как жаль. И все-таки от кого ты так улепетывал, Фил?

Я развел руками. Я понял, что не хочу ей лгать. И не буду. И лгать ей не имеет смысла.

– Если честно – от твоих милых и славных друзей.

Она махнула рукой.

– Ну, они уж точно ужаса не вселяют.

И мы расхохотались. Совершенно одинаково, и в наших глазах запрыгали одинаковые чертики.

Я взял в ладонь прядь ее рыжих волос.

– Послушай, Мышка, – и я тут же запнулся, сообразив, что назвал ее прозвищем убитой девушки.

– Называй меня так, Фил, я разрешаю. К тому же меня тоже зовут Маша.

Я хмыкнул.

– Странно. И имя такое же. И волосы такие же. И черты лица…

– Ты о той несчастной девушке? – в ее глазах промелькнула неподдельная грустью.

Я кивнул головой и вопросительно на нее посмотрел.

– Странный ты, Фил. На свете живет столько похожих людей.

– Но не настолько же.

– Фил, мир так огромен, и у каждого из нас есть свой двойник. И у тебя он есть, поверь.

– Грустно об этом думать, зная, что никогда не встретишь его.

– Я встретила, – и в ее глазах мелькнули неподдельные слезы, – но уже поздно…

– Тебя разыскали для этого идиотского эксперимента?

– Да, Фил. Но не такой уж он идиотский. Даже, если твой друг не помнит, как это произошло, факт преступления остается. – И она внимательно посмотрела на меня.

– Я никогда не поверю в это, Мышка, – вновь так назвал я ее. И мой голос дрогнул. Мне показалось, что сегодня, в эту минуту, я отнимаю у своего друга последнюю надежду на счастье.

– Расскажи о себе, Фил, – неожиданно попросила она.

Раньше меня никто не просил об этом. Я вдруг понял, что никому абсолютно не было дела до моей жизни. И все женщины, с которыми я сталкивался на своем пути, обожали говорить лишь о себе, красочно расписывать свои достоинства, своих поклонников, свои возможности, словно таким образом пытались завладеть моим сердцем, хотя по сути, им не было никакого дела до моего сердца.

И когда Мышка, зная меня около часа, попросила рассказать о себе, я растерялся. Да и что я мог ей ответить? Что я шалопай и бродяга? Что в своей жизни я совершил миллион ошибок и ни об одной из них не жалею? Что я люблю выпить и иногда поскандалить?

Что по сути я шут и неудачник? Вот, пожалуй, и все.

– Расскажи о себе, Фил, – вновь попросила она и заглянула куда-то далеко-далеко вглубь моих глаз.

Я пожал плечами.

– Я обожаю солнце, Мышка, Люблю много смеяться, люблю ночью вдыхать прохладный воздух и наблюдать за уходом луны. Обожаю фотографировать лица людей в лучах солнца, их смех, счастливые глаза. По сути, они же все счастливы, Мышка. Потому что живут. И потому что – люди. В общем, я люблю жизнь и ценю в ней природу и преданность. Вот, пожалуй, все обо мне.

Вот, пожалуй, и все, что я мог ей ответить.

– Ты так многой сказал, Фил, В общем, мы любим одно и то же. А женщин ты любишь, Фил?

Я искренне расхохотался. Ее вопрос показался таким непосредственным, детским. И я махнул рукой.

– Это так скучно, Мышка. Они любят героев, а я не герой и не желаю им быть. Я хочу быть только самим собой, – и я, наморщив лоб, вновь улыбнулся. – Ты бы знала, славная Мышка, как я буквально этой ночью от одной улепетывал? Только пятки сверкали!