Маша Трауб - Соня и Александра Страница 25

Владимир мог четко перечислить, что не любит, но когда Александра спросила, что он тогда любит, не смог ответить. И в этом была его ошибка – он рассказал Александре про реку, про оводов, про воду, про подмосковное лето, сшибающее то жарой, то незапланированным холодом. Он пытался объяснить ей, что предпочитает предсказуемость, которую нельзя ждать от гидрометцентра, и это выводит его из себя. Он даже рассказал про бутерброды с колбасой, которые с того самого лета, проведенного с бабушкой, даже видеть не мог. Но Александра только смеялась и говорила, что Владимир никак не повзрослеет и не избавится от детских страхов. Но позже, размышляя, что же он все-таки может «любить», он так и не смог ответить на этот вопрос. Горы, равнины, озера, море?.. Он любил собственную квартиру, с кондиционером, в котором регулярно чистил фильтр, с собственным душем с фильтрованной водой, запасом воды в стеклянной таре, сквозняком, которым научился управлять, и машиной, которая стояла около подъезда. Даже когда появилась возможность купить гараж, Владимир не стал этого делать. И мог подолгу стоять около мусорного контейнера, ожидая, когда освободится место около его подъезда, даже если другие места, в двух-трех метрах, были свободны.

– Ты странный, – иногда говорила Александра, всячески подчеркивая, что шутит.

Да, он был странным. Даже в том, что пытался разобраться, почему Александра мирится с его причудами и так хочет создать с ним семью, почему Соня с такой легкостью и готовностью согласилась с ним жить.

От неожиданной физической нагрузки, от нелепого поступка у него закружилась голова. Головокружений в анамнезе не было, в обмороки Владимир никогда не падал, считая это внутренней распущенностью и несдержанностью. Но сейчас он сел на траву, почувствовав слабость, озноб, тошноту и тоску. Такую тоску, раздирающую душу, что ему стало по-настоящему страшно. Посидев на траве, он решил войти в дом – там наверняка будет прохладнее, найдутся люди, которые ему помогут.

Об этой фобии он не рассказывал ни психотерапевту, ни Александре.

Тем же летом, которое он провел с бабушкой, ему стало плохо. Вечером он лежал в кровати и задыхался. Тело зудело от укусов. Он боялся встать и открыть окно, потому что считал, что под кроватью живет домовой и если он встанет, то домовой схватит его за ногу. Сказку рассказала бабушка, чтобы он поскорее угомонился. И хотя Володя был в том возрасте, когда вера в сказки уже не бывает такой слепой, в домового он верил. Поэтому лежал и тихонько стонал. Бабушка в соседней комнате смотрела телевизор и не слышала стонов. Она не пришла ему на помощь. Не заглянула в комнату. Он заплакал, описался, но так и не встал.

Утром бабушка на него сильно рассердилась, ведь ей пришлось не только стирать белье, но и сушить матрас. Володя, проснувшийся совершенно здоровым, чувствовал себя обманутым, преданным и брошенным. Во взрослой жизни он вывел для себя свод правил и привычек, которые не допускали никаких нежелательных реакций. Он жил в рамках, которые установил себе сам, для спокойствия. И когда делал ремонт в квартире, сразу же отверг высокую кровать, предпочтя низкую тахту – там, внизу, не мог жить домовой.

Владимир зашел в дом, в котором скрылся старик. И в первый момент, оказавшись в темном помещении, решил, что его состояние – тот самый обморок, потеря сознания или что-то в этом роде. Внутри стояли в ряд стулья. Обычные, деревянные стулья, выстроенные ровно, ножка к ножке. Старые, разнокалиберные, будто собранные по соседям для внезапного торжества. Владимир сел на один из них и увидел рядом с собой старика, который сидел, опершись подбородком о палку и внимательно глядя прямо перед собой.

– Что это за дом? – спросил Владимир, не рассчитывая на ответ.

Владимир посмотрел по сторонам и догадался, что дом – церквушка. К какой конфессии она относилась, по убранству было непонятно. С одной стороны, стулья, выставленные, видимо, вместо скамеек, как в католических соборах. С другой – иконы, похожие на детские рисунки, висевшие на стенах. И тут же – домотканые ковры, свечки из ближайшего супермаркета, точно такие же, какие горели на гостиничном участке. Посередине комнаты стояла икона, украшенная разноцветными лентами. На полу выстроились блюда то ли с едой, то ли с каким-то другим подношением, украшенные ветками, живыми цветами, и лежал ковер. То ли буддийский храм, то ли мечеть. На окнах висели занавесочки, кухонные, домашние, в тон ковру, что вообще не укладывалось в голове.

– А вы не знаете, здесь вода есть? – спросил у старика Владимир, поскольку нестерпимо хотел пить.

Старик посмотрел куда-то в сторону, и буквально через мгновение к ним вышла молодая женщина, неся две запотевшие, только из холодильника, бутылки с водой. Женщина была одета в летний халатик, не прикрывающий колени и, для столь специфического места, слишком открывающий грудь.

Владимир выпил воды, кивнул мужчине и женщине и вышел на улицу. Он чувствовал себя уставшим и разочарованным. Даже обманутым. Не этот дом он ожидал увидеть, не на такое завершение прогулки рассчитывал. Сейчас он чувствовал то, что, наверное, переживали его товарищи по походу, которые вместо вершины горы оказались в местной больнице. Ничего, кроме разочарования и досады. И еще злости. Владимир невольно злился на старика, заведшего его в странный дом, где даже не могли определиться с религиозной ориентацией.

Дорога назад показалась Владимиру в несколько раз короче. Он на удивление быстро дошел до комплекса, прихлебывая воду из бутылки. Пейзажи уже не завораживали, окрестности не впечатляли, хотелось только спать – утренняя прогулка его даже не утомила, а вымотала, высушила, истрепала. Подойдя к поляне, где были накрыты столы для завтрака, он понял, что поспать ему не удастся. За одним из столов сидела Соня. Владимир решил, что скажет ей правду – рано проснулся, ушел гулять, но Соня, к его удивлению, даже не поинтересовалась, где он был. Она была взволнована, что поначалу Владимир принял на свой счет и даже почувствовал вину, но оказалось, что волновалась Соня совсем по другому поводу.

– Уже полчаса сижу, не могу позавтракать, – сообщила Соня, не спросив, отчего Владимир такой потный и уставший, – наверняка что-то случилось!

– Я следил за стариком с палкой, – сказал Владимир, которому хотелось поделиться с кем-нибудь своими ощущениями. – Там наверху церковь. Представляешь?

– Константин сегодня один с утра. Не справляется, – сказала Соня. Владимира она как будто не слышала; его утренние прогулки ее мало заботили, в отличие от проблем гостиницы. – И никто ему не помогает!

– А вчера я видел ящерицу, которая не ела божью коровку. Сидела под лампой и поднимала лапы, чтобы букашка могла проползти, – Владимир не оставил надежды переключить Соню на себя.

– Макса нет, и Нади нет. Никого. Ни Елены, ни хозяйки, – сказала Соня обеспокоенно.

На столе стоял кофейник, вода, и Владимиру для полного счастья этого было вполне достаточно. Запах яичницы вызвал у него приступ тошноты. Большими глотками Владимир выпил чашку кофе и откинулся на стуле, прикрыв глаза. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, успокоился, приступ тошноты прошел, и он приоткрыл глаза. Соня улыбалась. Но не ему. Владимир оглянулся и увидел Давида, который шел к ним. Владимир кивнул и опять прикрыл глаза, договариваясь сам с собой – если Соня так увлечена новым знакомым, значит, он не должен чувствовать себя виноватым за мысли об Александре, уже ставшие навязчивыми. Об Александре Владимир думал все время, каждую минуту и уже принял решение позвонить ей сегодня же. Неважно, что он ей скажет. Позвонит, услышит ее голос, и все. Они с Соней в некотором смысле квиты – он думает о другой женщине, она интересуется другим мужчиной.

Владимир открыл глаза и ревниво отметил, что Давид долил себе в чашку остатки кофе из кофейника. Соня заботливо предлагала ему молоко и сетовала, что Константин не справляется с яичницей. Давид ушел к стойке бара и вернулся с бутылкой вина. Соня не отказалась. Владимир ограничился водой.

Константин вынес им порцию яичницы – подгоревшую, с витками бекона, который, судя по виду, был несколько раз подогрет и несколько раз успел остыть. Соня положила себе кусок яичницы, а остальное блюдо передала Давиду. Владимир, хоть и не претендовал на порцию, был уязвлен. Чтобы не сказать лишнего, он отхлебнул воды.

В этот момент на тропинке появилась Ирэна. Она была в купальнике и парео, а в руках держала ласты и маску. Подошла, огляделась и присела за их столик.

– Доброе утро! – излишне радостно воскликнула Соня. – Что-то случилось? Где все? Мы не можем позавтракать! Константин совсем один и не справляется!

– Да? – Ирэна не удивилась и осталась равнодушна. – Я хочу поплавать. И позагорать. Что-то я устала. Хочу просто лечь и загорать. А то я неприлично бледная.

– А как же завтрак? – ахнула Соня.