Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 14–26 Страница 25

Он открыл дверь своим ключом.

– Привет, папочка! – красивой птичкой подлетела к нему изящная красавица Лизочка и обвила его шею руками. – Папочка, я знаю, что я свинья! Ты извини, но так вышло, что я осталась ночевать у подружки, а у неё сломался телефон, и я…

– Ничего страшного, – перебил он совершенно спокойно. – Привет, детка. – Он поцеловал дочь в щёку и высвободился из её объятий.

– Ты простудился, папочка? – обеспокоенно прощебетала Лизочка.

– Нет, родная. Я немного охрип.

– А где мамочка? У неё большой педсовет? Почему её так поздно нет дома? Я приготовила вкусный ужин, и прибрала, и перемыла всю посуду…

– Мамочка умерла, Лизочка, – спокойно сказал Иосиф Эммануилович. – Извини, я не буду ужинать. У меня аппетита нет.

И он молча прошёл в спальню, чтобы не видеть, как по лицу его дочери струятся слёзы. Вполне искренние слёзы. Она очень любила мамочку. Просто она не знала, что у мамочки больное сердце. Если бы Лизочка знала, что у мамочки больное сердце, она бы никогда не осталась ночевать… у подруги. Наверное.

Утром Иосиф Эммануилович пошёл в районное отделение милиции забрать заявление.

– Нашлась? – добродушно спросил его здоровенный дядька с капитанскими погонами.

– Нашлась.

– Ну вот и слава богу! По жопе всыпали, чтоб неповадно было?

– Всыпали.

– Вот и хорошо. Всего вам доброго, гражданин Бронштейн.

Мент даже не сказал ничего такого, типа «я же говорил!»

– И вам, – сказал Иосиф Эммануилович менту и отправился забирать тело, организовывать похороны, на следующий день после которых вышел на работу. Главный врач предложил взять отпуск, но Иосиф Эммануилович так на него глянул, что главный тут же забрал своё предложение обратно.

Этим Иосиф Эммануилович с тех пор и жил – работой. С Лизочкой они пересекались редко. Но в доме всегда было чисто, и его всегда ждали записки: «Папочка, борщ и овощное рагу в холодильнике. Подогрей, пожалуйста! Не смей есть холодное!» Или: «Папочка, не волнуйся, меня на выходные не будет. Мы с девочками едем к одной из них на дачу, на пикник. С нами будут взрослые, не переживай!»

Он не переживал. Он – доживал.

Он даже дожил до взрослого откровенного разговора с дочерью. Ей было, кажется, уже двадцать три. Самая лучшая школа сменилась самым лучшим университетом. Факультетом иностранных языков. Из маленькой дешёвой шлюшки Лизочка выросла в дорогую валютную проститутку. На взрослый и откровенный разговор дочь его вызвала сама. В один из редких дней они пересеклись в квартире, и она сказала ему:

– Папочка, сядем и спокойно поговорим.

Папочка сел. Он был готов спокойно говорить. О чём угодно.

– Папочка, я такая, какая я есть. Ты же не дурак, папочка. И не слепой. Ты прекрасно понимаешь, чем я занимаюсь в свободное от работы в «Интуристе» время. Прекрасно понимаешь, что я не на зарплату гида-переводчика покупаю себе норковые манто, бриллиантовые серьги и всё такое прочее. Но я, папочка, такая, какая я есть. Я, папочка, не от безысходности этим занимаюсь. Просто мои желания и мой талант совпадают с… – Лизочка запнулась. – С выбранной работой. Ты сам мне, папочка, говорил в детстве, что это очень важно – выбор пути. И что путь надо выбирать, не ориентируясь на моду или престиж. Надо прислушиваться к своему сердцу и надо понимать, чего ты на самом деле хочешь. И только тогда можно добиться успеха. Я, папочка, предохраняюсь, и всегда предохранялась от нежелательной беременности и венерических заболеваний. Всё-таки я дочь врача. Я, папочка, даже замуж за иностранца, в отличие от основной массы моих… коллег, – Лизочка тщательно подбирала слова, – не хочу. Потому что мужу надо быть верной, а я просто не способна быть верной. Я тебе это всё говорю, потому что в детстве, когда ты часто, много и подолгу разговаривал со мной, ты говорил ещё и то, что человек должен быть честным. И ты всегда был со мной честным. Ты очень отдалился от меня после смерти мамочки. Но поверь мне, если бы я могла это хоть как-то изменить… Это навсегда со мной, папочка. Поверь, это достаточное наказание – жить с осознанием того, что ты убийца… Вот. Я давно хотела тебе всё это сказать. Я не знаю, в кого я такая. Я знаю, что вы с мамочкой – самые хорошие, самые чистые, самые честные люди на свете. А я… такая, какая я есть. Меня такой создал бог. Или дьявол. Или кто там ещё есть… Так что я просто хотела сказать тебе всё это и ещё что… что я очень люблю тебя, папочка!

– Лизочка, а ты знаешь… – начал, было, Иосиф Эммануилович, но замолчал.

– Что я знаю, папочка? – Вся встрепенулась ему навстречу Лизочка Бронштейн. Из её прекрасных глаз ручьём лились слёзы. Привычно-беззвучные искренние безутешные слёзы.

– Что я тоже люблю тебя, дочка, – ответил Иосиф Эммануилович.

Он встал из-за стола и ушёл. На работу.

Он ещё долго работал. Лизочка пропадала, появлялась, снова пропадала… А когда он тихо умер у себя в кабинете, её долго не могли разыскать, и Иосифа Эммануиловича Бронштейна похоронил родильный дом. Где он последние двадцать пять лет был бессменным начмедом. Он был начмедом до семидесяти с небольшим – это беспрецедентно! Он был могучим стариком, в твёрдом уме и ясной памяти. Почему он умер – патологоанатомы не поняли. Миокард был чист. Сосуды проходимы. В заключении не напишешь: «От старости». Какая тут старость, если он за пять часов до смерти стоял у операционного стола? И только одна старая санитарка, приняв лишку на грудь на поминках, всплеснула руками и воскликнула:

– Слушайте! А ведь он умер в день рождения Розы Борисовны! Ну чисто подарок ей сделал! Вот ведь, шельма наш Йося!

Лизочка Бронштейн очень горевала. Теперь она жила с двойным грузом. Она не только убила свою мамочку. Она ещё и не похоронила папочку. Сейчас у неё небольшой домик на Лазурном Берегу и парочка ресторанов в Европе. На её каминной полке стоит всего две фотографии – мамочки и папочки. Когда Лиза дома, она зажигает под фотографиями свечи. У неё нет детей. Ей вполне хватает молодых, постоянно сменяющихся любовников. Лизочка очень любит мыть посуду. Её домохозяйка страшно ругается из-за этого. На французском языке. Каждый год в день рождения мамочки Елизавета Иосифовна прилетает в Москву. Одна. Убирает на могилах родителей и башляет кладбищенским работникам, чтобы следили…

– Это ваша мама? – однажды спросил её мужчина, принесший цветы на одну из соседних могил.

– Да, – коротко ответила Лизочка.

– Это сразу видно. Вы очень похожи! – кивнул он на фото в овале.

– К сожалению, природа решила ограничиться только внешним моим сходством с мамочкой! – горько усмехнувшись, сказала Лизочка Бронштейн.

О том, что её родители не являлись её биологическими родителями, Елизавета Иосифовна Бронштейн так никогда и не узнала.

Поднимаясь на второй этаж, Татьяна Георгиевна думала, что, пожалуй, не стоит рассказывать Елене Александровне историю Бронштейнов. И дело даже не в этике и деонтологии, потому что многие эту историю помнят. Что правда, из документального факта она давно уже превратилась именно что в историю. В прямом смысле слова – в байку, рассказываемую за столом между третьей и пятой рюмками. Что она скажет этой учительнице, решившей усыновить ребёнка, рождённого двумя наркоманами? Жили-были хорошие обеспеченные интеллигентные евреи. Они удочерили девочку, рождённую малолетней русской поблядушкой. Ну а потом они умерли, а дочурка, ударно трудясь на ниве сексуальных утех, скопила себе первоначальный капитал, удачно им распорядилась и теперь за деньги трахается редко, всё больше для удовольствия. Такого хорошего вплоть до восторженной дурости человека, как молоденькая учительница, этой фигнёй не проймёшь! Ответит: «Вот! Зато у этой девочки теперь всё есть! А если бы они её не удочерили, то она бы начала половую жизнь ещё в детском доме за стакан красного! И умерла бы от сифилиса или СПИДа!» Не будет она ей это рассказывать, пусть о Бронштейнах Маргоша с Любой по телефону поплачут. Они хоть и средний медперсонал, но в иных жизненных историях больше понимают, чем девицы с высшим образованием, с особой жестокостью наносящие невинным деткам школьного возраста слишком доброе и чересчур светлое прямо по неокрепшим умам. И контрольный – основами православия в съёживающиеся душонки. С этой Еленой Александровной надо что-нибудь эдакое. В лоб. Фактическое. Показательное. Как дидактические карточки для младших классов вспомогательных школ. Два румяных яблочка, крестик, три румяных яблочка, две короткие поперечные палочки и горбатая закорючка с точкой внизу. Сколько на картинке яблочек? «На картинке пять румяных яблочек, какой-то крестик, какие-то две короткие поперечные палочки и какая-то горбатая закорючка с точкой внизу». Молодец, Еленочка Александровна, садись, пять!

Точно!

Татьяна Георгиевна, почти дошедшая до дверей палаты, резко развернулась и стремительно понеслась на первый этаж.