Инна Тронина - Время «Ч» Страница 24

Не заметив ни на Гороховой улице, ни на Адмиралтейском проспекте сколько-нибудь заметного оживления, он повернул к Дворцовому мосту. На площади уже собирались люди, и над одной из групп откровенно развевался российский триколор – флаг торгового флота. К удивлению и радости Стеличека, манифестантов никто не разгонял. Напротив, в их сторону направлялись всё новые и новые протестующие.

Инопланетянин хмыкнул и пожал плечами – он начал что-то соображать. Зураб, как всегда, оказался прав – на то он и начальник службы безопасности. О каких танках и репрессиях может идти речь, если не соблюдается основная заповедь любого переворота – немедленный арест бывших руководителей и силовое подавление любого сопротивления? А уж если боятся тронуть каких-то прыщавых юнцов, у которых слишком уж разыгрались гормоны, то разве может идти речь о городском и российском руководстве?

«Действительно, мы зря струхнули и задержали груз, – размышлял Дмитрий, сворачивая на Университетскую набережную. – Если это и переворот, то обречённый на провал – видно уже без очков. Для чего было его начинать, если нет огня, драйва, воли к победе? Дело даже не в возрасте его руководителей – к примеру, ни Тьер, ни Пиночет, ни, страшно сказать, Ленин и Сталин мальчиками не были. Жизненный опыт в этом деле никогда не помешает, и один старик может стоить десяти молодых. Просто дело в том, что «совок» давно уже сгнил и выродился. Туда, в верха, не поступала свежая кровь, и потому Союз заболел гангреной. Если уж входящий в ГКЧП председатель КГБ не в состоянии грамотно произвести переворот в собственной стране, на кой чёрт такой председатель, такая страна? Значит, наша сделка с Ншаном тем более должна состояться. Плевать, что задержали груз, отменили аренду муковозов – это даже безопаснее. О таком транспорте знал покойный Гюлиханов, а, значит, передал Горбовскому. Даже если муковозы остановят без оружия, всё равно остановят, начнут допытываться, что да как. А ребята могут струхнуть из-за этого ЧП, наболтают лишнего. Короче, что ни делается, всё к лучшему. Но всё-таки надо немного подождать, осмотреться. Как ни крути, а экстремальная ситуация налицо, и всё ещё может измениться…»

На Восьмой линии Дмитрий остановил машину у дома тёщи и с чемоданом ринулся вверх по лестнице, прыгая через три ступеньки. Ему пришлось долго звонить, потому что ключ он второпях куда-то засунул. Кроме того, не хотелось входить хозяином в чужую квартиру – Дмитрий знал, что тёще это не понравится.

Дверь наконец-то открыла заспанная Татьяна, которая придерживала на груди халат.

– Митька, чего с тобой? Ты больной, что ли? Я же кормлю в это время – разве забыл? А мама в ванной, под душем…

– Ты что, подруга, ничего не слышала? – задыхаясь, спросил Стеличек и протиснулся мимо жены в переднюю.

– А что я должна была слышать? – Физиономия Татьяны дышала чистотой и полным неведением. – Закрой дверь, я же голая почти. Ребёнка до родимчика напугал своим трезвоном…

– Таня, в Москве переворот или, по крайней мере, какие-то беспорядки. Не ясно, одним словом, кто правит страной. Говорят, что президент тяжело болен, и по радио – траурная музыка. Вице взял на себя его обязанности и ввёл ЧП – в Москве и здесь. Ты понимаешь, что в такой ситуации мне и тебе с Боженкой нельзя здесь оставаться. Я сейчас с вашего телефона кое-куда звякну. Не исключено, что нам с ребёнком придётся летать к моему отцу в Прагу. Это в том случае, если переворот действительно состоится. Правые консерваторы захватят власть, и тогда мне в Союзе делать нечего. Дорога одна – на нары…

– Так что, теперь опять коммунисты будут, да? – догадалась Татьяна. Тон её не выражал ни радости, ни горя.

– По крайней мере, сейчас они объявили о переходе всей власти в их руки. Так что мне, тебе и всем моим родственникам чесаться некогда. На всякий случай собери дочку и приготовься сама. Дай Бог, чтобы население подняло хипиш, не промолчало. В поражении этих комитетчиков спасение в первую очередь для нас, для нашего дела. Но даже если придётся бежать из страны, не пропадём, не бойся. Там рядом Югославия, а, значит, велика потребность в оружии. Надо только благополучно улизнуть из Питера. Я знаю, что аэропорт пока свободен.

– Митька, кошмар! – только и смогла вымолвить Татьяна . Она растерянно моргала глазами, не слыша ни плача Боженки, ни голоса матери. Анастасия через дверь ванной спрашивала, что случилось, и почему неожиданно приехал зять.

Ни слова не говоря, Дмитрий прошёл мимо жены к телефону, торопливо снял трубку. Часы показывали без пятнадцати двенадцать, но никаких войск и бронетехники на Васильевском острове не было. Трубка гудела, как обычно, и на душу Дмитрия внезапно снизошёл покой.

А тем временем «Шевроле» Сакварелидзе, в котором, кроме хозяина, находились ещё Додонов и личный шофёр, ехал по Свердловской набережной в сторону Шоссе Революции. Зураб и Валентин Максимович сидели сзади, чтобы, не привлекая к себе внимания, держать в после зрения дорогу.

Сакварелидзе расстегнул ворот своей рубашки из плотной коричневой ткани, с множеством фурнитуры. Опять, как и прежние дни, днём стало жарко, хоть солнце редко вырывалось из-за туч. Валентин Максимович увидел на волосатой груди своего нового знакомого медальон. На крышке его был выгравирован крест, а внутри, похоже, находился чей-то портрет.

– Красивый у вас медальон, Зураб Вахтангович, – не удержался Додонов. – Старинный, да?

– Да, ещё от бабушки достался. – Тот отвернулся от окна, через которое наблюдал за едущей следом машиной ГАИ.

– А там, под крышкой, есть что-нибудь? – заинтересовался Додонов. – Если не секрет, конечно.

Сакварелидзе с готовностью расстегнул цепочку, нажатием пружинки открыл крышку. Додонов, надев очки, взял в руки тёплый медальон и увидел портрет молодой блондинки в подвенечном платье и белой шляпке.

– Это ваша супруга? Очень мила! – Додонов вернул Зурабу медальон. – Я вижу, что вы очень любите её и тоскуете. Давно не виделись?

– Со вчерашнего вечера. Но мне этого достаточно, – негромко, но страстно, тяжело дыша, сказал Зураб. – Я всё никак не могу надолго остаться с ней. Постоянно нужно куда-то уезжать, бросать Арину на ночь. Я ревную её, люблю, но ничего не могу поделать. Вот когда закончим переброску, поеду с ней в Гори.

– Завидую я вашей жене, – искренне признался Додонов. – Всех бы нас так любили! Значит, вы считаете, что события на самом деле не стоят и выеденного яйца? – перевёл Додонов разговор на другую тему.

– Ну, сами посудите, дорогой! – Зураб мотнул головой в сторону абсолютно спокойной набережной. – Прошло достаточно много времени с момента объявления о создании ГКЧП. Вы думаете, если бы произошёл настоящий переворот, здесь не стояли бы танки? Конечно, всё решается в Москве, а потому надо узнать, как дела там. Главное, нужно узнать, на свободе ли российское руководство. Если да, то мы спасены. Реальные путчисты давно упрятали бы их за решётку, если не пристрелили на месте…

– Да, это очень важно, – согласился Додонов. – Может статься, что Дмитрий зря задержал груз.

– Осторожность никогда не помешает. Можно передать отбой тревоги, если всё уладится. – Зураб развалился на простёганном лиловым бархатом диване. – Я вот почему такой оптимист. Уже видно, что новые власти слабохарактерны. Вообразите, что сделали бы на их месте мы с вами. Может быть, останься страна такой, как была раньше, равнодушное население поставили бы перед фактом, и никто бы не пикнул. Но сейчас, похоже, начнётся массовое сопротивление. Слишком много людей уже вкусило нормальной жизни, или же очень хочет её вкусить. Стало быть, сопротивление нужно давить танками. Народ испугается только тогда, когда удивит не только серьёзные намерения, но и готовность их реализовать. А эти идеалисты что провозгласили? Запрет на порнографию и водку? Да сейчас все только этим и занимаются. А кто сам не может, видаки смотрят.

– Да, это верно. – Додонов заметно повеселел. – Мой младший сын учится в МГУ, и там такие нравы… Что вы! Я в его годы и помыслить о подобном не смел. Только разврат, фарцовка, кражи, наркотики, даже детоубийство! Новорождённых душат в пластиковых пакетах…

– Я думаю, что молодые люди не захотят прекращать услады души и тела, и вместо этого ехать на уборку урожая. Похоже, там, в Кремле, совсем оторвались от реальности. Ну, какой дурак захочет под дождём копать картошку, если её можно запросто наворовать на поле, а потом продать на рынке? Пять-шесть рублей за кило спокойно можно взять. Я в этих вопросах специалист. На базарах сплошь и рядом всё ворованное. И ещё – я ведь в молодости исторической факультет кончал, Валентин Максимович. Кое о чём смело могу судить. Летом в России такие дела не делаются. У нас не Франция, где большинство революций совершалось в июле. А здесь всегда беспорядки осенью или зимой. Народ должен хотеть жрать, а в августе голода обычно не бывает. К тому же, население одержимо мыслью о грядущем изобилии, которое гарантируют демократы. И. что самое главное, для этого не придётся работать. Всё принесут на блюдечке – надо только потерпеть.