Эльчин Сафарли - Я хочу домой Страница 25

Сегодняшняя ночь проходит в поезде. Малышка заснула, как и остальные пассажиры. Я включила тусклую лампочку над полкой, временами посматриваю на бегущую за окном вагона ночь и пишу тебе. Хотя перекладывать чувства в слова – лишнее. Отнимает у картинки и ощущений важное. Но желание говорить с тобой сильнее. Говорить о том, что вокруг нас, – это и есть мы.

Э., скажи, ты когда-нибудь видел, как цветет кизиловое дерево? Зонтиками золотисто-желтых соцветий, пахнущих тревожным морем. В саду Чимназ росло пять кизиловых деревьев, посаженных плотным кругом. Она говорила, что, если провести три утра под цветущими кизилами, страхи человека проходят. Помню, я уговорила Эда оставить меня на три дня у Чимназ, чтобы произошло чудо.

Чего я боялась? Потерять маму и Эда, больше не увидеть Синего моря, рано умереть, не встретить любовь. Три утра пролетели быстро, благо, апрель выдался теплым, без дождей. Я чувствовала необычайную легкость, страхи улетучивались. Сила веры.

Сегодня вспомнила эти ощущения и невольно, с тем же подростковым упрямством, поверила в то, что поезд приближает меня к совершенному новому, счастливому, и опасения, что боль из прошлого повторится, показались такими… лишними.

Вера делает человека счастливым настолько, насколько он хочет им быть. Жаль, что со взрослостью наша способность верить уменьшается. Мы сами себя ограничиваем, оправдываясь опытом, циничностью, потерями. Ты согласен, Э., что мы многое можем напридумывать, чаще не очень хорошее, и поверить в это? Нет ничего безжалостнее тюрьмы в голове человека.

Мы постоянно от чего-то уходим или стремимся уйти, разрисовываем надеждами то место, в котором окажемся. На самом деле нам некуда спешить и некуда возвращаться, кроме дома внутри нас. Поэтому глупо пытаться быть совершенными или совершенствовать то, что вокруг. Лучше навести порядок в себе – тогда и начинаешь жить, а не существовать между «в то время» и «сейчас».

Дорогой Э., не сочти мои слова за нравоучения. В этих письмах я наблюдатель, слушатель и немного рассказчик. Добрых тебе дней.

Здравствуй, дорогой Э.!

На рассвете наш поезд прибыл на туманную станцию города Хаг. Я разбудила Яхмур, накормила зеленым яблоком и овсяным печеньем, надела на нее желтый жакет, и мы вышли из вагона в белую густоту воздуха, пропитанного ароматом оживающих липовых деревьев. Они тут повсюду, Э., представляешь, какая красота!

Где-то вдали тускло мерцали огни деревушки. Направились к ним. «Фейга, мы идем на свет!» По дороге зашли в храм. Как сказала Яхмур, поблагодарить наших дорожных ангелов. В церкви тишина, горят свечи. Вспомнилось детство, как с бабушкой Офой ходили в храм. Она не подходила к иконам, не зажигала свечей, садилась на скамейку в углу, что-то шептала. В покое священного места я быстро засыпала, облокотившись на бабушкину руку.

На обратной дороге Офа покупала мне печеную кукурузу в парке широкоплечих сосен. «Фейга, и дерево, и море, и ветер, и дождь – это храм. Не обязательно благодарить в священных местах. Остановись, закрой глаза, прислушайся к ветру и улыбнись».

Священник Дмитрий помог нам найти в деревне жилье. Спасибо ему. Теперь у нас маленький домик в тени липовых деревьев. Вокруг все зеленое, где-то поет незаметная река, я просеиваю муку для блинов, Яхмур играет с белым щенком – ну чем не сказка, Э.? Мне больше не страшно, что она закончится или окажется иллюзией. Выбор наш: если мы перестаем верить в сказку, она отходит в сторону, и жизнь становится не хуже и не лучше – просто жизнью.

Красота природы наполняет светом, дорогой Э. И этот свет помогает справляться с болью. Можно физически этого не ощущать и даже сопротивляться – как было со мной, когда я потеряла сына. Свет не отворачивается от тебя, продолжает исцелять. От тебя требуется лишь одно – дышать.

Отец Яхмур повесился в кабинете своего офиса вечером, отправив сотрудников по домам. Причина – банкротство фабрик. Испуганную Яхмур привезли ко мне, она не поняла, что произошло… Дед малышки разрешил забрать ее в маленькое путешествие.

Дорогой Э., мы не заметили, как пролетел первый день в Хаге. Сначала прибирались дома: Яхмур отбивала матрасы, просушивая их на солнце; я носила воду из колодца, мыла полы, поливала ирисы в горшках. Потом нажарили блинов с творогом, потушили булгур с морковкой и красным перцем. У нас маленький деревянный стол в голубом цвете и три таких же стула. Сервируя стол, непроизвольно положила приборы на троих.

Мы были бы рады тебе, дорогой Э.

За окном пылала полная луна, после ужина Яхмур заснула. Я мыла посуду во дворе в заводи вечерней тишины. Было хорошо, ни о чем не думалось. Наши мысли – зерна, мы сеем их и часто забываем об этом, а они вдруг прорастают, воплощаются.

Я стала внимательно прислушиваться к себе, на время приняв ту форму жизни, когда нет ответов ни на один вопрос – потому что нет вопросов.

Береги себя.

Жители Хага называют ее Неверой. Она носит черное, не смотрит в небо, живет на южном отшибе деревни. В деревянной комнатке недалеко от сгоревшего дома, в котором жила с семьей – матерью и сыновьями-близнецами.

Невера не посещает пятничные молитвы, мало с кем общается, люди обходят ее стороной, провожая жалостливыми взглядами. Редко спускается в деревню, не чаще раза в месяц, – за мукой, кофе, сигаретами и парой бутылочек красного вина. Ходит тенью, быстрой походкой, не поднимая глаз.

Два года назад пятничным днем семья Неверы сгорела в доме. Когда на кухне произошла утечка газа и прогремел взрыв, близнецы с бабушкой спали. Невера в этот момент возвращалась домой с работы. Ни маму, ни детей спасти не удалось. Невера потеряла все – дом, семью, счастье и себя.

С того дня она ни с кем не разговаривала. Да и бесед с ней не заводили. В религиозном Хаге Невера была единственной, кто отвернулся от Творца. «Бедняжка, отдалась Дьяволу», – причитали жители. Только священник Дмитрий навещал Неверу. Они молча сидели на скамейке, смотрели на сгоревший дом. Невера отдавала Дмитрию бутылки с молоком от двух своих коров. Тот раздавал его бедным семьям, не рассказывая, от кого помощь.

Как-то утром мы с Яхмур постучались в дверь Неверы. Думали, не откроет. Громко откашлявшись, она сняла крючок, распахнула дверь. Перед нами стояла одетая в черное сгорбившаяся женщина с красивым белым лицом. «Слышала от Дмитрия о вас. Проходите».

В комнатке уютно, хоть под ногами земляной пол, пахнет сыростью и кислым молоком. На стене – фотографии детей и пожилой женщины с родимым пятном на правой щеке. На столе корзинка с ржаным хлебом, тархун, белый сыр и глиняная бутылка. Невера вытягивает зубами пробку, наливает в стакан розовую жидкость, протягивает Яхмур. «Угощайся, девочка. Кизиловый компот. Вчера сварила. Мои мальчики его любили».

Мы сели за стол. Сквозь окно видны черные остатки сгоревшего дома. Сгоревшего счастья. Невера задвигает занавесь, будто вид из окна – ее и ничей больше. Улыбнувшись, протягивает руку – сначала мне, потом Яхмур. Голос у нее хриплый, но теплый, обволакивающий. «Меня зовут Марьям, а не Невера, как называют меня эти идиоты. Рада знакомству! Пойдемте прогуляемся, покажу своих телочек».

Мы вышли, разговаривая обо всем на свете. Будто знаем друг друга десятки лет. Марьям бегала с Яхмур наперегонки, учила ее лазить по сутулым ивам, кормить белок фундуком. Рядом с детьми она воскресала.

«Все думают, я ненавижу мир. А я просто изменила к нему отношение».

* * *

– Они видят во мне свои отражения. Жалея меня, жалеют себя. Столкнувшись со мной, переходят на другую сторону улицы – сторонятся своей истинной сущности.

– А что ты в них видишь, Марьям?

– Страх. Изменить, начать заново… Знаю, куда клонишь, подруга.

– Это логично: каждый видит в другом свое. В чем твой страх?

– Давай поменяем тему…

– Ты не хочешь жить? Как я, когда умер мой сын.

– У тебя тоже?

– Да, Марьям. Думала, нового больше не будет, да и не нужно было. Но жизнь вытолкнула на следующую дорогу. Я поначалу противилась, рвалась обратно, в горе, но ноги не слушались, шли вперед.

– И что тебе открылось?

– Встретила себя. Другую или, скорее, настоящую. Нашла дорогу к дому, который не в каком-то городе, а внутри меня.

– Бессмысленно. Придет тот, кто его сожжет.

– Дом, что внутри человека, не боится ни огня, ни воды, ни людей.

– Ага, слышала уже от Димы: дом внутри вечен, сестра, ибо душа вечна!

– Да, Марьям.

– Хорошо, хорошо. И что ты предлагаешь?

– Ничего! Все, что тебе необходимо, само найдет тебя, кто бы что ни советовал.